Кристианна Брэнд - Не теряй головы

Кристианна Брэнд

Не теряй головы

Christianna Brand

Heads you lose

© Christianna Brand, 1941, 1944

© Школа перевода В. Баканова, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

Кристианна Брэнд (настоящее имя – Мэри Кристианна Милн, 1907–1988) – известная британская писательница, одна из знаменитых на весь мир мастеров «золотого века» английского детектива, таких, как А. Кристи, Дж. Хейер, Э. Гилберт и Н. Марш.

Автор более двадцати романов и сборников рассказов, она несколько лет возглавляла Британскую ассоциацию остросюжетной литературы.

Моему таксику Дэмпсти, а также мистеру и миссис Риз из Исталиверы, за их к нему доброту

Стивен Пенрок, сельский сквайр, и его гости

Леди Харт

Фрэнсис Харт – ее внучка

Венис Голд – ее внучка

Генри Голд – муж Венис

Бунзен – дворецкий

Грейс Морланд – глупая женщина

Пайпа Ле Мэй – ее кузина

Тротти – их служанка

Среди этих десяти самых обыкновенных людей – две жертвы и один убийца

Глава 1

Возле дома Пенрока, на террасе, Грейс Морланд заканчивала сильно размытый акварельный набросок заснеженной колокольни. Слева железнодорожная линия эффектным зигзагом рассекала пухлые белоснежные холмы; справа фабричная труба воздевала к небесам свой закопченный перст, а над нею высился грандиозный столб черно-серого дыма. Однако Грейс Морланд предпочитала закрывать глаза на уродливые следы человеческой деятельности, а потому изобразила холмы без железной дороги и трубу также обошла вниманием, сосредоточившись на колокольне, ибо конструкция, возведенная во славу Господню, безусловно, вправе считаться живописной.

Были у колокольни и другие преимущества. Чтобы рисовать ее, требовалось обратиться к Стивену Пенроку с трепетной просьбой о позволении посидеть на террасе, ибо только оттуда колокольня видна в идеальном ракурсе.

– Я никому не помешаю, – уверяла Грейс Морланд, глядя на сквайра умоляющими бледно-голубыми глазами. – Буду сидеть тихо, как мышка!

Вряд ли она могла кому-нибудь помешать на занесенной снегом террасе, где гулял ледяной ветер.

– Да-да, конечно, – снисходительно и равнодушно отвечал Пенрок. – Сидите сколько хотите. Но ведь вы, кажется, уже рисовали ее раньше?

Конечно, рисовала! Акварель «Колокольня старой церкви в пору, когда цветут колокольчики» и сейчас красовалась над камином у нее дома, в Пиджинсфорд-коттедже, а «Колокольная старой церкви. Осень» томилась в чулане под лестницей у самого Пенрока – он ее вытаскивал перед приходом Грейс Морланд и вешал на стену в столовой. Весной, летом, осенью и зимой мисс Морланд робко спрашивала позволения посидеть на террасе, никому не мешая, и всякий раз засиживалась допоздна, так что хозяин дома вынужден был пригласить ее к чаю или ужину, а затем проводить до коттеджа. И все же он не предложил ей руку и сердце – ни зимой, ни весной, ни летом, ни осенью.

Пенрок в свои пятьдесят был высок, прям, хорош собой, с пробивающейся сединой, которая его ничуть не портила, и удивительными глазами, не то голубыми, не то зелеными, как море. Если заглянуть с утеса на побережье Корнуолла в холодную прозрачную глубину, вы увидите в точности цвет глаз Пенрока. Были в этих глазах и доброта, и улыбка, и дружелюбие, но не было любви – ни намека на нежные чувства, по крайней мере для Грейс.

Она с тревогой посмотрела на часы. Половина пятого, уже сгущаются сумерки. Дольше сидеть на террасе невозможно. Не попросить ли разрешения прийти завтра? Но завтра, по всей вероятности, снег совсем растает. На холмах он еще лежит пышными шапками, а здесь, в долине, почти сошел. Уже и сейчас приходится напрягать воображение. Правда, ветер такой холодный – ночью вполне может случиться снегопад… Однако за ней вот-вот кто-нибудь явится и, должно быть, позовет к чаю. Неужто о ней забыли? У Пенрока сейчас гости: леди Харт, давний друг семьи (она навещала Пиджинсфорд еще при дедушке нынешнего владельца), и Генри Голд, муж одной из ее внучек, Венис Харт. Грейс представила себе, как они сидят и уютно попивают чаек, а о ней и не вспоминают, оставили одну мерзнуть на террасе. Зайти в дом нет никакого повода – ведь если она и впрямь никому не хочет мешать, нужно всего лишь спуститься с террасы и по растаявшему снегу дойти до мостика, отделяющего сад Пенрока от ее собственного сада. Без четверти пять она уже будет пить чай у себя дома. Грейс начала нехотя убирать кисти.

