Александра Маринина - Цена вопроса. Том 1
«И не противный у него голос, – даже как-то удивленно подумала Анна. – Обыкновенный. Ничего выдающегося, но уж точно не противный».
– Потом? – уточнила Оксана, слегка улыбнувшись. – Надо так понимать, что квартира вас устраивает и вы готовы подписать договор?
– Вполне устраивает.
– Отлично. Тогда сейчас проедем к нам в офис, закончим все вопросы с документами и финансами, и можете заселяться. Когда вернетесь сюда – Анна вас встретит, передаст ключи и ответит на все ваши вопросы.
Оксана с Никитой уехали, а Аня вернулась к себе и села за компьютер: нужно было закончить наконец реферат по Державину, заказанный какой-то студенткой, которая была достаточно трусливой, чтобы бояться скачивать уже готовые рефераты из Интернета (их скачивали все, кому не лень, и всегда высок был риск спалиться, если преподаватель въедлив и обладает хорошей памятью), достаточно честолюбивой, чтобы стремиться получать только отличные оценки, достаточно богатой, чтобы платить Ане, и достаточно тупой, чтобы не суметь написать работу самостоятельно.
Новый жилец вернулся часа через два. Аня отдала ему ключи и быстро оглядела багаж: небольшой чемодан на колесиках и сумка с ноутбуком. Выражение лица его было по-прежнему хмурым, но Ане вдруг показалось, что взгляд у него неуверенный и какой-то даже робкий, что ли. Может, и в самом деле впервые уехал из дома, от мамаши оторвался…
– Вы с уборкой сами справитесь? – строго спросила она, вспомнив нескрываемый ужас, мелькнувший в глазах Никиты при виде пылесоса и парогенератора. – Хотелось бы, чтобы вы за полгода не привели квартиру в состояние свинарника.
Никита помолчал, обводя глазами стены, мебель и пол.
– А можно на «ты»? – внезапно спросил он. – Не умею я все это… Церемонии всякие… И уборку тоже не умею, если какая-то особенная. Ну, бумажки там выбросить, окурки – это само собой.
Аня улыбнулась.
– Тебе сколько лет?
– Двадцать четыре. А тебе?
– Мне значительно больше, – усмехнулась она. – Почти тридцать. А в грязи жить нельзя. Если не умеешь сам делать уборку, найми кого-нибудь, клининговых фирм полно.
– Оксана сказала, можно с тобой поговорить… – осторожно произнес Никита. – Она сказала, что ты работаешь дома, почти никуда не ходишь… И… Ну, насчет уборки и насчет жрачки… Если что…
«Гигант речи, – мысленно рассмеялась Анна. – И гигант самостоятельного решения бытовых проблем. Привык, наверное, что мамочка для него все делает».
Она вздохнула и назвала сумму. Работы она не боится, а дополнительные деньги не помешают. Никита кивнул в ответ:
– Годится, потяну.
– Продукты сам будешь покупать?
– Да какие там продукты, – он вдруг улыбнулся и как-то очень по-мальчишески взмахнул рукой. – Я макароны люблю. Больше всего на свете. А если макароны не получается, то бургер какой-нибудь. Но лучше макароны. Или жареную картошку.
– Значит, так, – сухо проговорила Аня. – Когда будешь готов – выйдем с тобой вместе, я покажу тебе микрорайон, расскажу, где у нас что находится. Картошку купишь сам и принесешь. И будешь следить, чтобы она не закончилась. Я тяжести таскать для тебя не собираюсь. Макароны тоже сам выберешь, какие любишь, и тоже будешь следить, чтобы всегда были в шкафу.
Никита взглянул на нее с каким-то даже интересом.
– А ты суровая, – протянул он.
– Я не суровая, просто захребетничества не выношу, – резко отпарировала она. – Если ты собираешься платить мне за то, чтобы я готовила еду и делала уборку, то покупка продуктов в эту цену не входит, и покупка чистящих средств для уборки, кстати, тоже. Не хочешь ходить по магазинам – стоимость будет выше. Я не бюро добрых услуг, у меня есть своя работа, а обслуживание жильца – просто подработка, источник дополнительного дохода.
– Ну чего ты взъелась-то? Я ж ничего такого… Ты – хозяйка, как ты скажешь – так и будет. Я буду платить, сколько назначишь.
«Покладистый, – отметила про себя Анна. – Или просто слабый и трусливый? Ладно, не имеет значения, он всего лишь жилец, имеет право быть каким угодно, это не мое дело».
Договорились через час выйти на ознакомительную прогулку. Зарядил снег с дождем, оба накинули капюшоны и прибавили шагу, чтобы побыстрее закончить обход. Аня показывала Никите магазины, точки общепита, офисы банков и компаний сотовой связи, медицинские учреждения, причем последние вызывали у парня искреннее недоумение.
