Жорж Сименон - Человек из Лондона
— Что там у вас, Анриетта?
— Ничего, мадам.
Малуэн понимал, ему лучше уйти.
— У тебя красивая трубка, — заметила дочь, выкручивая хлюпающую тряпку. — Мама подарила?
Послышались шаги. На пороге появилась откормленная женщина с поросячьим лицом.
— Анриетта!..
— Да, мадам, — пролепетала служанка, и волосы ее опять свесились над ведром.
— Я же запретила вам разговаривать с мужчинами.
Хозяйка мясной делала вид, что не видит Малуэна, и обращалась только к Анриетте.
— Да это же мой отец, — возразила девушка, распластав тряпку и подбирая воду.
— А хоть бы сам папа римский! У вас еще кухня не убрана.
Малуэн снова видел только спину дочери и ее слишком высоко обнаженные ноги. По тротуару мимо шли люди.
— Анриетта! — окликнул он.
Она не посмела даже обернуться. Лавочница стояла на месте, ожидая, что последует за брошенным ей вызовом.
— Собирай свои вещи, дочка!
— Это еще что такое? — вспылила мегера, шагнув вперед и заложив короткие руки в карманы фартука.
Малуэн вообще был упрям, а сейчас к тому же сам толком не знал, чего хочет. Он мог бы проникнуть в лавку через решетку, но ему казалось, что будет достойней остаться на улице.
— Анриетта, сейчас же ступайте заканчивать уборку на кухне.
— Да, мадам.
— Анриетта, запрещаю тебе идти туда. Собери вещи и немедленно следуй за мной.
Сцена становилась комичной, и, уразумев это, Малуэн завелся еще больше. К тому же и он, и лавочница притворялись, что не замечают друг друга.
— Если хотите, можете уволиться, Анриетта, но только через неделю. Вообще, я выставлю вас в любом случае: нечего вам делать у меня в доме. Но сперва отработайте положенную неделю.
— Анриетта, кому я сказал? Иди оденься.
Служанка вытерла глаза тыльной стороной руки и, не выпуская тряпку, посмотрела на хозяйку, потом на отца, маячившего по ту сторону решетки.
— Поняла?
— Вы слышали, Анриетта? Предупреждаю, что в случае надобности вызову полицию.
— Вот и прекрасно! Зовите, — отпарировал Малуэн.
Он сам не знал, как поступил бы в таком случае.
Он был не прав и потому распалялся все сильнее.
— В последний раз повторяю — идем со мной!
Анриетта убежала в дом. Хозяйка, чтобы не показать, что сдается, еще постояла, облокотясь о кассу. Малуэн отчаянно дымил, забыв даже, что держит в зубах трубку стоимостью в двести пятьдесят франков.
«Я не имею права оставлять дочь в этом доме, — твердил он себе, хотя и без особой уверенности. — Когда у тебя пятьсот тысяч франков, а то и больше…»
С того места, где он стоял, можно было видеть стеклянную будку, где в шкафчике из некрашеного дерева лежал чемодан. Лавочница удалилась. Из задней комнаты донеслись голоса, и Малуэн различил всхлипывания.
Он расхаживал взад и вперед — каменный взгляд, стиснутые зубы. Ему необходимо было убедиться, что он способен проявить решительность. Напротив помещался писчебумажный магазин, рядом — лавка дьеппских сувениров.
Наконец он обернулся. Анриетта шла через мясную в шляпке и пальто, с чемоданом в руке. Она открыла решетку.
— Зачем ты это сделал? — спросила она, шагая рядом с отцом.
— Затем!
— Она собирается жаловаться в комиссию по трудовым спорам. Будь господин Лене на месте, случилась бы драка. Он ведь сущий зверь.
Малуэн презрительно улыбнулся и, вспомнив о трубке, с удовольствием сделал затяжку.
— Положись на своего отца! — проронил он, когда они поравнялись с кафе «Швейцария».
Сквозь занавески он заметил Камелию, которая, как всегда, одиноко сидела в своем углу за рюмкой мятного ликера.
5
В домике над кручей разразилась неожиданная, смешная и отвратительная сцена. В этот день г-жа Малуэн вымыла жилье так капитально, что кое-где до сих пор виднелись влажные следы.
За минуту до того, как Малуэн с Анриеттой переступили через порог, ни отец, ни мать, ни дочь не предвидели, как развернутся события, но скандал уже висел в воздухе.
Поднимаясь по склону, Анриетта вздохнула:
— Что теперь мать скажет?
«Что теперь скажет мать?» — спрашивал себя и Малуэн, поворачивая ключ в замке. А почему, собственно, она должна что-то сказать? И какой резон Анриетте беспокоиться, что скажет мать?
В кухню он вошел первым, сразу постаравшись занять как можно больше места. Анриетта задержалась в темноте коридора, поэтому г-жа Малуэн спросила:
— Ты с кем пришел?
— С твоей дочерью.
