Морис Леблан - Золотой треугольник
Эссарец повесил трубку. По его виду можно было подумать, что эти четыре миллиона уже в его руках.
Он подошел к креслу, на котором его пытали, повернул его спинкой к камину, сел и начал, морщась от боли, надевать носки и ботинки. Но делал он это с видом человека, которому незачем торопиться…
Коралия не отрывала глаз от мужа.
«Мне нужно уйти», — подумал Патриций, смущенный тем, что окажется свидетелем их объяснения. Но любопытство взяло верх.
Некоторое время супруги молчали. Первым не выдержал Эссарец.
— Что ты так на меня смотришь? — спросил он.
Она ответила, видимо, сдерживаясь:
— Теперь, значит, и сомнений не остается?
Он рассмеялся.
— Да. К чему теперь лгать… Я бы не стал говорить при тебе по телефону, если бы не был уверен, что ты все время была тут, с самого начала.
— Я была наверху.
— Ты все слышала?
— Все.
— И все видела?
— Да.
— Видя мои мучения и слыша мои стоны, ты не сделала ровно ничего, чтобы избавить меня от пыток…
— Ничего… Потому что я знала правду…
— Какую правду?
— Ту, что я подозревала, не осмеливаясь утверждать…
— Какую правду? — настаивал он.
— О вашей измене.
— Ты с ума сошла. Я не изменял…
— Ах, не играйте больше на этой струне! Правда, я поняла только часть из того, что говорили вам эти люди и чего они требовали от вас… Но они желали вырвать у вас тайну, а это тайна измены…
Эссарец пожал плечами.
— Изменяют только своей родине, а я не француз.
— Нет, вы были французом! — вскричала она. — Вы просили об этом, и вам дали эту малость, вы женились на мне, француженке, и свое состояние составили во Франции, которую теперь предаете…
— Но в пользу кого же?
— А вот этого я не знаю… За многие месяцы, годы вы и ваши сообщники создали грандиозное дело, да, грандиозное, они сами это сказали, и теперь все выгоды вы забираете себе, ничего не дав им, и этого-то они у вас и требовали… и кроме того, вы оставили себе и самую тайну… Я знаю, любое грязное дело может иметь к вам отношение: все, что достойно вора и бандита…
— Довольно!
Эссарец стукнул кулаком о подлокотник кресла, но Коралия невозмутимо продолжала:
— Довольно, говорите вы? Да, на этот раз вы правы… Вам ведь еще предстоит бежать… так как вы чего-то боитесь.
Он снова пожал плечами.
— Я ровно ничего не боюсь.
— Но вы уезжаете?
— Да.
— Тогда закончим. В котором часу вы уедете?
— Около полудня.
— А если вас арестуют?
— Меня не арестуют.
— А если все-таки…
— Меня освободят.
— Во всяком случае, будут вести следствие…
— Дело прекратят.
— Вы надеетесь?
— Нет, уверен.
— Дай Бог! Во всяком случае, вы покидаете Францию?
— Да, как только смогу.
— Стало быть…
— Через две или три недели.
— Предупредите меня об этом, чтобы я могла, наконец, вздохнуть свободно.
— Я тебя предупрежу, Коралия, но только по другой причине.
— Какой же именно?
— Чтобы ты могла ко мне присоединиться.
— Присоединиться к вам?
Эссарец зло усмехнулся.
— Ты моя жена, а жена обязана следовать за мужем. Ты знаешь, по моей религии муж имеет на жену все права, и даже право убить… А ты моя жена…
Коралия с презрением подняла голову.
— Я не ваша жена, потому что, кроме презрения и ненависти, ничего к вам не питаю… я не желаю вас больше видеть и не увижу, чем бы вы мне не угрожали…
Он встал и нетвердыми шагами подошел к ней, сжимая кулаки.
— Что я тебе сказал? Что? Я твой господин и приказываю тебе присоединиться ко мне по первому моему зову…
— Нет, я не сделаю этого, клянусь Богом!
Лицо Эссареца перекосилось от злобы.
— Ты желаешь остаться? Могу догадаться, почему… Сердечные дела, не правда ли? Я знаю, что в твоей жизни есть… Молчи, молчи! Разве ты не ненавидела меня всегда? Мы жили с тобой, как смертельные враги… Я тебя любил, даже больше… Обожал! Только одно слово, и я склонился бы к твоим ногам… Меня волнует даже звук твоих шагов… Но ты испытывала ко мне только отвращение… Если ты воображаешь, что я позволю тебе устроить жизнь без себя, то ты ошибаешься, моя милочка! Я скорее убью тебя!
Его кулаки судорожно сжимались. На лбу выступили крупные капли пота. Было видно, каких невыразимых усилий ему стоит сдерживаться.
Наконец Эссарецу удалось овладеть собой.
— Хочешь — не хочешь, Коралия, но ты ко мне присоединишься. Как бы то ни было, но я твой муж.
