Татьяна Степанова - Все оттенки черного
— Чертовка моя упражняется. — Сорокин поморщился. — Ну ладно, девчонки, пойду. Приятно было увидеть тебя, Нина. Скоро уже? — Он неловким жестом указал куда-то Нине под ноги. Та поняла.
— Нет. Времени еще достаточно.
— М-да, ну, я, в общем, рад. Еще увидимся, да? — Сорокин кивнул им и быстро зашагал вдоль забора.
— Неужели совсем его не помнишь? — спросила Нина, когда он скрылся за углом своей дачи.
— Совсем. И он меня, кажется, тоже.
Катя наклонилась и сорвала с куста, росшего рядом с забором, спелую ягоду крыжовника.
— А кто это «его чертовка»? — спросила она чуть погодя. — Жена?
— Сестра. Старшая. Валерка Сорокина. У них разница лет пять. — Нина вздохнула. — Да, давненько мы с ним не виделись. А все детство вместе, вот с таких лет. Соседи ведь. Они жили с матерью и отчимом, каждый год приезжали. Потом мать умерла, а с отчимом, видно, отношения испортились. В общем, Костька почти сразу, как институт закончил, еам себе голова стал. И сестра еще на нем. С Лерой давно у них проблемы. Она… — Нина многозначительно покрутила пальцем у виска. — То ничего-ничего, тихая, а то вдруг…Помню, нам лет по одиннадцати было, а ей пятнадцать или шестнадцать, пошли мы с девчонками на речку. И там с Леркой припадок произошел. Ужасно, как она орала, корчилась там на траве. Мы перепугались, за родителями побежали. — Нина усмехнулась. — Костька сестру не бросает все эти годы — это ему надо отдать должное. Возится с ней, ухаживает. Это по нынешним временам большая редкость — такой нелегкий крест на себе нести. Наверное, поэтому до сих пор и не женат. Вон их участок. — Она указала через улицу. — Сад-то зарос как.
— Мало радости такому, как этот твой Костя, коротать тут месяц за месяцем в компании с ненормальной сестрой. А что это он бездельничает? Безработный? — спросила Катя.
Нина пожала плечами: спроси что полегче.
— Веселенькие соседи, ничего не скажешь. — Катя уныло взглянула на соседний участок. — А тут еще этот мальчишка чудной.
— Какой мальчишка?
— Там вон в кустах сидел. — Катя указала на сарай. — У соседей. Какой-то прямо зверенок дикий. Я думала, он меня укусит за руку.
— С того участка? Странно. Там вроде бы никаких маленьких детей быть не должно… — Нина снова пожала плечами. — Может, к Александре родственники какие нагрянули?
— К кому?
Нина скороговоркой (видимо, ей уже наскучило сплетничать про соседей) пояснила, что соседняя дача принадлежит старым знакомым ее семьи.
— Он художник был, и довольно знаменитый — Георгий Забелло-Чебукиани. С дедом моим они очень дружили, а у отца в кардиоцентре он потом на обследовании лежал: как грузин у грузина. — Нина улыбнулась. — Но это бог знает когда было. Георгий Галактионович такой забавный был — с бородой всегда ходил, как Карл Маркс. В молодости он в мастерской Павла Корина работал, потом византийской мозаикой увлекся, фрески в Киеве реставрировал, потом… Потом метро московское было, метро в Ереване, госпремии на него дождем лились золотым, в ЮНЕСКО работал, потом стал придворным живописцем. Говорят, сам Король Солнце его лично знал и любил.
— Кто?
— Брежнев, Катенька. Не стоит забывать доброго дедушку, обеспечившего нам такое счастливое пионерское детство. Жен у дяди Георгия вагон и маленькая тележка была. Этим они с моим дедулей как две капли воды были похожи — непостоянством. Александра — его последняя пассия. Говорят, когда она его заарканила, целый скандал грянул — она его ведь у жены внаглую отбила. Ну, что еще тебе про них рассказать? За границу он ездил, выставок у него было много персональных. Одну я запомнила. Мы с дедом ходили по приглашению. Чебукиани тогда с ювелирной промышленностью начал сотрудничать. Госзаказ какой-то на алмазной фабрике к очередному юбилею Брежнева выполнял. Нашим в голову взбрело «Де Бирс» переплюнуть — мол, и у нас выдающиеся художники-дизайнеры имеются. Выставка мне понравилась: были там красивые штучки, ах как мне тогда таких побрякушек хотелось? Потом они в ресторане все обмывали, деда моего на такси пьяного оттуда привезли! А потом… у дяди Георгия первый инфаркт случился, он к отцу в клинику лег и… О здоровье своем стал беспокоиться. Тут в последние годы на даче жил. И зимой иногда даже. И вот, как видишь, умер. Жена его Александра Модестовна всегда дружила с нами по-соседски. Тетка она хорошая. Немного манерная, правда, — ну да, она ведь бывшая балерина вроде… Но так душевная, гостеприимная. С Георгием-то у них лет двадцать разница была, и тогда такие браки неравные тоже в моде были, как и сейчас. Надо пойти поздороваться с ней, а то неудобно… — Нина прислушалась. — А что-то тихо у них на участке. Я думала — там вообще никто не живет. Впрочем, тихо стало, как в могиле, в нашей Май Горе. Раньше летом — полна улица детворы, пацаны на великах гоняли, на речку, за грибами, за ягодами. Крик, смех, иногда и подерутся, а сейчас словно вымерло все. Слышала ведь, из нашей старой дачной компании кто в Штаты подался, кто в «новые русские» выбился, а кто и… Борька, гад, — закончила она совершенно неожиданно, и в голосе ее снова появились слезы. — Я ему этого никогда не забуду! Как я тут перед всеми врать должна, что он меня не бросил, а… — Она осеклась. — Ладно, баста. Кто про что, а вшивый все про свою баню. Я, Катюш, пожалуй, схожу минут на голь к Александре нашей. Только поздороваюсь — и назад. А то она всем этим вежливым церемониям большое значение придает. Хочешь со мной?
