Филлис Джеймс - Ухищрения и вожделения
На это нечего было сказать, да она вряд ли и ждала от него ответа. Она помолчала, тихонько провела лапкой собаки по своей щеке, потом заговорила снова:
— Странным образом прежние друзья Кэролайн все вдруг захотели с ней снова повстречаться. Кто-то звонил и спрашивал о ней совсем недавно, во вторник. Или это было в среду? А может, это вы и были? А, мистер Персиваль?
— Нет, — сказал он и сам удивился, как легко ему удается лгать. — Нет, я не звонил. Я подумал, лучше рискну и прямо зайду сюда.
— Но вы знали, кого спросить. Знали, как меня зовут. Назвали мое имя в разговоре с Бэгготом.
Ну на этом она его не поймает. Он ответил:
— Я помнил ваше имя. Я же сказал: Кэролайн говорила мне о вас.
— И все же более разумно было бы сначала позвонить. Я объяснила бы вам, что ее здесь нет, это сэкономило бы вам время. Странно, что это не пришло вам в голову, мистер Персиваль. Но тот, другой приятель говорил совсем не так, как вы. Голос совсем другой. И акцент — похоже, шотландский. И опять-таки, простите великодушно, мистер Персиваль, но в вашем голосе не слышно ни характера, ни оригинальности.
Джонатан сказал:
— Если вы считаете, что не можете дать адрес Кэролайн, мне, пожалуй, лучше уйти. Извините, если я побеспокоил вас в неудачный момент.
— Почему бы вам не написать ей письмо, мистер Персиваль? Я могу предложить вам писчую бумагу. Я думаю, неправильно было бы сообщить вам ее адрес, но вы можете быть уверены, что я отправлю ей любое послание, какое вы решились бы мне доверить.
— Значит, ее нет в Лондоне?
— Да. Она уже более трех лет не живет в Лондоне, а в этом доме не проживает с тех пор, как ей исполнилось семнадцать. Но я знаю, где она. Мы не теряем связи. Вы можете спокойно доверить мне письмо.
Он подумал: «Вот это наверняка ловушка. Но она же не может заставить меня писать. Я не должен оставлять здесь ничего, написанного моим почерком. Кэролайн узнает почерк, даже если я попробую его изменить».
— Я думаю, мне лучше написать ей потом, когда у меня будет время продумать, что ей сказать. Ведь если я пришлю письмо на этот адрес, вы сможете переслать его Кэролайн?
— Я с удовольствием это сделаю, мистер Персиваль. А теперь, я полагаю, вам надо идти. Ваш визит, по всей вероятности, был менее плодотворным, чем вы ожидали, но я полагаю, вам все же удалось узнать то, что вы хотели.
Однако она не двинулась с места, и на мгновение он почувствовал себя в ловушке, лишенным возможности двигаться: отвратительно мягкие подушки кушетки словно бы захватили и держат его как в тисках. Он чуть ли не ожидал, что вот сейчас она вскочит с кресла и преградит ему путь к выходу, обвинит его в мошенничестве, запрет в квартире и вызовет полицию или портье. Что тогда ему делать? Попытаться силой выхватить у нее ключи и выбраться отсюда? Или дождаться полиции и враньем добиться освобождения? Но паника мгновенно утихла: мисс Бизли поднялась с кресла, прошла впереди него к двери и, не говоря ни слова, отворила ее. Она не закрыла дверь, когда он вышел, и Джонатан чувствовал, что она так и стоит там с дрожащей собачкой на руках и оба они смотрят, как он удаляется. Дойдя до ступеней, он обернулся, чтобы улыбнуться ей на прощание. То, что он увидел, заставило его приостановиться на секунду, прежде чем броситься вниз по лестнице, через холл и прочь из дома чуть ли не бегом. Никогда еще за всю свою жизнь не видел он, чтобы человеческое лицо было исполнено такой яростной ненависти.
Глава 2
Все это предприятие потребовало гораздо большего напряжения сил, чем Джонатан мог себе представить, так что к тому времени, как он добрался до Ливерпуль-стрит, он был вымотан до предела. Станцию перестраивали — «усовершенствовали», как утверждалось на огромных щитах, имевших целью успокоить и приободрить пассажиров, попадавших из-за всего этого в грохочущий, запутанный лабиринт временных переходов и указателей, в котором очень нелегко было отыскать нужный поезд. Свернув куда-то не туда, Джонатан вышел на вымощенную блестящими плитами площадку — пьяццу — и тут же совершенно утратил ориентацию, будто неожиданно очутился в столице чужой страны. Его прибытие в Лондон утром обошлось без подобных приключений, но теперь уже и станция усиливала его замешательство, подкрепляя ощущение, что как физически, так и эмоционально он ступил на совершенно чуждую ему почву.
