Олег Агранянц - Убийство в Кокоа-Бич
Он хотел с самого начала захватить инициативу и испугать супругов. Они действительно испугались и быстро ответили сразу оба:
— Нет. Ни с кем. Никогда.
— Следующий вопрос. Руководили ли вы, Александр Аркадьевич, группой, которая занималась «Мефистофелем» и присылаемыми из Москвы препаратами?
Это был самый важный вопрос. Профессор молчал. Первой заговорила Валерия:
— Мои слова для вас ничего не значат. Важно то, что скажет мой супруг. — Она повернулась к профессору. — Не вздумай вилять. Скажи правду.
— Конечно, правду, — забеспокоился профессор. — У меня нет оснований лгать. Да, я руководил такой группой.
— Была ли еще какая-нибудь группа, которая занималась «Мефистофелем»?
— Нет.
— Таким образом, только участники вашей группы имели возможность работать с «Мефистофелем»?
— Да.
— Имели ли солдаты доступ к «Мефистофелю»?
Быстро ответила Валерия. Она, вероятно, почувствовала в вопросе подвох:
— Нет. «Мефистофель» хранился в сейфе. Доступ к нему был только у Александра Аркадьевича.
— И у лаборанта?
Снова ответила Валерия:
— Да
— То есть сначала у Князевой, потом у вас?
— Да.
— Следующий вопрос. Обладало ли хотя бы одно из полученных в Москве веществ характеристиками «Мефистофеля»? Иными словами, удалось ли советским химикам получить полный его аналог?
Профессор быстро ответил:
— Ни одно из веществ, присылаемых из Москвы, не соответствовало характеристикам препарата, которого вы назвали «Мефистофелем». Это правда.
— Никаким характеристикам? Или все-таки были определенные характеристики, которыми вновь синтезированные вещества обладали?
— Конечно, кое-что было, но в основном…
— Снимали ли вновь синтезированные вещества алкогольную зависимость так же как «Мефистофель»?
— «Мефистофель» не снимал алкогольную зависимость.
— Это правда? — не поверил отец
— Правда. Просто он вызывал моментальное протрезвление.
— Обладали ли препараты, присланные из Москвы, таким же свойством?
— Нет. Не обладали.
— Поэтому некоторые мужчины предпочли запастить именно «Мефистофелем»?
Валерия вздрогнула. Я обратила на это внимание. Отец тоже заметил:
— Валерия Александровна хотела меня поправить: не только мужчины, но и женщины.
Супруги молчали. Отец продолжал:
— Демобилизовавшись, вы прихватили с собой некоторое количество вещества. Вы хотели продать его наркодельцам?
Супруги засуетились:
— Нет. Нет.
— Он был вам нужен как лекарство для вашей супруги?
Ответила Валерия:
— Да. Для меня.
— Это можно понять. Потом вы провезли пузырек с наркотиком в Бостон. И здесь вы тоже хотели использовать его для лечения вашей супруги.
Мешков молчал, а отец повторил:
— Только для лечения супруги.
— Да. Но не пузырек, а небольшую ампулу.
— Вот и прекрасно. Тогда закончим с этим. Кстати, я совершенно убежден, что к убийству Князевой вы непричастны.
Он повернулся ко мне:
— Теперь задавай вопросы по твоему делу.
Я обратилась к профессору:
— Я понимаю, зачем вы взяли ампулу, Александр Аркадьевич, понимаю и не осуждаю вас. Но я не понимаю, зачем взяла наркотик Князева? Она объяснила, зачем он ей нужен?
— Я не спросил.
— Верно. Не спросил, — подтвердила Валерия. — Когда я об этом узнала, я ему…
— Много она взяла?
— Двадцать пять миллиграммов.
— Это точно?
— Точно. Я сам ей отмерил.
— Потом у вас кончились запасы, вы вспомнили о Тамаре и решили купить у нее ампулу. Вы послали для переговоров свою дочь. Почему дочь? Почему не поехали сами? Впрочем, я догадываюсь. В это время Валерия Александровна, скажем так, болела, и вы не могли оставить ее одну. Поехала дочь. Она знала о недуге матери? Конечно, знала. Такое не скроешь! Вы что-нибудь можете добавить?
Они молчали. Снова вмешался отец:
— Вам лучше подтвердить то, о чем говорила Карина. Если вы докажете, что дело обстояло именно так, мы постараемся больше вас не тревожить. Если нет…
Снова быстрее среагировала Валерия:
— Так. Или почти так. У нас уже давно кончился этот «Мефистофель», давно. Мой муж давно просил Тамару продать ампулу. А она говорила, что у нее больше ничего нет. Уж не знаю, почему, но мы были уверены, что ампула у нее осталась. А тут случился кризис, интенсивней, чем обычно. И наша дочь отправилась во Флориду за лекарством.
