Все рассказы об отце Брауне - Гилберт Кийт Честертон
— Створкой? — удивленно переспросил обвинитель.
— Это была створка двери, замаскированной зеркалом, — объяснил отец Браун. — Когда я был в уборной мисс Роум, я заметил, что некоторые из зеркал, очевидно, служат потайными дверьми и выходят в проулок.
Снова наступила долгая неправдоподобно глубокая тишина. И на этот раз ее нарушил судья.
— Значит, вы действительно полагаете, что когда смотрели в проулок, вы видели там самого себя — в зеркале?
— Да, милорд, именно это я и пытался объяснить, — ответил Браун. — Но меня спросили, каков был силуэт, а на наших шляпах углы похожи на рога, вот я и…
Судья подался вперед, его стариковские глаза заблестели еще ярче, и он сказал особенно отчетливо:
— Вы в самом деле полагаете, что когда сэр Уилсон Сеймор видел нечто несуразное, как бишь его, с изгибами, женскими волосами и в брюках, он видел сэра Уилсона Сеймора?
— Да, милорд, — отвечал отец Браун.
— И вы полагаете, что когда капитан Катлер видел сгорбленного шимпанзе со свиной щетиной на голове, он просто видел самого себя?
— Да, милорд.
Судья, очень довольный, откинулся на спинку кресла, и трудно было понять, чего больше в его лице — насмешки или восхищения.
— А не скажете ли вы, почему вы сумели узнать себя в зеркале, тогда как два столь выдающихся человека этого не сумели? — спросил он.
Отец Браун заморгал еще растерянней, чем прежде.
— Право, не знаю, милорд, — с запинкой пробормотал он. — Разве только потому, что я не так часто гляжусь в зеркало.
Машина ошибается[75]
В закатный час Фламбо сидел со своим другом-священником в парке Темпл-Гарден. То ли окружающий пейзаж, то ли еще какая случайность повлияли на их беседу — речь зашла о делах юридических. Говорили о пределах допустимого при перекрестном допросе, о пытках времен Античности и Средневековья, о французских судебных следователях и о допросе третьей степени в Соединенных Штатах.
— Я тут читал о новом психометрическом методе, — заметил Фламбо. — О нем сейчас много говорят, особенно в Америке. Вы знаете, о чем я: надевают на руку датчик, измеряющий частоту пульса, и отмечают, на какие слова человек реагирует изменением сердечного ритма. Как вам это?
— Очень интересно, — сказал отец Браун. — Мне напомнило другую интересную гипотезу — в Средние века верили, что от прикосновения убийцы на теле мертвеца выступает кровь.
— Вы в самом деле считаете, что эти два метода равноценны?
— Я считаю, что они в равной степени бесполезны, — ответил Браун. — Током крови как у мертвых, так и у живых управляют миллионы причин, и мы никогда не узнаем их все. Как бы своеобразно ни текла кровь, я не соглашусь на этом основании ее проливать — разве что крови натечет столько, чтобы покрыть гору Маттерхорн до самой верхушки.
— Но это научный метод, его эффективность гарантируют крупнейшие американские ученые! — возразил Фламбо.
— Ученые так сентиментальны! — воскликнул отец Браун. — А уж американские — вдвойне! Кому, кроме янки, придет мысль что-то доказывать на основании того, как бьется человеческое сердце? Да они сентиментальнее человека, воображающего, что, если женщина покраснела, значит, она в него влюблена. Вот вам доказательство на основе кровообращения, открытого бессмертным Гарвеем[76]; и препаршивое доказательство, между прочим.
— А все-таки, — упорствовал Фламбо, — изменение сердечного ритма на что-нибудь да указывает!
— Палка тоже на что-нибудь указывает, — отозвался его друг. — Но вот беда — другой ее конец всегда указывает в противоположную сторону. Тут главное — ухватиться за палку с нужного конца. Я видел однажды, как применяли похожий метод. С тех пор в него не верю.
И священник рассказал историю о развенчании научного метода.
Случилось это почти двадцать лет назад. Отец Браун был тогда капелланом своих собратьев по религии в тюрьме города Чикаго, где ирландское население равно склонно к преступлению и раскаянию, так что работы у него хватало. Официальную должность второго лица после начальника тюрьмы занимал бывший сыщик по имени Грейвуд Ашер — сдержанный философ-янки со впалыми щеками. Его постную физиономию изредка разнообразила странно-извиняющаяся гримаса. К отцу Брауну он относился благожелательно и немного покровительственно, а священник хорошо относился к нему и очень плохо — к его теориям. Теории были необыкновенно сложные, но Ашер веровал в них с необыкновенной простотой.
Как-то вечером он вызвал отца Брауна к себе. Священник, по своему обыкновению, молча сел у заваленного бумагами стола и стал ждать. Чиновник отыскал среди залежей документов газетную вырезку и протянул ее отцу Брауну. Тот прочел, внимательно и серьезно. Статья на розовой бумаге была из бульварной газетенки, и говорилось в ней следующее:
«Самый развеселый вдовец высшего света устраивает очередной обед с причудами. Наши выдающиеся граждане наверняка помнят светский прием под девизом «Парад младенцев», когда в роскошном особняке Ловкача Тодда в поместье Пилгримз-Понд очаровательные дебютантки предстали перед гостями в еще более юном облике, чем им положено от природы. Еще веселее изысканное светское общество резвилось годом раньше на «Людоедском обеде», где угощение было оформлено в виде человеческих рук и ног, а один известный остроумец во всеуслышание предложил съесть своего соседа по столу. Тема нынешнего празднества пока сокрыта в глубине загадочной
