Данил Корецкий - Когда взорвется газ?

Данил Корецкий

Когда взорвется газ?

Все события и герои настоящего романа вымышлены. Возможное сходство с реальными фактами и людьми случайно.

Пролог

Исполинская железная труба, с востока на запад пересекающая всю Россию, давно и глубоко вонзилась в Европу, как вонзается героиновая игла в жадную распухшую вену или острый абордажный крюк в борт атакованного корабля. И пусть чопорный Евросоюз кичится своей свободой, независимостью и самодостаточностью — много ли вы видели независимых наркоманов? Или свободных кораблей, намертво принайтованных к чужому борту? Или самодостаточных рук, ног и даже голов, не нуждающихся в кровеносной системе? Как крупные артерии переходят в мельчайшие капилляры, спасая от отмирания периферические ткани организма, так во все пределы старой цивилизации проникают постепенно утончающиеся ответвления российской газовой магистрали: они наполняют огромные подземные газохранилища, поддерживают огонь в доменных печах сталеплавильных комбинатов, обогревают города и зажигают конфорки, на которых Зденек, Франтишек, Курт, Жан, Хуан или Марчелло варят свой утренний кофе. Они наполняют даже маленькие зажигалки, без которых не выкуришь сигарету после чашечки «эспрессо» и не разожжешь сигару за вечерним дижистивом.

Компрессорные станции закачивают на Запад бесцветное и не имеющее запаха летучее вещество — невидимую и неосязаемую субстанцию, определенный набор атомов и молекул, которые необходимы всем, но которые, по воле Всевышнего, в изобилии имеются только в российских недрах. В обратную же сторону труба всасывает денежные единицы энергозависимых стран, вполне реальные, видимые, переливающиеся притягательными цветами теплых и холодных оттенков и — что бы там ни говорили аскеты и демагоги — распространяющие вокруг себя манящий, кружащий головы и являющийся мощнейшим афродизиаком, запах сказочного богатства.

Рассекая ослепительно искрящиеся заснеженные леса, газовая труба тянется по морозным просторам Сибири, бежит по раскаленным знойным солнцем пустыням, степям и долам, перебрасывается через большие и малые реки, каньонообразные овраги, ныряет под землю и снова выныривает на поверхность без малейших следов прогрызенных почв на своем суперкрепком теле. Под ней устраивает зимнюю берлогу медведь, об нее трется сбрасывающий рога олень, на ней греются верткие ящерицы и быстрые нервные змеи, а люди не обращают внимания на ставшую привычной деталь пейзажа и не задумываются над всеми проблемами, с ней связанными.

Огромная игла беспрепятственно протыкает государственные границы пребывающих в глубоком заблуждении по поводу незыблемости своего суверенитета бывших братьев по СССР или социалистическому лагерю. Суверенитет — вещь хорошая, но им не обогреешься, самогонку или шнапс на нем не выгонишь и даже яишню с салом не пожаришь. А простодушные россияне, хотя и раздавали безвозмездно ведрами свободу и суверенитет, заветный краник от основного энергоносителя оставили-таки у себя — ума хватило.

Пробегает труба по неухоженной ранее, но постепенно приобретающей лоск Восточной Европе и врывается на вылизанные просторы Западной. Длинный, очень длинный путь проделывает российский газ: от промыслов до наиболее удаленных стран-импортеров более пяти тысяч километров. Около трех сотен компрессорных станций прогоняют энергоноситель по полутора сотням тысяч километров магистральных и линейных труб. Разгоняемый под большим давлением, газ несется вперед со скоростью курьерского поезда. Толстое стальное тело бесконечной длины гудит и вибрирует, как громадный червь, каким-то непостижимым образом занесенный на Землю из жуткой космической бездны.

Оператору пункта пропуска на российской границе труба кажется огромным удавом, сыто переваривающим пищу. Его украинский коллега буднично фиксирует показания приборов, каждый час отмечая в журнале давление, объем и скорость движения. Сквозь контрольное окошко из бронестекла он видит, как несется и завихряется спрессованный давлением, белый, похожий на молоко, газ. На украинско-польской границе сидит такой же оператор и выполняет ту же работу. Только иногда ему кажется, что газ за контрольным окошком имеет едва заметный розоватый оттенок. Не исключено, что так оно и есть. Хотя по всем химическим законам такого быть не может.

