Станислав Родионов - Неудавшийся эксперимент
Вроде бы всё правильно — хищник победил. Закон природы. Это же не преступление, а естественный отбор — убийства бывают только в людском обществе. Да и сам человек этих рыбок ловит удочками и сетями, глушит и солит, варит и маринует… И всё-таки Рябинину стало противно: на его глазах одно живое существо съело другое живое существо. В этом было что-то противоестественное.
Шлёпая по воде босыми ногами, подошёл Петельников: брюки закатаны по колено, рукава сорочки по локоть, пиджака и галстука нет и в помине. Инспектор был в своей стихии — стихии организаторства и действия.
— Сергей Георгиевич, извольте в лодочку.
Рябинин пошёл за ним. Путь лежал мимо валунчика с белым человеком. Поравнявшись, Рябинин мельком, но внимательно обежал его взглядом, наткнувшись на такой же острый взгляд маленьких глаз. Это был старик с желтокожим, чуть высохшим лицом. То, что Рябинин принял за полотенце, оказалось поднятым воротником кителя и белой бородкой, кипевшей, как мыльная пена.
— Кто это? — спросил Рябинин у инспектора.
— Пенсионер, вдыхающий озон.
Петельников обернулся и тоже бросил на старика оценивающий взгляд, но лишь потому, что заинтересовал следователя.
К берегу кормой приткнулась большая нарядная плоскодонка с ярко-голубыми боками и крупным номером. На носу расположился Мазепчиков, улыбнувшись Рябинину, как старому знакомому. На второй скамье рядом сидели понятые — пожилой мужчина в болонье и смуглая девушка в красной кофточке, которая обтягивала её хорошенькую фигурку. Шлёпнув портфелем по борту, стукнув понятого локтем по затылку и умудрившись высечь носком ботинка из спокойной воды снопик искр, Рябинин сел на корму.
Инспектор оглядел экипаж и спросил, как опытный затейник:
— Товарищи, плавать все умеем?
— А для чего? — насторожился понятой.
— Вдруг кувырнёмся, — весело предположил Петельников.
— Я не того… Не очень плаваю, — заёрзал понятой.
— Тогда кувыркаться не будем.
Петельников поднял корму вместе со следователем, сдвинул лодку с песка, побежал по воде, оттолкнулся, ловко в неё прыгнул и прошёл к вёслам — без толканий, шатаний и брызг. Инспектор огляделся и кому-то махнул рукой — тут же от берега оттолкнулись ещё четыре лодки, набитые загорелыми ребятами.
— Кто это? — спросил Рябинин.
— Спортивная школа. Пусть ребятки поныряют вокруг да около.
Он взялся за вёсла. Лодка заскользила по нетронутой воде, как повисла над огромным стеклянным миром.
Рябинин достал папку с протоколами и монотонным голосом объяснил понятым суть этой прогулки.
— Так что трупа не будет, — с сожалением сказал понятой в болонье, видимо, живший одними детективными историями.
— С трупами, папаша, нынче трудновато, — согласился Петельников, работая упругими вёслами, как игрушечными.
— Почему трудновато?
— А мы с этим делом боремся.
— Люди-то мрут…
— Так вы же хотите трупа окровавленного, после кошмарного убийства?
— И неплохо, если это поучительная история из жизни, да показать её по телевизору для воспитания.
— Меня бы посадить в телевизор, — обрадовался Петельников, — я бы сутками рассказывал многосерийные и поучительные истории.
— Давайте одну, пока плывём зряшным ходом, — предложил любитель телетрупов.
— Расскажите, — попросила и девушка.
Понятые сидели к Рябинину спинами, но он не сомневался, что эта девушка смотрит на инспектора и уже не замечает ни монастыря, который зарделся от закатного солнца; ни ладного следа-дорожки, отливающей свинцовым блеском; ни свежести воздуха, состоящего из запаса воды, рыбы и тины; ни следователя Рябинина, который сидит сзади и тоже знает уйму историй.
— Да вот вчера был случай, — тут же вспомнил Петельников. — Выехал я на труп гражданина. Кошмарное дело! Лежит он в сквере, грязный, синий…
— Кто его убил? — деловито спросил понятой.
— Самый близкий друг.
— Ножом?
— Нет, отравил.
— Надо же… И за что?
— За глупость.
— Видать, чего не поделили. И что приятелю будет?
— Ничего.
— Как ничего? — опешил понятой.
— Друг-то его не человек, а неодушевлённое вещество.
— Жена, что ли?
— Да нет, не жена, а винцо.
— A-а, опился водки, — разочарованно догадался понятой. — Этот случай не шибко интересен.
