Владимир Колычев - Ночная бабочка. Кто же виноват?
– Ну, здравствуйте, молодой человек, – сухим, если не сказать иссушающим, тоном поздоровалась со мной женщина.
– А-а... А в чем, собственно, дело? – стараясь взять себя в руки, вымолвил я.
– Моя фамилия Хазарова, зовут Алла Михайловна, капитан милиции, дознаватель отдела внутренних дел, – пристальным взглядом всматриваясь в меня, представилась она. И тут же вкрутила едкий вопрос: – Где вы были вчера в районе девятнадцати часов?
Такого поворота я не ожидал. В чем это меня обвиняют?
– В районе девятнадцати?.. – задумался я.
После встречи с Викой и неприятного инцидента с ее отцом я не сразу поехал домой. Вернее, поехал, но через центр города.
– Э-э, катался на машине...
Да, в семь часов вчера я проезжал по Садовому кольцу мимо горьковского парка.
– С кем?
– Один... Знаете ли, соскучился по Москве. А тут такая возможность покататься по ночному городу... Ну, не по ночному, но все равно темно. Огни там, иллюминация... А что случилось? В чем проблема?
– Скажите, вы были вчера в этой квартире? – нагоняла туман дознаватель.
– Да.
– А когда уходили, в подъезде встретили Аркадия Васильевича Рухлина...
– А-а, да... Но он сам...
– Что он сам?
– Ну, напал на меня. Ударить хотел, да...
– Ударил?
– Нет... Ну, я увернулся. Ну, может, случайно. Я не хотел, но рука сама... Тоже случайно...
– И куда вы его ударили?
– Ну, в солнечное сплетение... Виноват, не хотел, так получилось...
– Вы даже перед ним не извинились.
– Так это, гражданка там какая-то, как набросится... Ну, ее-то я бить не стал. Она же женщина...
Ася Андреевна смотрела на меня молча и с осуждением. Вики вообще не было в комнате. А ведь она мне звонила... Наверное, видеть меня не хочет. Заманила в ловушку по просьбе дознавателя и умыла руки... А может... Страшная мысль пришла мне в голову. Что, если подлый Аркадий Васильевич уговорил ее подать на меня заявление в милицию. Об изнасиловании. Ведь он грозился... А Вика – девочка робкая и послушная, воля отца для нее закон... Если так, то дело гиблое. Закуют меня в кандалы и в Сибирь на каторгу...
– Эта женщина помешала вам добить гражданина Рухлина, – выдала версию Хазарова.
Как оказалось, это была наводящая версия.
– Но все же вы довершили начатое. Подкараулили гражданина Рухлина возле мусорных баков и жестоко избили его! – заключила она.
Хоть стой, хоть падай.
– Это вы о ком?
– О вас!.. Ваши документы, гражданин! – выпалила дознаватель.
Как из ружья выстрелила.
Я протянул ей свой военный билет.
– Так, Корнеев Корней Корнеевич. Тысяча девятьсот семидесятого года рождения. Воинская часть... Старший сержант... Воздушно-десантные войска, так я понимаю?
– Насчет этого да, а насчет мусорных баков – нет... Не избивал я никого...
– Да? Тогда где вы находились в районе девятнадцати часов?
– Говорю же, по ночной Москве катался...
– Кто может это подтвердить?
– Никто... А что с Аркадием Васильевичем?
– Ну вот, наконец-то догадались спросить, – язвительно усмехнулась Хазарова. – Плохо дело, гражданин Корнеев. Очень плохо. Тяжелая черепно-мозговая травма, повреждение позвоночника, множественные переломы... Да что я вам говорю... Чем вы по голове его ударили? Обрезок трубы? Бейсбольная бита?..
– Да не бил я его...
И тут до меня дошло. Эта Хазарова не просто милицейский дознаватель. Она сестра Аси Андреевны. Я вчера обидел Аркадия Васильевича, а они сегодня решили меня наказать жестоким розыгрышем... Хорошо, хоть в изнасиловании не обвинили. Наверное, посчитали, что это слишком.
– Ну и шуточки у вас, – я с облегчением выпустил воздух из легких. Вздохнул полной грудью.
– Шуточки?! – возмутилась капитанша. – Шуточки у вас, гражданин Корнеев. Очень опасные шуточки. Аркадий Васильевич на всю жизнь может остаться инвалидом. Возможно, на всю жизнь останется прикованным к инвалидному креслу...
– Да ладно вам, – вымученно улыбнулся я.
– А что тебя веселит, мерзавец? – вспылила Ася Андреевна. – Ворвался к нам в дом как последний негодяй, надругался над моей девочкой, избил моего мужа. И ему еще весело!
Сказала – как будто горсть мокрой соли на открытую рану высыпала.
– Да не избивал я вашего мужа, – оторопело пробормотал я.
– А инцидент в подъезде? – спросила Хазарова.
