История с собаками - Гуляшки Андрей

Андрей Гуляшки

История с собаками

Глава I

КОРОТКИЙ ВЕЧЕР И ДЛИННАЯ НОЧЬ

Как-то меня спросили:

– Что собой представляет Аввакум?

Мы были знакомы с Аввакумом уже 15 лет, но я долго размышлял, прежде чем ответить. В конце концов шутливо промолвил:

– Исключая большую часть дня и время до полуночи, а также те несколько часов, что он отводит для сна, в остальное время Аввакум интересный и веселый человек.

Но я был несправедлив.

Впервые мы встретились с Аввакумом пятнадцать лет назад в Момчилово. Тогда он был разговорчивым и веселым, остроумным и находчивым; с ним можно было провести много часов, не замечая, как летит время. Только иногда, крайне редко, его охватывало мрачное настроение, да и то лишь по вечерам, когда он оставался в одиночестве.

С годами все менялось. Чем больше седели у него виски и глубже становились горькие морщины в уголках рта, тем реже он бывал весел днем, а охватывавшая его грусть долго не рассеивалась. Чаще всего он становился таким, когда бывал незанят срочной работой. Случалось, он оставался в компании своей трубки и недопитой рюмки коньяку до полуночи. Огонь в камине угасал, но он не замечал этого.

Перемена произошла с ним не сразу, а напоминала долгую осень, продолжавшуюся много лет. Когда мы встретились с ним в Момчилово полтора десятка лет назад, еще только чувствовалось ее дыхание.

События, о которых я собираюсь рассказать, произошли за два с половиной года до его последнего приключения – аферы с кражей вируса. Ему исполнилось тогда 42 года, и на вид никто не дал бы ему больше, но в душе он уже стал походить на задумчивых библейских старцев, изображенных Рембрандтом: им известно многое, в недостойном свете представляющее их ближних, ибо им удалось заглянуть в самые сокровенные, тайные уголки людских помыслов. Еще в молодые годы, цитируя известную мысль: «Человек – это звучит гордо!», он добавлял: «… но от человека также можно чего угодно ожидать!» Он уже выстрадал сердцем, видел собственными глазами и испытал на собственной шкуре немало ужасного, объединенного в понятии «чего угодно»; он внимательно это ужасное исследовал, как исследуют, например, биологи внутренности мерзкого насекомого. Он стал исследователем людей, героев страшных и темных афер, для которых разврат, цианистый калий и пуля превратились не более чем в подручное средство. Аввакуму много было известно о злой воле людей, поэтому и в душе он стал походить – после 15 лет исследований! – на белобородых и ветхих библейских старцев Рембрандта, заглянувших в пропасть и прозревших самое дно жизни. Но в то же время он и во многом отличался от них, ибо они застыли, размышляя над жизнью, а он волновался, выстрадывал свои познания; каждая раскрытая новая истина о злой воле людей обжигала его сердце как раскаленный кусок железа. Он не был мизантропом, он непоколебимо верил в конечную победу добра, но иногда не выдерживал, сталкиваясь с мерзостью, и тогда у него вырывались в адрес рода человеческого жестокие мысли. Он высказывал их не от ожесточения или от злого, мстительного сердца, а просто охватывавшая его в такие минуты печаль была бесконечно глубокой.

В то время, о котором идет речь, в его мыслях проскальзывало как предвестник наступающей осени еще одно печальное чувство. Наставник и руководитель Аввакума полковник Маринов ушел на пенсию, в управление пришли новые люди, с которыми его связывала лишь служебная дисциплина, а в методы разведки вторгалась электроника. Еще никто не знал, насколько и в каких случаях электронно-вычислительным машинам предстояло заменить логический анализ и дедуктивное мышление, но уже было совершенно ясно, что и в разведке наступила новая, техническая эра. Размышляя над тем, что, может быть, в скором времени электронно-вычислительные машины всего за несколько секунд смогут составлять и решать логические уравнения, к которым он приходил, до предела напрягая все свои силы, но и решение которых приносило ему высшую радость, он с грустью думал, что до пенсии осталось совсем мало (в сущности, всего два года), а в археологии (его основном увлечении и специальности) машины, слава богу, еще долгое время не будут играть какой-либо важной роли.

