Кейт Саммерскейл - Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл
От какой именно газеты оторвали окровавленный клочок бумаги, никто так установить и не смог. Один журналист неуверенно предположил, что это «Морнинг стар». Сара Кокс и Элизабет Гаф засвидетельствовали, что такой газеты в доме не было: мистер Кент подписывался на «Таймс», «Фрум таймс» и «Сивилл сервис газетт». Из этого могло следовать лишь то, что на месте преступления находился посторонний.
Следующим свидетелем выступал Джошуа Парсонс. Он изложил обстоятельства своего вызова в дом на Роуд-Хилл, а также выводы и результаты вскрытия тела: Сэвил был убит не позднее трех часов утра; горло его было перерезано, нанесен удар в грудь; имеются также признаки удушения. Теоретически кровь должна была «течь ручьем» и вылилось бы примерно полтора литра; обнаружено было гораздо меньше.
После допроса Парсонса коронер намеревался было закрыть заседание, однако преподобный Пикок, как старшина присяжных, заявил, что его коллеги хотели бы выслушать Констанс и Уильяма Кент. Лично он против, так как, с его точки зрения, членов семьи следует оставить в покое, но другие занимают иную позицию, и его обязанность озвучить их желание. Некоторые присяжные настаивали на тотальном допросе: «Пусть все дадут показания; никому никаких поблажек; нам нужна полная картина». Местные жители, по словам Степлтона, заподозрили коронера в подыгрывании семейству Кент — «для богатых один закон, для бедных — другой». Коронер неохотно согласился допросить Констанс и Уильяма, но только при условии, что допрос состоится у них дома, так чтобы «не было задето достоинство детей». Он был возмущен тем, что о них «во всеуслышание говорят как о гнусных убийцах». Присяжные вновь направились в дом на Роуд-Хилл.
Допросы, проводившиеся на кухне, были непродолжительны — по три-четыре минуты каждый.
— О том, что он умер, я узнала только после того, как было найдено тело, — показала Констанс. — Об убийстве мне сказать нечего… К мальчику все были очень добры.
Отвечая на вопрос, что она думает об Элизабет Гаф, Констанс сказала:
— Заботливая уравновешенная няня, обязанности свои выполняет наилучшим образом.
Как писала «Сомерсет энд Уилтс джорнэл», показания свои Констанс давала «негромким, но внятным голосом, не обнаруживая каких-либо особых чувств и не поднимая головы».
Уильям, по существу, сказал то же самое, только более эмоционально:
— О случившемся я узнал только утром. К сожалению. Сэвила все у нас обожали. Няня всегда мне казалась очень доброй и спокойной женщиной. О самом убийстве мне сказать нечего.
Уильям давал свои показании охотнее, чем сестра, изъяснялся «четко и решительно, не сводя глаз с коронера». По сравнению с ним Констанс казалась замкнутой и немногословной.
По возвращении в Темперенс-Холл коронер разъяснил присяжным, что их дело не искать убийцу, но выяснить, как именно Сэвил встретил смерть. Все они с видимой неохотой поставили подписи под документом, возлагающим вину за убийство «на неизвестного или неизвестных». «Неизвестный-то неизвестный, — промолвил один из присяжных, — да есть у меня одно сильное подозрение, от которого никак не отделаться». «У меня тоже», — подхватил другой. «И у меня», — присоединился к ним третий. Сапожник встал и заявил, что большинство его коллег считают, что убийство совершил кто-то из обитателей дома на Роуд-Хилл. И обвинил Парсонса, преподобного Пикока и коронера в стремлении замять дело.
Коронер пропустил упрек мимо ушей, успокоив присяжных тем, что «хотя происшедшего не видел никто из людей, Высший судия все видел и все знает». В три тридцать он закрыл слушания: «Могу лишь сказать, джентльмены, что с более загадочным и поразительным убийством мне лично сталкиваться не приходилось».
По завершении слушаний Фоли, все время остававшийся в доме, передал ключ от прачечной миссис Силкокс. Она должна была заняться подготовкой тела к погребению. Затем Элизабет Гаф и Сара Кокс, завернув его в «кокон» — саван, отнесли наверх, как велела миссис Кент няне.
Потом мать Сэвила спрашивали, наклонилась ли няня поцеловать покойника, перед тем как закрыть гроб.
«К этому времени Сэвил сделался мало похож на себя живого; не думаю, что она могла заставить себя поцеловать его».
В понедельник вечером Констанс попросила няню переночевать с нею.
На следующее утро, около одиннадцати, Эстер Олли вернула Саре Кокс список белья и получила жалованье — семь или восемь шиллингов. О том, что не хватает ночной рубахи, она не упомянула.