Когда наконец поезд тронулся, Джонатан откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и попытался разобраться в событиях дня и в собственных противоречивых чувствах. Но вместо этого почти сразу же он заснул — как сознание потерял — и проснулся лишь когда подъезжали к Нориджу. Однако сон придал ему решимости. Он твердым шагом направился к стоянке машин, полный энергии и возродившегося оптимизма. Теперь он знал, что делать. Он немедленно поедет к ней в бунгало, предъявит ей свидетельство ее обмана и спросит, зачем она ему лгала. Он ведь не сможет продолжать видеться с ней и притворяться, что ничего не знает. Ведь они любят друг друга, они должны научиться доверять друг другу. Если ее что-то страшит или беспокоит, он ведь с ней, он сможет ее успокоить и утешить. Он знал: она не могла убить Хилари. Сама мысль об этом была кощунством. Но Кэролайн не стала бы лгать, если бы не была напугана. Видимо, случилось что-то ужасное. Он уговорит ее пойти в полицию, объяснить, что она солгала и его тоже убедила солгать. Они пойдут туда вместе и вместе признаются. Он не задавался вопросом, захочет ли она его видеть и будет ли она вообще дома в субботний вечер. Он знал только, что все между ними следует выяснить прямо сейчас. В его решении были правота и неизбежность, и, кроме того, он ощущал прилив сил, сознавая, что в руках у него пусть не очень большая, но власть. Она считала его легковерным и ни на что не способным дураком. Ну что ж, он покажет ей, как она была не права. Отныне их отношения несколько изменятся: у Кэролайн будет теперь более уверенный в себе и менее податливый любовник.
Минут через сорок он вел машину сквозь тьму по плоской, ничем не примечательной равнине, направляясь к бунгало. Завидев его по левую сторону дороги и замедляя ход, Джонатан снова поразился, каким от всего удаленным и непривлекательным выглядело ее жилище. И снова, в который раз, он задался вопросом, почему же, когда гораздо ближе к Ларксокену есть столько деревушек, когда в Норидже и на побережье столько интересного, Кэролайн сняла этот отталкивающий, прямо-таки зловещего вида короб из грубого красного кирпича. Да и само слово «бунгало» казалось ему нелепым, вызывавшим в памяти домики давно запрещенной «ленточной» застройки вдоль ведущих из города шоссе, их уют и мещанскую респектабельность, старичков и старушек, неспособных уже подниматься по лестницам. А Кэролайн должна бы жить в башне, откуда открывается широкая перспектива моря.
И тут он ее увидел. Серебристый «гольф» на большой скорости вывернул с подъездной дорожки и рванул на восток. На голове у Кэролайн было что-то вроде вязаной шерстяной шапочки, скрывавшей ее светлые волосы, но Джонатан все равно сразу же ее узнал. Он не понял, заметила ли она его, узнала ли его «фиесту», но инстинктивно притормозил, дав ей возможность практически скрыться из глаз, прежде чем последовал за ней. И пока он ждал в тишине этого пустынного безрадостного ландшафта, ему было слышно, как в бунгало заливается истерическим лаем Рэм.
Просто удивительно, как легко оказалось не упускать ее из виду. Порой какая-нибудь машина, обогнав его, загораживала серебристый «гольф», а иногда, когда «гольф» замедлял ход, проезжая по деревне, или останавливался перед светофором, Джонатану приходилось снижать скорость, чтобы Кэролайн не заметила, что он сидит у нее на хвосте. Они проехали Лидсетт, и Кэролайн повернула направо, в сторону мыса. Теперь он уже боялся, что она заметила его, поняла, что он следует за ней, но продолжает гнать машину, не обращая на него внимания. Когда она справилась с воротами, он подождал, пока она скроется за гребнем, и только потом поехал следом. Затем он снова остановился, выключил фары и, выйдя из машины, прошел немного пешком. Он увидел, как Кэролайн подобрала кого-то по дороге; фары на мгновение осветили стройную девушку с торчащими, как иглы у ежика, волосами, ярко-оранжевыми на концах. «Гольф» свернул на север по прибрежной дороге, у станции снова повернул прочь от моря, а потом опять пошел в северном направлении. Через сорок минут стало ясно, что они едут в Уэллс, в сторону набережной. Джонатан припарковал «фиесту» рядом с «гольфом» и пошел следом за девушками, не выпуская из виду синюю с белым шапочку Кэролайн. Они шли быстро, не разговаривая друг с другом, ни та ни другая ни разу не обернулась. На набережной он вдруг потерял их, но вскоре увидел, что они садятся на яхту. Ему нельзя было упустить свой шанс, он должен был поговорить с Кэролайн теперь или никогда. Он припустился за ними. Они уже взошли на борт. Суденышко было крохотное, не более пятнадцати футов в длину, с низкой кабиной в центре и подвесным мотором. Девушки стояли в кокпите. Когда он подошел, Кэролайн обернулась к нему:
