Джон Карр - Девять плюс смерть равняется десять
Макс коротко обрисовал ему факты.
– Только помалкивайте, – предупредил он. – Чем меньше людей будет об этом знать, тем лучше. Впоследствии…
– Ш-ш! – зашипел Латроп.
Булькающие звуки и сменившее их бормотание, как если бы кто-то пробуждался от дремоты, заставили Макса обернуться. Мистер Хупер из Бристоля спал на высоком парчовом стуле. Свет тусклой лампы едва касался его. Короткое толстое тело прижималось к спинке стула, возвышавшейся над его головой, а подбородок опустился на грудь. Коротко стриженные волосы серо-стального цвета были темнее закрученных усов, вздрагивающих при каждом движении губ. Щеки порозовели от послеобеденного бренди. Опущенные веки придавали лицу почти детское выражение, а руки были сложены на животе.
– Говорите тише, – сказал Латроп. – Старик неважно себя чувствует. Его сын очень болен, поэтому он и спешит домой. И все же…
– Все же – что?
– Кто-то убил эту женщину.
Макс впервые осознал, что они приближаются к зоне ужаса, подобно тому как корабль приближался к зоне субмарин. Но он попытался отогнать это ощущение.
– Ну? Вы пойдете в каюту Б-37?
– Естественно. Сделаю все, что смогу. Вы тоже пойдете туда?
– Не сейчас. Я должен найти эконома, а он – отыскать фотографа. Вы спускайтесь первым. Но, строго между нами, что вы думаете о ситуации с отпечатками пальцев?
Латроп поднялся из-за рояля. Он выглядел обеспокоенным.
– Я склонен согласиться с вашим братом. Какой-то псих… ну, вы понимаете. Мы должны добраться до него. Но полагаю, теперь будут допрашивать каждого. «Где вы были в такое-то время?»
– Едва ли всех, учитывая наличие отпечатков.
– Лично я не могу подтвердить свое алиби, – усмехнулся Латроп. – Большую часть времени я провел на палубе, несмотря на погоду. Единственным человеком, с которым я говорил, и то в начале вечера, была кудрявая девушка, которая утром лежала с морской болезнью. Стюард сказал мне, что ее фамилия Четфорд.
– Особа с рыбьей физиономией в белом меховом манто?
Латроп уставился на него:
– То есть как это с рыбьей физиономией? Она очень красивая и хорошо воспитанная. Правда, я говорил с ней недолго, но она показалась мне приятной девушкой.
– От таких только боль в затылке.
Латроп снова недоуменно уставился на него, но Макс сам удивлялся своему тону. Словно давая выход чувствам, он вложил в эти слова всю злость, проистекавшую из совсем других причин.
– Ладно, ладно, – усмехнулся Латроп. – Хотя не понимаю, почему вы так взъелись на бедняжку. Сейчас я спущусь к вашему брату.
Макс мрачно кивнул.
Когда он подъезжал в лифте к офису эконома на палубе «В», в его голове эхом звучало слово «бедняжка». Кабинет оказался закрытым, но клерк эконома, сидящий рядом перед кучей паспортов и формуляров, дал ему указания.
– Здесь его нет. Если он не в салоне и не в курительной, вы, вероятно, найдете его в каюте мистера Кенуорти – Б-70 по левому борту.
Именно в этом месте Макс и нашел эконома. Его громкий хохот, сменяемый куда более тихим сардоническим смехом собеседника, был слышен за закрытой дверью каюты. На стук Макса отозвался собеседник:
– Если это Уолшингем, то убирайтесь. Я не могу выносить даже вида яичницы-болтуньи. Если вы мне еще раз ее принесете, я вымажу ею вашу физиономию.
Макс открыл дверь. Мистер Гризуолд – судовой эконом – был толстым добродушным на вид мужчиной в больших очках и с улыбкой от одного уха до другого. Он удобно расположился в кресле возле койки больного и курил сигару.
– Входите, – пригласил эконом. – Не обращайте внимания на мистера Кенуорти. Он немного расстроен.
– Расстроен? – отозвался достопочтенный Джером Кенуорти. – Черт бы вас побрал, я умираю, и это никого не заботит. – Он повернулся к Максу: – Прошу прощения. Я думал, это Уолшингем – стюард, который страдает иллюзией, будто постоянная диета из яичницы-болтуньи, даваемой в случае необходимости насильно, способна исцелить любой недуг – от простого несварения до бубонной чумы. Не оставляйте дверь открытой. Входите и будьте свидетелем того, как я испускаю дух.
Позднее Макс узнал от эконома, что его любимым развлечением было доставать Джерома Кенуорти. Но молодой человек был болен по-настоящему. В течение суток он не мог принимать никакой пищи и выглядел соответственно.
Достопочтенный Джером, один занимавший просторную трехместную каюту, лежал, откинувшись на мятые подушки и устало глядя на дверь. Это был тощий долговязый парень, чьи преждевременные морщины и бледность были лишь частично обязаны болезни. Прядь волос падала ему на один глаз, а восьмиугольные очки без оправы придавали обманчиво серьезный вид. Но глаза и рот свидетельствовали о чувстве юмора, даже если сейчас оно оказалось на заднем плане. Эконом пускал дым в его сторону.
– Я не шучу, Гризуолд, – сказал молодой человек. – Я не могу это выносить.
Улыбка исчезла с лица эконома.
– Что именно?
– Говорю вам, я умираю, – с серьезным видом прошептал Кенуорти. – Недавно я попробовал встать и тут же шлепнулся. Это произошло, когда вы пытались сыграть со мной одну из ваших идиотских шуток…
– Чепуха. Я не играл с вами никаких шуток.
Кенуорти плюхнулся на спину и закрыл глаза.
– Гризуолд, – обратился он к потолку, – я признаю, что вы имеете права расквитаться со мной за то плавание в августе. Но не сейчас. Подождите, пока я смогу дать сдачи. Это в десять раз хуже самого жуткого похмелья, какое у меня когда-либо было. – Внезапно вспомнив о присутствии Макса, Кенуорти повернулся на бок и открыл один глаз. – Прошу прощения. Чем могу вам помочь?
– Простите за вторжение, – в свою очередь извинился Макс. – Я искал эконома. Его зовет капитан.
Гризуолд выпрямился.
– Чего ради я вдруг понадобился старику? – недоверчиво осведомился он.
– Не знаю, но дело, кажется, серьезное. Можете пойти к нему сразу?
– Должно быть, кто-то перерезал ему горло, – беспечным тоном заметил эконом. – Я к вашим услугам. – Поднявшись, он повернулся к Кенуорти: – Не хочу, чтобы кто-нибудь думал, будто я мешаю пассажирам принимать пищу. И, честное слово, я не знаю, о чем вы говорите. Повторяю: я не играл с вами никаких шуток.
Кенуорти снова закрыл глаза.
– Убирайтесь, – злобно огрызнулся он. – Я вышколил Уолшингема и проделаю то же самое с вами. Убирайтесь и больше не приходите. Мы не шутим.
– Да, но что такого я сделал?
Кенуорти опять открыл один глаз.
– Некоторым кажется забавным надеть противогаз, внезапно открыть дверь и уставиться на меня, и именно в тот момент, когда эту старую калошу мотало из стороны в сторону, а я отдавал концы.
Эконом недоуменно заморгал:
– Противогаз?
– Вот именно. Не видел ничего подобного с тех пор, когда у меня была белая горячка в Майами. Это свиное рыло глазело на меня и не шевельнулось, когда я с ним заговорил.
– Вы серьезно?
– Еще как. Убирайтесь.
– Старина, даю вам честное слово, что я никогда…
– Слушайте, – прервал Кенуорти. – Я специально выбрал каюту напротив уборных. Ровно через минуту я схвачу халат и помчусь туда со скоростью триста восемьдесят пять миль в час, так что не попадайтесь на моем пути. Иными словами, если вы не понимаете намек, сжальтесь над страданиями сильного мужчины и идите по своим делам.
– Но…
– Вон!
– Простите, старина. Я пришлю к вам доктора.
– Только попробуйте, и я запущу в него яичницей. Я хочу побыть один.
Толкая перед собой Макса, эконом выключил свет, вышел в коридор и закрыл дверь.
– С этим парнем всегда одно и то же, – виновато произнес он, когда они шли по коридору. – Мы с Крукшенком обожаем его поддразнивать.
– Вы имеете в виду, что он постоянно видит людей в противогазах, открывающих дверь и смотрящих на него?
Эконом усмехнулся:
– Вероятно, он пытается свести со мной счеты. Вы читаете детективы?
– Очень часто.
– Во время прошлого плавания я сказал Кенуорти: «Если вы хотите кого-то отравить, это лучше всего сделать на лайнере. Подождите, пока у жертвы начнется морская болезнь, и дайте ей яд. Она будет чувствовать себя все хуже и хуже, а врач станет только улыбаться и предписывать побольше сухого печенья. В результате жертва умрет, прежде чем кто-нибудь успеет что-то заподозрить». Мистер Кенуорти позеленел, услышав это… – Гризуолд осекся, вероятно осознав, что говорит с братом капитана «Эдвардика». Его смех перешел в кашель. – Но я не хочу, чтобы вы думали… – быстро начал он.
– Нет-нет.
– Так что хочет от меня старик? И где он?
Беспечное выражение исчезло с лица эконома, когда Макс объяснил, в чем дело.
– Хорошо, – кивнул он. – У меня в офисе есть чернильный валик для снятия отпечатков пальцев. Мы можем расположить их на карточках, указывающих места в столовой. У фотографа тоже имеется подходящий аппарат. Скажите старику, что мы придем через пять минут. Прошу прощения. – И эконом начал спускаться к своему офису.