Она покачала головой:
— Я останусь здесь, чтобы бороться с тобой, здесь, в этом доме, и употреблю все силы, чтобы разрушить все твои предательские козни, искуплю твою вину перед моей Родиной…
— Не боишься, что я возненавижу тебя, Коралия? — почти шепотом произнес Эссарец. — Тогда берегись, повторяю еще раз…
Он нажал кнопку звонка, и Симон не замедлил явиться. Эссарец сказал ему:
— Двое слуг действительно исчезли?
И, не ожидая ответа, продолжал:
— Ну, и счастливого им пути. Горничной и кухарки будет вполне достаточно… Они ведь, наверное, ничего не слышали. Но все-таки ты следи за ними, когда я уеду отсюда.
Он смотрел на жену, удивляясь, что она не уходит.
— В шесть утра я должен быть на ногах. Приготовь все для отъезда. Я падаю от усталости. Проводи меня в спальню, Симон.
И они вышли из залы.
Когда за мужем закрылась дверь, Коралия, почти без сил, упала на колени и осенила себя крестом. И тут рядом с ней на ковер упал листок бумаги, на котором было написано ее имя.
Она подняла его и прочитала: «Матушка Коралия, почему вы не доверяете дружбе? Один только знак, и я буду возле вас!».
Коралия покачнулась, изумленная странностью находки и взволнованная смелостью Бельваля. Но, собрав всю свою волю, она поднялась и вышла, не сделав знака, которого так страстно ждал капитан.
Глава 6
Девятнадцать минут восьмого
Бельваль почти совсем не спал. События прошедшей ночи оставили в его душе глубокий след, и ни о чем ином он не мог думать.
Он знал, что враги Коралии на этом не остановятся и что не развязка драмы была сегодня ночью, а только ее начало. Любимой женщине угрожала опасность, и Патриция тревожило, что эту опасность он не может предвидеть и потому предотвратить…
Прометавшись в постели два часа, Бельваль зажег свет и, сев за стол, решил записать впечатления от этой кошмарной ночи. Ему казалось, что станет легче, если он доверит свои мысли хотя бы бумаге.
В шесть часов он разбудил Я-Бона и, скрестив на груди руки перед изумленным сенегальцем, произнес:
— Итак, ты воображаешь, что уже все кончено… Пока я тут метался, как зверь в клетке, этот господин спокойно себе похрапывал. Однако, знаешь, что я тебе скажу…
На лице Я-Бона при этих словах выразилось бесконечное удовольствие и он что-то радостно проворчал.
— Вот, читай… И потом скажи свое мнение. Впрочем, я забыл, что о твоем воспитании родители не очень-то заботились… Ну, хорошо. Тогда слушай… Во-первых, имеется господин Эссарец-бей, богатейший банкир и в то же время первейший из негодяев, который не стесняется предавать Францию, Египет, Англию, Турцию, Бельгию и Грецию… Своим сообщникам он пришелся не по вкусу, до такой степени, что они, не стесняясь, поджаривают ему подошвы, а он убивает одного из них и подкупает своими миллионами остальных… В то же время другому сообщнику он поручает отобрать эти деньги… Вся эта милая компания должна скрыться сегодня часов в одиннадцать утра, так как в полдень на сцену выступает полиция…
Капитан перевел дыхание.
— Во-вторых, матушка Коралия, которая неизвестно почему вышла замуж за этого мерзавца, ненавидит его и хочет убить… Имеется полковник, который был ею увлечен и убит, и Мустафа, который собирался выкрасть ее для него, и он тоже мертв… И еще существует одноногий капитан французской армии, который тоже влюблен в Коралию и которого она избегает, так как замужем за другим, и с которым у неё общего только то, что они оба имеют половинки одного аметиста… Ко всему следует еще добавить заржавевший ключ, шелковый красный шнурок, задушенную собаку и решетку камина, на которой поджаривают ноги. Вот теперь я изложил тебе все и, если ты хоть что-нибудь понимаешь, то убирайся вон, потому что я сам ровно ничего не понимаю, а я твой капитан.
Я-Бон смеялся. Он действительно ничего не понимал, но всегда бывал в восторге, когда капитан обращался к нему в подобном тоне.
— Ну, а теперь пора порассуждать и сделать некоторые выводы, — решил Бельваль.
Он облокотился на камин и обхватил голову руками. Его веселость на этот раз была напускной… В глубине души он не переставал страдать за Коралию. Как ей помочь? Чем?
Бельваль никак не мог решить, какую тактику выбрать. Должен ли он отыскать по номеру телефона то лицо, у которого в настоящее время прятался Бурнеф с сообщниками, этого таинственного Грегуара? Следует ли предупредить полицию? Вернуться на улицу Раймон? Он мог броситься в битву со всем пылом, ему присущим, но продумать план атаки, предварительно изучив его со всех сторон, предвидеть препятствия, проникнуть за завесу тайны, то есть видеть невидимое, как он говорил, Патриций сейчас был не в состоянии. Он снова повернулся к Я-Бону, которого, видимо, огорчило его молчание.