Вот почему к его скептицизму этой осенью примешивалось и чувство печали.

Разумеется, он и не догадывался, что в скором времени (в самом конце тех двух лет, остававшихся до пенсии) его ожидает опасное приключение, может быть – самое опасное из всех, им пережитых, что ему предстоит спасти не только родину, но и мир от вируса, более страшного, чем бацилла чумы. В момент, о котором идет речь, он естественно не знал, что ему готовит близкое будущее.

Накануне было завершено следствие по мрачной «стальной афере». Я намеревался опубликовать кое-что, связанное с нею, и потому спросил Аввакума, подойдет ли здесь обобщающее заглавие «Собачья история».

Увы, я упустил из виду его упорный скептицизм, растущее раздражение, связанное с машиной, которой предстояло лишить его удовольствия решать логические уравнения, а также грусть, всегда на него накатывавшую по окончании трудного расследования! Увы, я не придал этому должного значения!

Аввакуму заглавие не понравилось, он даже слегка рассердился.

– Зачем же обижать собак? – нахмурился он – С какой стати?

Он еще не стряхнул с себя грязь, накопившуюся в результате расследования всех подробностей «стальной аферы», вот и отозвался о ее участниках желчно, преувеличивая их пороки, в то же время чрезмерно расхваливая достоинства собак.

«Чрезвычайно типичный людской порок, – заявил он, – так называемая „черная неблагодарность“. Сделаешь кому-либо добро, а тот при удобном случае обязательно ответит тебе неблагодарностью. В древнем Риме, во времена кровавого Суллы, когда одного лишь устного доноса было достаточно, чтобы отсечь обвиняемому голову, наиболее ревностными клеветниками были домашние рабы, получившие свободу. Освободишь добровольно раба, вернешь ему свободу, превратишь его из предмета домашнего обихода в человека, а он тут же торопится донести на тебя, что ты, мол, враг режима, и тебе сразу же отсекают голову. Можно ли придумать деяние более низкое? Разве найдется хоть одна собака, способная на подобную гадость?

Известно, что во все времена собака была и остается лучшим другом человека. Как же относится человек к своему самому доброму и верному другу, чем платит ему? Известно как! Недаром ведь говорится «собачьи дела»! Подразумеваются тут самые мерзкие гадости, якобы недостойные человека, ибо человек – это ведь звучит гордо!

Необходимо также отметить, что люди приписывают собакам недостатки, присущие им самим. Приписывают им произвольно собственные пороки и отвратительные привычки. Так, например, хорошо воспитанная собака не использует рукомойника для отправления малой нужды в отличие от многих мужчин; пес не бьет суку, как это делают многие супруги; собака не истязает детей в отличие от многих отцов и матерей; она не крадет, если не голодна, и, наконец, не продает друзей и принципы за миску похлебки, как это часто наблюдается среди людей. Многие ли из нас могут похвалиться, что придерживаются подобной «собачьей морали»? Носителей ее в старину канонизировали и причисляли к лику святых!

Суди сам, кому больше подходят «собачьи дела» – человеку или его несчастным четвероногим друзьям?»

По привычке немного помолчав, Аввакум следующим образом закончил ответ на заданный мною вопрос:

«Вот почему, по-моему, было бы несправедливо связывать благородный собачий род с мерзавцами, замешанными в „стальной афере“. В мире животных собака живет почтенно и не переступает собачьих законов, многие же наши собратья плюют на законы или уважают лишь те, из которых могут извлечь пользу. Было бы лучше, если бы ты назвал свой рассказ „Историей с собаками“. Подобное заглавие не обидит наших верных друзей».

Мой знаменитый приятель пребывал в дурном настроении, у него было тяжко на душе, вот он и корил людей в столь мрачном тоне. Но какое значение имеют слова! Они ведь забываются, и остаются только дела. А все его дела – и большие, и малые – бесспорно свидетельствовали о его любви к людям и вере в добро.