И тотчас же ускорила процесс, заслышав голоса за стеклянными дверями. Выскочивший на террасу черный таксик немедленно принялся разнюхивать, что здесь нового. Вслед за ним показались Венис Голд и ее сестра Фрэнсис.

Мисс Морланд, уже полчаса их дожидавшаяся, разумеется, была сама не своя от удивления.

– Ах, миссис Голд! Мисс Харт! Как вы меня напугали! Я как раз собирала вещи, хотела тихонько уйти к себе в норку, как маленькая мышка. Чтобы никому не мешать!

– А не хотите сперва выпить чаю? – вежливо спросила Венис. – Мистер Пенрок велел вас привести.

– Можно мы сначала посмотрим вашу картину? – спросила Фрэн.

Она успела подзабыть, как выглядят обычно картины мисс Морланд.

– Когда снег, все такое красивое, правда? И даже эти неряшливые холмы становятся какими-то осмысленными, и эти черные деревья, и железная дорога убегает вдаль…

Сестры остановились перед мольбертом.

«Какие они красавицы!» – печально думала Грейс. Венис, к счастью, уже вышла замуж за этого ужасного еврея, Генри Голда, зато Фрэнсис свободна – слишком даже свободна, и до того хорошенькая, что в груди щемит. Венис вполне соответствует фамилии Голд. Золотая паутинка – смотришь на нее, и кажется – вот-вот подует ветерок и унесет ее в зачарованную страну. Фрэнсис тоже высокая, стройная как тростинка, у нее такие же изящные руки и узкие ступни с высоким подъемом, но чувствуется в ней какая-то отвага, словно она готова помериться силами с целым светом и беззаботно выйти победительницей. По контрасту со светловолосой сестрой-двойняшкой Фрэнсис брюнетка: черные волосы вьются мягкими локонами, темные глаза сияют, полные губы накрашены ярко-алой помадой, и вся она – словно тропический цветок, что внезапно расцвел в этом сугубо английском саду. «Цветы! – мрачно думала Грейс Морланд. – Паутинки!» Если бы Грейс была цветком, то типично английским. Скажем, колокольчиком, который неплохо смотрится в лесу, а подойдешь поближе – блекнет и увядает. Будь она паутинкой, то самой обыкновенной, пыльной серой паутиной, без всяких там золотых искр. Куда уж ей тягаться с этим буйством восхитительных красок, с молодостью и весельем сестер Харт, с торжеством жизни, которым веет от их сияющих глаз и нежных рук? В ее-то тридцать восемь, какие могут быть шансы у Грейс?

Они стояли перед картиной, обняв себя за плечи на холодном ветру.

– Азиз, лапочка, только не на мольберт мисс Морланд! – выговаривали они песику, а неизменно вежливая Венис добавила: – Как мило, мисс Морланд! Колокольня… Очень, очень мило!

Фрэн оказалась безжалостней. Всегда предельно честная с собой, она не умела лицемерить – даже из вежливости, даже из милосердия. Она искала, что бы хорошего сказать о картине, но правда вырвалась наружу:

– А почему вы рисуете колокольню? Она же такая уродливая!

Бедняжка! Не умеет ценить прекрасное, только и всего. Если человек сам не понимает, бесполезно ему объяснять, как красива колокольня старинной церкви, проглядывающая сквозь голые ветви деревьев, когда справа от нее расположена небольшая рощица, которую так удачно уравновешивает слева чудный маленький коттедж мисс Морланд. И никаких трудностей с перспективой: одни только крыши виднеются над верхушками яблонь из сада мистера Пенрока.

– Кстати, – сказала Фрэнсис, рассматривая акварель в подступающих сумерках, – это же лес, где убили судомойку?

Судомойка – не Пенрока и не Грейс Морланд, а просто чья-то судомойка – раз под вечер, прошлым летом, попрощалась со своим кавалером, а потом ее нашли в жутком виде: руки бедняжки были связаны за спиной ее же собственным поясом, а голова отделена от тела одним взмахом косы. Коса лежала тут же, рядом. Тело, голова и орудие убийства были небрежно свалены под деревом, словно убийце вдруг надоело зловещее занятие и он его бросил, не стараясь даже скрыть улики. Именно благодаря такой небрежности полицейским оказалось невероятно трудно найти хоть какую-нибудь зацепку. Ни зловещего свертка с метками из прачечной, ни хирургически умело расчлененного трупа, ни веревки, завязанной характерным морским узлом. Ухажера, конечно, сразу нашли и тщательнейшим образом допросили, так же как подруг и родных, но все без толку. Несколько жалких шиллингов остались нетронутыми в сумочке покойницы. Аляповатую брошку сорвали с платья, а затем – вероятно, рассмотрев и сочтя дешевкой – швырнули на труп. Кроме этого несчастного тела, в лесочке не осталось никаких следов ночного ужаса. Маньяк ли, вор или мститель – нападавший пошел своей дорогой. О нем так ничего и не узнали.