«О пропаже я ничего не сказала, — призналась впоследствии Эстер. — И это, конечно, неправильно. Правда, я куда-то торопилась, но все равно надо было сказать».
В полдень у нее дома появились окружной констебль Джеймс Морган и еще четверо полицейских, желавших задать вопросы относительно нагрудной фланельки. Им надо было знать, видела ли ее Эстер среди белья семейства Кент. «Нет», — ответила она, а когда визитеры поинтересовались, все ли из белья было на месте, утвердительно кивнула: «все по списку».
И вот тут-то, сразу как Морган со спутниками ушли, Эстер послала Марту на Роуд-Хилл сказать Кентам, что одной ночной рубашки не хватает и что от полиции она это утаила. Миссис Кент пригласила в библиотеку Сару Кокс и Мэри-Энн Кент. Те уверяли, что рубашек было три, но Марта Олли клялась, что в корзине оказалось только две.
Марта все рассказала матери, и та около шести вечера сама пошла в дом на Роуд-Хилл.
«Там я увидела миссис Кент, ее падчериц, няню и кухарку; на пороге своей комнаты появился мистер Кент и в неподобающей джентльмену манере заявил, что, если я в течение сорока восьми часов не найду и не принесу рубаху, он получит особый ордер и меня уведут… Он говорил со мной очень грубо».
В пятницу, 6 июля, останки Сэвила были преданы земле. По сообщению «Вестерн дейли пресс», на пути к месту последнего упокоения «едва процессия миновала „тот самый“ туалет, но не дошла еще и до ворот, веревки, на которых несли гроб, с треском порвались, и он упал на землю, и лежал так, пока из дома не принесли новые веревки». Собравшиеся в большом количестве местные жители наблюдали, как катафалк увозит гроб и двух безутешных родственников — Сэмюела и Уильяма (женщины, как правило, на похороны не ходили, хотя траур в этот день надевали).
Похоронная процессия проследовала через Троубридж около половины десятого утра и часа через полтора достигла деревни Ист-Кулстон. Тело мальчика было погребено в семейном склепе, рядом с первой женой Сэмюела. Надпись на могильной плите завершалась такими словами: «Бог все видит, Ему ведомы все тайны сердца». В одной из газет говорилось об «истинном страдании», написанном на лицах отца и сына; другая отмечала, что выказывал его только Сэмюел. Кому-то из друзей пришлось поддерживать его по дороге с кладбища к экипажу.
На похоронах были четверо друзей семьи — три врача и адвокат: Бенджамен Мэллем, крестный Сэмюела, практиковавший во Фруме; Джошуа Парсонс; Джозеф Степлтон и Роуленд Родуэй. Возвращались они в одном экипаже, дорогой говорили об убийстве. Парсонс сообщил остальным, что миссис Кент попросила его удостоверить факт нервного расстройства Констанс.
Ведущую роль в расследовании продолжал играть суперинтендант Фоли, хотя на прошедшей неделе дом на Роуд-Хилл посещали еще несколько старших чинов местной полиции. Они обыскали незанятые помещения, а также несколько нежилых построек на краю лужайки. Полицейские попытались было обследовать дно Фрума, в том месте, где река протекает рядом с домом, но из этого ничего не получилось, так как уровень воды поднялся слишком высоко вследствие половодья, продолжавшегося несколько недель. Однако все эти меры ни на шаг не приблизили следствие к разгадке таинственного убийства, и еще до конца недели судейские из Уилтшира обратились в министерство внутренних дел с просьбой прислать им в помощь детектива из Скотленд-Ярда. Просьба была отклонена. «Теперь, когда полицейские управления сформированы в каждом графстве, — отмечал постоянный заместитель министра Горацио Уоддингтон, — помощь Лондона требуется лишь в исключительных случаях». Тогда местные судебно-административные органы объявили о начале собственного расследования в ближайшие дни.
Поскольку загадка исчезнувшей ночной рубашки так и не разрешилась, миссис Олли отказалась принимать в стирку очередную порцию белья с Роуд-Хилл. Это было 9 июля, в понедельник. В то утро Фоли послал Элизу Дэлимор в дом Кентов с нагрудной фланелькой, найденной им в туалете. «Миссис Дэлимор, — наставлял ее Фоли, — попытайтесь примерить ее обеим девушкам и няне». Пятна на фланельке отмыли, но она насквозь пропахла кровью и грязью.
Дэлимор отвела горничную и кухарку в их комнату, велела раздеться и примерить фланельку. Выяснилось, что она слишком узка для обеих. Следующей на очереди была Элизабет Гаф — она проходила эту процедуру в детской. «Какой в этом смысл? — ворчала она. — Даже если фланелька мне подойдет, отсюда никак не следует, что убийство моих рук дело». Она расстегнула корсет и примерила фланельку. Та подошла.