Но Катя отказалась. Оставшись одна, она кое-как выволокла из сарая садовые скамейки и столик, притащила все это богатство под липу у крыльца. Пчелы жужжали на заросшей сорняками клумбе. Солнце припекало все сильнее, и сильнее, приближаясь к зениту. Совсем не хотелось что-то делать, даже думать о чем-то было лень.
Нина вернулась через час с четвертью с целой тарелкой спелой красной смородины. Сообщила, что это подарок соседей.
— Они варенье сегодня варят — ос у них на террасе! Кстати, на свежие пенки приглашают нас вечером к чаю. — Нина вобрала губами спелую смородиновую гроздь и вкусно облизнулась. — Ты насчет ребенка спрашивала, так это у Александры какая-то приятельница живет. Я ее мельком видела. Это, наверное, ее мальчик. А у самой Александры Модестовны детей нет.
До вечера они разбирали в доме старые вещи, затем, споря и чертыхаясь, занялись настройкой телевизора, который ловил всего три программы, и то с грехом пополам. По экрану поползли полосы, то и дело пропадал звук. Катя по указанию приятельницы с антенной (мотком провода) в руках сновала из угла в угол комнаты, стараясь найти наилучшую для изображения точку.
— У соседей та же проблема — помехи, — сообщила Нина. — Все потому, что мы от трансформаторной будки далеко расположены. Мне Александра сказала, что у них тут какой-то знакомый есть, в технике хорошо разбирается. Телевизор и видео им наладил. Он сегодня к ним на чай придет. Можно будет при случае и нашу рухлядь попросить починить.
Сумерки накатывали на Май-Гору дымчато-прозрачной волной. В небе носились ласточки, «Деревенские, обрати внимание, — указала Нина. — Совершенно на городских не похожи». Осмотр живописных окрестностей решено было отложить до утра. После уборки в доме они устали так, что сил хватило лишь на то, чтобы извлечь из сарая гамак, зацепить его за крючки, вбитые в две дремучие елки позади дома, и плюхнуться в эту импровизированную качалку, млея от блаженства.
— Ну, восьмой час уже, давай-ка, милочка, собираться, — Нина глянула на наручные часики. — Век бы тут сидели, правда? Но уже прохладно. Александра тебе понравится. Насколько я помню, у нее всегда был полон дом народа. Известные все люди наезжали — по-настоящему известные — художники, актеры, музыканты. С самим-то Чебукиани все дружить были рады. Особенно когда он у тех, кто наверху, в большой чести был — ну, сама понимаешь. А вообще художник он был неплохой, стильный. И на Западе имя имел. И довольно многогранным талантом обладал, хотя, опять же по известным причинам, с соцреализмом все же дружил больше, чем с авангардом.
Они не спеша побрели к дому. Яркие фары проехавшей по улице машины спугнули сгущавшиеся сумерки. Донеслась музыка — Моцарт. Машина проехала, и вот тут-то…
Катя внезапно остановилась и уставилась на темные кусты, скрывавшие забор и участок дачи Чебукиани. Кругом было тихо и темно. Пахло хвоей, нагретой солнцем за весь этот долгий день, дымом, речной водой. Везде царил безмятежный покой, о котором она так мечтала в душном, пропитанном пылью и бензином городе. Все вроде было хорошо, но тем не менее…
Да что с тобой? Чего ты так внезапно испугалась? Катя, помедлив, двинулась дальше. Испуг. Да, да, это было не что иное, как резкий выброс адреналина в кровь, от которого все так и похолодело внутри и сильно забилось сердце. Совершенно беспричинный испуг. Катя снова обернулась, напряженно вглядываясь в дремучее сплетение ветвей. Конечно же, там никого нет. Не было и быть никого не может! Что же это ты, радость моя, перед самой обычной темнотой так трусишь? Прямо первобытные инстинкты какие-то — мороз по коже, предчувствие опасности, невидимой и неслышимой, но грозной и неумолимой, которая вот-вот тебя настигнет и…