Глава 1

Морская прогулка

Яркое солнце отражается в зеркальной, чуть волнистой, густой синеве Средиземного моря, дробясь на сотни осколков и отбрасывая мелкие «зайчики» на белоснежные борта частной 86-футовой трехпалубной яхты «Кристина», вышедшей два часа назад из Ниццы на Корсику. Топливные баки наполнены под завязку, бар набит самыми изысканными напитками, а объемистые холодильники — деликатесами. Кондиционированные, отделанные орехом, бронзой, бельгийским бархатом, хрусталем, украшенные зеркалами, французскими гобеленами и картинами «люксы» соответствуют самым высоким требованиям к роскоши и комфорту. На борту находятся семь членов экипажа и шестнадцать пассажиров. Точнее, пять основных пассажиров и те, кто должен их обслуживать: повар, бармен-сомелье, стюарды и, конечно, девушки.

Самым важным из основных пассажиров является, несомненно, Валентин Леонидович Скорин, которого остальные почтительно называют «шефом», «боссом» или даже «папой».

Сейчас шеф в одиночестве скромно рыбачит на нижней палубе. Ему высоко стоящий в отутюженном голубом небе ослепительный желтый диск напоминал отливающую легкой краснинкой золотую николаевскую пятнадцатирублевку, которые многочисленные поколения нелегальных зубных техников советской поры опасливо перерабатывали в золотые мосты и коронки, украшавшие улыбки той части советских граждан, у которых кроме веры в торжество коммунизма имелся и какой-нибудь собственный «гешефт», позволяющий зашибать «живую копейку» сверх аскетичной зарплаты, а потому блеском девяносто девятой пробы затмевать убогость нержавейки и тусклость пластмассы, вставленных в ущербные рты менее состоятельных сограждан.

Конечно, если бы Валя Скорин был сыном астрофизика или сам пошел по этой линии, то видел бы в солнечном диске только бурлящий плазменный котел с миллионоградусной температурой внутри и шестью тысячами на поверхности, но жизнь в этом случае он знал бы гораздо хуже. Подобно большинству неглубоких «специалистов», он бы вообще не подозревал, что кроме пяти- и десятирублевых монет высшей пробы российский Государь-император наготовил впрок еще и пятнадцатирублевки, которыми его неблагодарные подданные распорядились столь же варварски и бездарно, сколь и всем остальным.

Пожалуй, Валя не знал бы и более необходимых вещей и, может, не стоял бы сейчас на палубе роскошной яхты возле закрепленной в специальном держателе удочки за полторы тысячи евро, занимаясь рыбной ловлей по методу троллинга, который, несмотря на мудреное название, заключался в том, что делать ничего не надо — только ждать, когда тунец атакует мчащуюся в прозрачной воде блесну и сам заглотит беспощадные колючие «тройники», с которых уже не сорвешься… Как, собственно, в любом серьезном и хорошо налаженном бизнесе.

Выглядел бы он, конечно, так же, как сейчас, — грушеобразное лицо и животастая фигура, в белой бейсболке от Армани и трусах до колена — вылитый бегемот из мультика «Ну, погоди!», но относились бы к нему совсем по-другому: без того подчеркнуто-почтительного уважения, при котором сравнение с бегемотом не только не озвучивается, но никем даже не воспринимается.

Сейчас он красавец, любимец номинированных «миссок», а в деловом мире — несокрушимая скала, царь, Бог и воинский начальник, которого даже увидеть в легкомысленном пляжном виде не дано простым смертным… Но даже если кто-то случайно и увидит, то не подумает, что у добродушного с виду толстячка в кармане купальных шортов лежит компактная кнопка радиовызова. И хотя ее радиус действия всего пятьдесят метров, в роскошной каюте, в портфеле из крокодиловой кожи ждет передатчик-ретранслятор, готовый перебросить сигнал еще на километр. Как раз на таком расстоянии держится черный быстроходный катер с личными телохранителями Скорина и французскими частными охранниками, не сводящими с «Кристины» мощных биноклей.

Короче, очень хорошо, что биография Валька не была отягощена бесполезным научным выкаблучиванием. У отца имелся сугубо практический «гешефт», маленький Валек хорошо помнил, как Леонид Семенович на кухне раскатывал стальными вальцами красивые монетки в тонкие и звонкие овалы, потом, тяжело «хекая», прокатывал их на «самсоне» — тяжеленной одоробле с разнокалиберными «пальцами», проходящими в такие же разнокалиберные дырочки… Некрасивые черные гильзочки становились все изящнее и, наконец, после полировки превращались в готовые коронки. При этом потный и взвинченный Леонид Семенович всем мешал: бурчащей жене Галине хозяйничать у плиты, сыну Вале гулять и приводить друзей, ибо когда он работал с «рыжьем», входить и выходить из квартиры было строжайше запрещено, а главное, как оказалось, он мешал государству!