– Да это-то зачем? – пытался сопротивляться он.
Было понятно, что он очень хочет скорее вернуться домой.
– Не хочу, чтобы ты звонил мне среди ночи, когда у тебя живот схватит или зуб разболится, – отрезала Аня. – Теперь сам будешь знать, куда бежать, если что.
Ей очень хотелось спросить, зачем этот парень приехал в их город на полгода, любопытно было до невозможности, но она сдерживалась. Ведь если он ответит, то получит право задавать ей вопросы и рассчитывать на ответы. А ей как реагировать? Врать – унизительно, откровенничать с малознакомым типом – опасно, грубить и отказываться отвечать – глупо. Так что лучше всего выстроить между собой и Никитой глухую стену и ни в коем случае не прорубать в ней даже крохотные оконца.
Первый монолог
Мне было лет пять или шесть, когда я впервые обратил внимание на музыку, которую слушает мой отец после того, как отгремит ставший уже привычным домашний скандал. Мама всегда пронзительно кричала и плакала, оглушительно дребезжала разбиваемая ею посуда, от громких звуков телевизора закладывало уши – отец прибавлял звук на максимальную мощность, чтобы ни я, малыш, ни соседи не слышали тех плохих грязных слов, которые мама швыряла ему в лицо.
«Мама болеет, – смущенно объяснял мне папа каждый раз. – Ты не должен бояться. Это как шторм, его надо просто пережить». Я верил. Болезнь – это было мне понятно. Боль в горле, высокая температура, рези в животе, разбитая коленка – все это знакомо и действительно рано или поздно проходило, просто это нужно было пережить, переждать, перетерпеть. Правда, и папа, и я сам болели, как мне казалось, не так противно, громко и устрашающе, как мама, но, наверное, болезни бывают разными… Я боялся этих маминых приступов и не любил их. Позже я понял, что и саму маму я боялся и не любил.
После того как мама затихала, отец уходил в их с мамой комнату, ложился на пол и включал музыку. Не похожую на ту, что раздавалась из телевизора или радиоприемника. Я даже не сразу сообразил, что это музыка, долгое время думал, что просто звуки окружающего мира. Когда я в первый раз спросил отца, он улыбнулся и ответил:
– У взрослых это называется музыкой для релаксации. Но для тебя это слово незнакомое, поэтому скажу попроще: это такая специальная музыка, которую люди слушают, чтобы успокоиться, если они сильно расстроены или рассержены.
– Вроде таблеток? – уточнил я, вспомнив, что мама пьет какие-то таблетки, когда нервничает.
– Совершенно верно. Умница, сынок, все схватываешь с первого раза, – похвалил меня отец, и мне было очень приятно заслужить его одобрение.
– А почему ты лежишь на полу, а не на диване? – спросил я. – На диване же удобнее.
– Если лежать на полу, то тело принимает более правильное положение, и мне легче расслабиться. Чем скорее я расслаблюсь, тем скорее успокоюсь и перестану расстраиваться.
Отец всегда разговаривал со мной очень серьезно, как со взрослым, не отмахивался от моих вопросов и старался все объяснить максимально доступно.
– Ты расстраиваешься из-за мамы? – догадался я. – Из-за того, что она болеет?
– Да, – ответил он, снова прикрывая глаза.
Но я не отставал. Я был нормальным любознательным ребенком, задающим множество вопросов.
– А мама может поправиться?
– Не знаю, сынок.
– А какая еще музыка бывает?
– Еще бывает музыка для медитации. Эта музыка позволяет человеку, который ее внимательно слушает, забыть о мелочах и погрузиться в размышления.
– А почему мама тоже не слушает эту музыку? Если это как таблетки, то пусть она тоже слушает и выздоравливает, – не унимался я.
– Маме музыка не поможет.
– Но почему? Тебе же помогает!
– Я здоров. Просто расстроен. А мама болеет. Это большая разница.
– А музыка для тех, кто болеет, есть?
– Нет, сынок.
– Почему?
– Потому что никто ее не придумал.
– Почему ее никто не придумал?
– Наверное, никто не смог. Это очень трудно.
– Почему это трудно? Для здоровых же придумали, так почему нельзя придумать для больных?
Отец открыл глаза и посмотрел на меня со своей доброй улыбкой.
– Помнишь, как недавно у нас перестал работать пульт от телевизора?
– Помню, – обрадованно кивнул я. – Ты постучал им по краю стола, и он заработал. Ты тогда сказал что-то про батарейки и контакты.
– Правильно. Пульт не сломался, он был здоров, и чтобы его починить, достаточно было просто потрясти его, тогда батарейки займут более правильное положение и плотно прижмутся к контактам. А если бы батарейки сели окончательно или вышла бы из строя электроника, то постукивание по столу не помогло бы. В этом случае пришлось бы принимать совсем другие меры.