Буря разразилась не сразу. Г-жа Малуэн накрыла на стол и вновь заговорила, уже разлив суп по тарелкам:
— Почему она взяла сегодня выходной?
— Она не брала выходного. Это я велел ей бросить работу.
— Очень умно!
Это было последнее мгновение тишины. Потом стало не слышно ни тиканья будильника, ни урчания плиты.
— Что ты сказала?
— А то, что вечно у тебя так: месяцами молча все терпишь, все проглатываешь, а в самый неподходящий момент делаешь большую глупость.
— Ах, выходит, я сделал глупость? По-твоему, нужно было оставить Анриетту в этой лавке, где прохожие видят ее голый зад, когда она полы моет?
— Ешь! Посмотрим, как мы теперь выкрутимся в конце месяца.
— Думаешь, я не понимаю?
— Чего не понимаешь?
— Намеков твоих! Дескать, я мало зарабатываю, не могу прокормить семью, не так ли? Я…
Первый удар кулака сотряс стол и стал началом новой вспышки ссоры. Теперь уже трудно было найти связь между репликами. Без всякой видимой причины муж и жена перескакивали с одной темы на другую только потому, что на ум приходили особенно язвительные слова.
— Скажи еще, что я пьяница!
— Я этого не говорила, но повторяю — ты выпил.
Стоит тебе выпить, как ты становишься другим человеком.
— Слышишь, Анриетта? Твой отец пьяница, зато мать — святая.
Анриетта плакала.
Г-жа Малуэн машинально отправляла в рот куски хлеба, но забывала их разжевывать.
— Твоя семейка и без того достаточно попрекала меня тем, что я простой рабочий. Как будто твои родственнички большего стоят! Черт знает кого из себя строить они, конечно, могут. А вот в кастрюлю положить-то им нечего.
— Во всяком случае, мы хоть воспитанней, чем…
Дальше перепалка стала еще более путаной и бессмысленной.
— …двадцать лет я с тобой мучаюсь…
— …не знаю, что меня удерживает…
— …от чего?
— …от…
— Папа!
— Да, да, погляди на своего отца! Хорош!
— Может, я пришелся бы тебе больше по вкусу, если б выложил на стол пятьсот тысяч франков, а?
— Ты мне противен. Убирайся и проспись!
— За пять тысяч франков вся твоя семейка прибежит лизать мне пятки.
— Запрещаю тебе…
— Папа! Мама!
Взлетела рука, но ударила лишь по столу, и несколько секунд спустя с грохотом хлопнула входная дверь.
Малуэн, забыв бидончик с кофе и сандвичи, ринулся в порт.
— Ешь! — бросила дочери г-жа Малуэн. — Завтра он обо всем забудет. А вот места тебе до праздников, уверена, не подыскать.
В отеле «Ньюхейвен» инспектор Молиссон в одиночестве сидел за столом, накрытым на две персоны, и неторопливо обедал. С других столов на него поглядывали с уважительным любопытством.
— Это человек из Скотленд-Ярда, — шепотом сообщил хозяин отеля, вышедший в белом колпаке поздороваться с клиентами перед обедом.
— А господин Браун?
— Похоже, это знаменитый английский грабитель.
Хозяйка за конторкой уже подбила итог: Браун задолжал четыреста двадцать франков, которых ей, пожалуй, не видать.
Туман еще не рассеялся, но теперь это был обычный туман, который висит над Ла-Маншем половину зимы.
Тем не менее сирена по-прежнему выла. От дыхания прохожих в воздух поднимался белый пар.
До половины десятого Малуэн не заметил из своей будки ничего особенного. Он положил новую пенковую трубку на стол и время от времени поглядывал на нее укоризненно, словно она в чем-то провинилась. Поворачиваясь налево, он видел свет в окне своего дома, и на лбу у него появлялись морщины.
Ночные тайны начались с траулера «Франсетта», который заканчивал погрузку угля, чтобы через час, с началом прилива, выйти в море. Прожектор, подвешенный к грузовой стреле, освещал палубу. Корзины с углем, раскачиваясь на талях, одна за другой опрокидывались в трюм.
Внезапно на освещенную часть палубы вынырнули из тьмы трое в штатском. Один из них что-то сказал, но что именно — Малуэн не расслышал, и тотчас же кто-то из матросов побежал искать капитана в соседнюю пивнушку.
Разговор происходил в лучах прожектора. Стрелочник узнал в одном из пришедших сотрудника полиции.
Он видел, как все трое расхаживали по палубе, потом зашли в рубку, затем в радиорубку, а по набережной в это время вышагивал жандарм в форме, и также шаги доносились с другой стороны гавани.
Полицейские осмотрели остальные суда — «Фанфарон» и «Пошел-пошел», которые готовились выйти на лов в ту же ночь. Когда с досмотром было покончено, три фигуры не удалились, а стали прогуливаться по набережной, наклоняясь над баркасами, заглядывая в окна кафе.