— Самое интересное было потом, — сказал инспектор чуть другим голосом и чуть громче, показывая, что теперь его слова скорее предназначены для Рябинина. — Пришёл я на место работы умершего и вижу в коридоре прямо-таки плакат. Красивый, чёрная рамка, крупные буквы, где про этого покойничка сказано так: «Геройски погиб от руки бандита…»
Девушка засмеялась, и её голос широко поскакал по воде.
Хохотнул Мазепчиков. Улыбнулся и Рябинин. Только понятой в болонье ворчливо заметил:
— Ничего поучительного…
Мазепчиков поднял руку, вглядываясь в дно:
— Здесь!
Инспектор гребнул веслом в обратную сторону, и лодка завертелась, теряя скорость. Когда она стала, пошатываясь на собственных волнах, Рябинин начал составлять протокол.
— Вон тот камушек на дне заприметил, — объяснил Мазепчиков.
— Ни столбика, ни дерева, хоть к рыбам привязывайся, — ответил инспектор, фотографируя монастырь и универмаг.
Чистая толща воды на чистом дне. Небольшой камень, наполовину занесённый песком. Глубина один метр шестьдесят пять сантиметров. Можно измерить температуру воды, только не нужно… Для записи Рябинину хватило полстранички протокола.
Он убрал папку в портфель и осмотрелся. Озёрная вода ожила: заходила волнами, закипела бурунами, засверкала всплесками — пловцы в масках ныряли в глубины.
— И мы поищем, — предложил Рябинин.
Петельников лишь макал вёсла. Лодка плыла медленными и бесшумными кругами, отходя всё дальше от осмотренного места. Все перегнулись через борта, всматриваясь в дно. Оно темнело на глазах вместе с водой и всё больше походило на какие-то омуты, в которых ждёшь коряги, тину и водяного.
— Завтра прочешем ещё, — заметил Петельников.
— Консервная банка, — вдруг сказал Мазепчиков с носа.
— Что-то блестит, — осторожно подтвердил инспектор.
Он придержал и без того тихий ход лодки. На дне тускло блестела какая-то железка — теперь видел и Рябинин, тоже полагая, что это плоская банка из-под шпротов.
— Метра четыре, а то и глыбже, — прикинул понятой.
— Дамы и господа, пардон, — сказал Петельников, снял рубашку и скинул брюки, оставаясь в одних плавках. Откуда-то из-под себя он извлёк припасённую маску, натянул её на лицо и встал на скамейку.
Солнце мгновенно облило его своим медным светом; облило с каким-то удовольствием, как своего сына, и он тоже сделался медным, как и солнце, и не спешил нырять, чуть красуясь перед людьми и особенно перед смуглой девушкой. Высокий, мускулисто-суховатый, независимый, инспектор возвышался над лодкой и над озером, как индейский вождь. В воду его тело вошло почти без брызг. Там, в зелёной глубине, оно сделалось белым, потому что рассталось с солнцем. Инспектор шёл вниз, работая ногами по-лягушачьи. Он только коснулся дна и тут же взмыл обратно. Ему потребовался всего один нырок.
Глотнув воздух, Петельников протянул следователю небольшой прямоугольный предмет. Транзистор… Чёрный пластмассовый футляр. Передняя стенка из полированного белого металла, похожего на алюминиевый сплав. Корпус обрамлён рамкой из нержавейки. «Омега», стоит тридцать шесть рублей сорок копеек. Такой приёмник числится в акте как похищенный.
Рябинин показал транзистор понятым и начал дополнять протокол.
— Вот видите, — обрадовался Мазепчиков.
Поиск кончился. Вода окончательно позеленела, начав уже чернеть. Да и глубина дальше пошла настоящая, с обрывистым дном, где и в полдень ничего не увидишь.
— Вадим, позови-ка лодочку, чтобы тут постояла, — задумчиво попросил Рябинин.
Инспектор помахал рукой. Когда лодка со спортсменами подплыла и застопорилась, Рябинин предложил:
— А мы вернёмся на старое место, к телевизору…
Он рисовал план. Через одну точку можно провести много прямых, которые ничего не давали. Но теперь у них была не одна точка. Первая — где утонул транзистор, вторая — где телевизор. Через две точки могла протянуться лишь одна прямая. Рябинин встал, окидывая горизонт далёким взглядом: была и третья точка — универмаг на берегу. И все эти точки лежали на одной прямой, которая так и просилась на бумагу. Рябинин выловил в портфеле синий треугольник. Жирная линия легла на план. Одним концом она упёрлась в схематическую стену универмага, а другим свободно повисла над озером. Двумя чёрточками-крылышками он заострил её, превратив всю линию в стрелу-вектор. И протянул эту стрелу пунктиром дальше, за озеро.