Продолжил профессор:
— Вы можете подумать, что она наняла киллера, он убил Тамару и отнял ампулу. Но у нас есть алиби.
— Не надо, — остановил его отец, — мы вам верим. Не могла ваша дочь решиться на такое.
— Конечно, не могла, — обрадовался профессор, — Она просто купила ампулу. Заплатил я. Я выслал перевод.
— Она купила все? — спросил отец.
— Все. Я помню, сколько миллиграммов я ей дал, и сосчитал, сколько она мне вернула. А что касается алиби…
Отец поднялся:
— Спасибо.
— Вы уходите? — удивился профессор.
— Да, мы уходим. И вы должны понять, что, если бы вы с самого начала сказали правду, мы бы вас так долго не мучали.
— И теперь все? — не мог проверить профессор.
— Конечно все, — зло проворчала Валерия. — У них просто больше нечего нам предъявить.
* * *В машине я спросила отца:
— Неужели все? Неужели действительно им нечего больше предъявить?
— Нечего. Потому что в смерти Тамары они не виноваты. Просто совпадение. Все, что Валерия рассказывала тебе о визите дочери в Кокоа-Бич — правда. Только она купила не книгу, а ампулу. Остальное все правда. Князева просила десять тысяч. Дочь предлагала две. И тут произошла история с машиной. Дочь дала ей двести долларов на ремонт и уехала. Потом Князева ей позвонила и сказала, что машина отремонтирована и она согласна на четыре тысячи. Дочь рассказала все родителям, и профессор выслал Князевой чек на четыре тысячи долларов с пометкой «на ремонт машины».
— И что мы будем делать дальше?
— Думать. Это не вредно в любом случае.
— И к ним больше не вернемся?
— А вот этого я не знаю.
Глава третья. Вашингтон
13. Ангел с перекрещенными крыльями
Отец прилетел в Вашингтон на полдня. После обеда зашел ко мне в бюро.
— Сидишь, ничего не делаешь, а убийство в Кокоа-Бич не раскрыто.
— В этом деле никаких новых элементов нет.
— Нет, потому что ты их не ищешь. Ты помнишь, у профессора в кабинете на журнальном столике стояла свеча в виде ангела с перекрещенными крыльями?
— Помню.
— А помнишь стихотворение, которое напечатала Князева? «На свечку дуло из угла, и жар соблазна вздымал, как ангел, два крыла крестообразно». Крестообразно.
— И ты думаешь…
— Я думаю, что это совпадение. Ты видела книги в квартире Князевой?
— Да. Женские детективы. Какие-то авторы на «д». Я пыталась их читать, но…
— Воздержись от критики. Твоя мама…
— Других книг у нее не было. Она явно не была поклонницей поэзии, тем более Пастернака.
— Древние греки говаривали: «De mortuis nil nisi bene», «о мертвых либо хорошо, либо никак».
— Сейчас говорят: «О покойниках либо хорошо, либо правду».
— А вот как раз правду мы и не знаем. Ты уверена, что она сама напечатала это стихотворение?
— Нет. У нас нет страниц, точно напечатанных ею.
— Если не она, то кто?
— Ну, скажем… та непонятная дама, которая была с ней последнее время. При каких-то обстоятельствах эта дама процитировала строчки из Пастернака, и Тамаре они так понравились, что она попросила их продиктовать. Или напечатать.
— Убедительно, — согласился отец.
Я продолжала развивать свою версию:
— Мы знаем, что в магазине в Палм-Косте эта дама интересовалась книгами. Это говорит о том, что она любила литературу.
— В каком состоянии была пишущая машинка, которую нашли у Князевой? Грязная? Запущенная?
— В рабочем состоянии.
— Это означает, что она на ней печатала. Профессор сказал, что лет тридцать назад она работала журналисткой и писала книгу о молодых ученых. Я не уверен, что она и сейчас что-нибудь писала, но писать хотела; может быть, даже что-то написала. Но в этом случае должны остаться хоть какие-нибудь напечатанные страницы.
— Сначала она печатала на машинке, потом перешла на компьютер. У всех теперь компьютеры. Другой век.
— Верно, другой. И где этот компьютер?
— Его украли.
— Могу поверить, что украли компьютер, но чтобы украли принтер… Принтеры тяжелые!
— Тяжелые, — согласилась я. Старинный принтер в бюро у мамы отец называет не иначе как «миниколайдер». — Ладно, не компьютер. Писала от руки.
— Верно. По ночам. Как Пимен. Гусиными перьями. И прятала черновики в погребе.
