Дверь. Альбом - Мэри Робертс Райнхарт

То, что он увидел, удовлетворило его, потому что он снова откинулся на спинку кресла и задумался. Я уже собиралась незаметно выйти из комнаты, когда он вдруг спросил:

— Кто-нибудь заглядывал под кровать?

Эмили вдруг вскочила, как будто ее ударило током.

— Под кровать? Значит, ты думаешь…

— А что еще я должен думать?

Никто ему не ответил, так как в это время к дому подъехала полицейская машина с двумя патрульными, а затем через секунду другая машина, в которой приехали, как я потом узнала, полицейский инспектор и трое сотрудников отделения по расследованию убийств.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Я все еще была в шоке и не могла поверить в случившееся, когда вышла в холл и увидела небольшую группу полицейских, столпившихся на верхней площадке лестницы. Часы на стене показывали двадцать минут пятого. Всего двадцать минут назад я мирно сидела у окна и шила, а белый дом Ланкастеров мирно проглядывал сквозь деревья.

Теперь все изменилось и в то же время оставалось прежним. Холл выглядел как всегда, недавно начищенные медные перила лестницы старинного образца по-прежнему блестели, а полицейские куда-то исчезли. Где-то наверху тихонько плакали женщины, и я пошла на этот звук. Выйдя в коридор, увидела у двери в спальню миссис Ланкастер трех служанок, патрульного Линча и Эбена.

Две горничные были пожилыми женщинами и работали у Ланкастеров много лет: Элен — кухаркой, Дженни — официанткой. И только Пегги, молодая горничная, работала здесь недавно. Тем не менее она тоже была очень расстроена. Все три женщины плакали, полагая, что в таких случаях слезы обязательны. Но вдруг Пегги показала на дверь и тихонько воскликнула:

— Кровь!

Линч сердитым голосом приказал ей замолчать, и мы молча стояли, пока не появился один из детективов. Он мрачно оглядел нас и сказал:

— А теперь послушаем, что вы можете рассказать мне.

Рассказывать было нечего. Элен взбивала тесто для торта на заднем крыльце, Дженни чистила серебро тоже на заднем крыльце, где было довольно прохладно. Пегги была свободна во второй половине дня и собиралась уходить через кухонную дверь, когда вдруг они услышали крик мисс Эмили. Никто из них не видел миссис Ланкастер после того, как Дженни принесла ей в половине второго поднос с едой, и они поклялись, что все двери — парадная, задняя и боковая — были заперты.

Детектив обратился к Эбену.

— А где были вы?

— Когда?

— Когда это произошло.

— Я не знаю, когда это произошло.

— Давайте посмотрим на ваши ботинки.

— Вполне возможно, что на них есть кровь. Когда мисс Эмили с криком выбежала из дома, я подумал, что старая леди скончалась, и, услышав шум, поднялся наверх. Но мисс Маргарет прибежала раньше меня. Она открыла дверь в спальню и посмотрела, что там происходит. Она попросила меня посмотреть, жива ли ее мать. Мне не нужно было подходить к ней близко, чтобы ответить на этот вопрос.

— Могу подтвердить его слова, — вмешалась я. — Эбен подрезал траву под моим окном. Я видела, как мисс Эмили выбежала из дома и послала его посмотреть, что случилось.

Тут мне пришлось объяснить, кто я такая и что видела из своего окна. Детектив внимательно слушал меня.

— А больше вы ничего не видели? — спросил он. — Не видели, чтобы кто-нибудь входил или выходил из дома?

— Нет, — ответила я и впервые после того, как вошла в дом Ланкастеров, вспомнила о Джиме Веллингтоне. Что я могла сделать или сказать тогда, не знаю. Помню, как грудь моя сжалась и меня охватила дрожь. Но говорить ничего не пришлось. В комнате, где лежала убитая, что-то взорвалось, и одна из горничных вскрикнула и собралась бежать.

Последовало разъяснение, что звук, который мы услышали, результат вспышки — в спальне фотографировали убитую. Больше вопросов мне не задавали. Прислугу отпустили, предупредив, чтобы никто не уходил из дома, а детектив, которого, как я потом узнала, звали Салливан, снова вошел в спальню.

Я осталась в коридоре одна. Думать была совершенно не способна. Помню, как в комнате мисс Эмили громко запел кенар, что показалось ужасным, потому что пел он весело. Потом я медленно спустилась с лестницы и вышла через парадную дверь на улицу.

Не помню, что происходило в этот день потом, за исключением того, что по дороге домой встретила Лидию Тэлбот, которая разглядывала полицейскую машину. В руках она держала какие-то узлы, а лицо было белым и испуганным.

— Что случилось? — спросила она. — Пожар?

— Умерла миссис Ланкастер. Боюсь, что ее убили, мисс Лидия.

Она пошатнулась, и мне пришлось поддержать ее за локоть. Свертки рассыпались. Она не сделала ни малейшей попытки, чтобы подобрать их.

— Но я там была, — сказала она тихо. — Была там сегодня во второй половине дня. