Лейф Перссон - Подлинная история носа Пиноккио

– Твой отец отдал музыкальную шкатулку Уинстону Черчиллю?

«Скорей всего, это была другая музыкальная шкатулка?» – подумал Бекстрём.

– Да, хотя, возможно, потом Черчилль вернул ее папе. Точно как тот пастор. Комиссар должен извинить меня, но я не помню. Знаю, что папа встречался с Черчиллем несколько раз, когда он жил в Англии. Главным образом, в приватной обстановке, естественно. Он написал об этом в своих дневниках, насколько мне известно. Потом какой-то английский историк издал книгу о Черчилле, где также упомянул папу. Напомни мне, прежде чем уйдешь, я найду их для тебя. Я видела их где-то в ящике в библиотеке, – сказала Клуша. – По-моему, совсем недавно.

– Очень любезно с твоей стороны, – расплылся в улыбке Бекстрём.

Через полчаса, после того как Клуша выпила третий бокал шампанского, не забывая подливать и Бекстрёму, он оставил ее. С собой забрал четыре дневниковые тетради, написанные ее отцом. Обычные толстые в черном коленкоровом переплете. Кроме того, книгу об Уинстоне Черчилле пера английского историка. Их встреча получилась приятной, по мнению Клуши. Как только она и Марио более или менее наведут порядок у себя, комиссар Бекстрём, естественно, будет желанным гостем снова. Сейчас же хватало суеты, и многое еще предстояло сделать. Но скоро все должно было стать лучше. Как только мебель окажется на своих местах, и Марио наймет кого-нибудь заниматься всеми практическими делами.

Сама она завела бы домашнюю зверюшку для общения, когда Марио уезжает куда-нибудь. Пожалуй, собаку. Клуша просто обожала животных. У нее их перебывало великое множество с детства. В имении в Вестергётланде, где она выросла, их было значительно больше, чем людей. Лошади и коровы, свиньи и куры, коты и собаки… И всевозможные другие животные тоже. Всякие мелкие, значит.

Бекстрём прекрасно понимал, что она имела в виду. Сам ужасно любил животных. Уже в течение многих лет особенно обожал попугаев. У него жили несколько штук в данный момент, и лучшей компании вряд ли можно было пожелать.

– Если говорить о тех, которые умеют разговаривать, – объяснил Бекстрём.

«Получится так получится», – подумал он.

Никаких попугаев у Клуши никогда не было. Она держала, конечно, и канареек, и волнистых попугайчиков. Но никогда попугая, умеющего говорить. Единственно она как-то получила ручного ворона от своих братьев, но он только каркал и умер довольно быстро.

– Попугай, который умеет говорить, наверное, просто фантастика, – сказала Клуша с таким видом, словно она именно так и считала.

«Все решится», – думал Бекстрём, когда ехал в такси к зданию полиции Сольны.

Придя на работу, Бекстрём сразу же переговорил с Надей, и у нее нашлись новости, которыми она поспешила поделиться. Они, прежде всего, касались Марио Гримальди и его новой женщины, графини Астрид Элизабет Хамильтон 1940 года рождения. В семье и среди близких ее называли Клушей, что не имело значения в данной связи. К тому же Бекстрём наверняка уже знал это.

– И о чем я не в курсе? – спросил он.

К неизвестному ему относился тот факт, что она уже попадала в поле зрения полиции Сольны под именем Астрид Элизабет Линдерот. Линдерот по своему прежнему мужу, умершему пять лет назад. Крайне уважаемому человеку, который при жизни был врачом и профессором Каролинского института и специализировался по болезням внутренних органов.

– Подожди, подожди, – сказал Бекстрём, замахав рукой. – Астрид Линдерот? Это не та ли чокнутая старуха, на которую еще заявляли по поводу жестокого обращения с животными?

Она самая, если верить Наде. Месяц назад Астрид Элизабет Линдерот вернула себе девичью фамилию Хамильтон, и одновременно она и Марио Гримальди подали заявление о вступлении в брак, и пока там не наблюдалось никаких проблем, ни с изменением фамилии, ни с титулом, ни с предстоящей женитьбой.

– Они собираются обвенчаться завтра, в канун Яного дня. В шведском посольстве в Риме.

– Ага, да, – сказал Бекстрём. – Это же объясняет многое. Во всяком случае, визит Гарсия Гомеза к ее соседке Фриденсдаль, написавшей на нее заявление. И что нам делать с этим? – спросил Бекстрём.

«Приличный молодой человек, помогавший Марио повесить занавески у него на кухне, а ведь, по словам Клуши, ее суженый отличался практическим складом ума», – подумал он.