– Ну, было дело... Но я всего лишь один раз ударил. А возле мусорных баков я его не бил...
– А кто бил?
– Я откуда знаю?
– Ладно, так и запишем. Не знаешь, так не знаешь...
Дознаватель выдворила из комнаты Асю Андреевну, открыла свою папку, достала бланк протоколов, молча заполнила его.
– Ознакомься и подпиши...
Протокол отражал точную суть нашего с ней разговора. Я пожал плечами и подписал. Эта подпись разрушила последнюю иллюзию, которой я пытался отгородиться от навалившейся на меня действительности.
– И что мне теперь делать? – спросил я.
– Было бы, конечно, разумней взять вас под стражу, – как о чем-то приятном сказала Хазарова. – Но, поскольку вами должна заниматься военная прокуратура, пусть она и решает, что с вами делать. А я возьму с вас подписку о невыезде. Ваша задача находиться дома и ждать звонка или повестки из прокуратуры... Постоянно находиться дома, вы меня поняли?
– Домашний арест?
– А как хотите, так и называйте. Да, и запомните, любая ваша попытка помешать следственным действиям будет расцениваться как попытка уйти от ответственности со всеми вытекающими последствиями...
Если честно, я не совсем понял суть рожденного ею речитатива. Но мне стало совсем не по себе.
Хазарова еще раз на отдельном листке записала мой адрес и номер телефона, данные о родителях, взяла с меня подписку о невыезде. И была такова. Я хотел было уйти вместе с ней, но меня остановила Ася Андреевна.
– А вы бы задержались, молодой человек!
Я как вкопанный замер на пороге. Я уже не мог уйти – в данном случае я мог только сбежать. А бегство – это уже как признание своей вины.
Я медленно повернулся к ней. Она медленно приближалась ко мне. Как та старая ведьма из фильма «Вий» – страшно, медленно и неотвратимо. Только что руки с растопыренными пальцами ко мне не тянула. Но взгляд такой же жуткий.
– Я еще раз говорю, что не избивал вашего мужа, – выдавил я.
– А я тебе не верю!
Ася Андреевна замахнулась, чтобы влепить мне пощечину. А я даже не удосужился поймать ее руку. И уклоняться не стал. Хлоп!.. А рука у нее, надо сказать, тяжелая. Так двинула, что в ушах зазвенело. И во рту появился привкус ржавчины... Я решил, что с меня хватит, и приготовился отразить очередной удар. Но Ася Андреевна больше бить меня не стала. Наклонила голову, закрыла искривленное лицо руками и на полусогнутых скрылась в комнате.
Я мог уходить, но меня как будто магнитом потянуло вслед за ней. Она уже сидела на диване, когда я зашел в комнату. Плакала, закрыв лицо ладонями.
– Не, ну я правда не избивал вашего мужа...
Мне самому противен был собственный тон. Но я очень хотел, чтобы мне поверили.
– Не знаю...
– А где Вика?
Но больше всего я хотел оправдаться перед своей любимой.
Ася Андреевна проигнорировала мой вопрос. Тогда я решил сам заглянуть к Вике в комнату. Но только сделал шаг в обратном направлении, услышал:
– Ее там нет... Она в больнице, у отца... И я сейчас туда поеду...
– Могу вас подвезти.
– Не надо. Ты уже сделал все, что мог...
– Да не делал я ничего!.. А в какой больнице он лежит? Может, я подключу родителей? Отец у меня отделением заведует, мать в департаменте, она много чего может...
– Не надо ничего! – с лютой злобой глянула на меня Ася Андреевна. – Не надо!.. Я хочу только одного – чтобы ты близко не подходил к нашей дочери!..
– Но вы же сами дали телефон...
– Забудь!.. Не было ничего... Знать тебя не знаю... А если ты еще хоть раз подойдешь к Вике, будешь отвечать еще и за совращение несовершеннолетней...
– Но не было же ничего...
– Не ври! Было!.. Подонок ты! Тебе дали палец, а ты всю руку отгрыз!.. Убирайся отсюда, видеть тебя не могу!..
Из дома, который мог стать для меня родным, я уходил как побитая собака. С поджатым хвостом... Не должен был я бить Аркадия Васильевича. Пусть Вика его боится, недолюбливает, пусть Ася Андреевна не согласна с его деспотическим отношением к близким. Но в любом случае одной он приходится родным отцом, другой – мужем. А я влез в чужой монастырь со своим уставом. Изменить что-то хотел... Дурак, одно слово.
А номер больницы, где лежал Аркадий Васильевич, я все же узнал. Через отца узнал. Но сначала пришлось ему все подробно рассказать – и про безумную любовь, и про инцидент в подъезде, и про подписку о невыезде. Отец обозвал меня недорослем – справедливо, но для данного случая слишком мягко. Забрал у меня ключи от машины, отправил меня домой, строго-настрого запретив покидать его. А сам на пару с мамой занялся дровами, которые я наломал...