Ничего, по мнению Нади. Все заявления уже отправили в архив. Гарсия Гомез ведь был мертв. А о том, чтобы поговорить с Гримальди, не стоило и мечтать. Его будущая супруга наверняка понятия не имела о той помощи, которую он устроил для нее. Но, конечно, это было интересно. Помогало разобраться с еще одним вопросительным знаком.

«А Надя просто чудо, – подумал Бекстрём. – Кто-то должен поговорить с ней относительно золотых зубов. Пусть бы она поменяла их на обычные фарфоровые. Во всяком случае, хотя бы из-за опасности ограбления. Это ведь то же самое, что ходить с пачкой купюр во рту».

А поскольку к нему в голову сейчас пришла блестящая идея, требовалось срочно позаботиться о ее практической реализации.

Лучше ковать железо пока горячо, а о том, что ей завтра надо ехать в Рим и выходить там замуж, Клуша наверняка уже забыла, решил Бекстрём. Он упаковал все необходимое в свой старый портфель, вызвал по телефону такси и торопливо покинул здание полиции Сольны.

И для начала заехал в офис Гегурры и передал полученные от Клуши книгу и дневники его секретарше. Также попросил проинформировать ее шефа, что поиски продвигаются и провенанс скоро прояснится. Пусть даже той ценой, что вместо трех поколений Бернадотов речь шла о двух графинях и графе из рода Хамильтонов.

Потом он поехал домой, по пути позвонил Клуше и поинтересовался, не может ли заскочить и передать подарок для нее. Мадам с нетерпением ждала встречи с комиссаром. И, судя по ее голосу, пребывала все в том же прекрасном настроении.

В отличие от Исаака. Тот, главным образом, сидел и зло таращился из своей клетки, когда Бекстрём поднял его и отнес на заднее сиденье такси, чтобы доставить к новой хозяйке.

– Боже, какая прелесть, – сказала Клуша и всплеснула от восторга руками. – И какие красивые цвета. Неужели комиссар на самом деле хочет отдать его?

Поскольку у Бекстрёма жило несколько попугаев, у него с этим не было никаких проблем. Как раз данный экземпляр принадлежал к наиболее одаренным в плане умения разговаривать.

– Как его зовут? – спросила Клуша.

– Исаак, – сообщил Бекстрём. – Хотя он наверняка не обидится, если ты будешь называть его как-то иначе.

По словам Клуши, ни о каком изменении имени и речи не шло. Наоборот, это очень ему подходило. Уже с первого взгляда любой мог понять, почему его так зовут. И кроме того, он ужасно походил на старого адвоката Голдмана.

К чести Исаака надо отметить, что он не заслуживал ни малейших замечаний. В критическое мгновение, когда она засунула руку в клетку и почесала ему шею, только склонил голову и заурчал довольно. А получив потом земляной орех, открыл клюв и вел себя, как и подобало такому, как он.

– Спасибо, – сказал Исаак, покачал головой и заурчал новой хозяйке.

– Он просто фантастичен, – простонала Клуша, сверкнув глазами вместе со всеми своими бриллиантами. – Я действительно ничего не могу сделать для комиссара?

– Ну что ты, такая безделица, – скромно потупился Бекстрём.

«Возможно, за исключением музыкальной шкатулки, о которой ты уже забыла», – подумал он.

Бекстрём покинул их обоих до того, как Исаак успел стать самим собой снова. Хорошо пообедал, проспал почти всю вторую половину дня и проснулся только, когда позвонил Гегурра. Сначала он поблагодарил Бекстрёма за то, что тот помог ему вдохнуть ветер истории. Кроме того, хотел встретиться с ним как можно быстрее. Поужинать в восемь в «Подвале Оперы». В приватном ресторане, поскольку пришло время обсудить вопросы решающего значения для западной истории.

Вечером Бекстрём и Гегурра поужинали в приватном ресторане в здании оперного театра. Без особых изысков, поскольку была середина недели. Бекстрём довольствовался жаренными во фритюре овощами в качестве закуски и поменял телячий антрекот на свиной бок в черносливе, тогда как Гегурра пошел еще дальше, показал себя чуть ли не аскетом и довольствовался салатом и жаренным на гриле морским языком.

Вечер был потрачен на работу, о чем, помимо прочего, говорило то, что каждый принес с собой портфель. У Бекстрёма он оказался значительно толще, чем у Гегурры, по вполне понятной причине, поскольку там лежало то, ради чего они, собственно, и собрались.

После вступительного тоста Гегурра сразу же воздал хвалу Бекстрёму за его деяния. Как только секретарша позвонила и рассказала о визите комиссара, он бросил все другие занятия. Примчался к себе в офис и потратил остаток дня на изучение дневников графа Арчи Хамильтона из той поры, когда он находился на секретной службе в шведском посольстве в Лондоне.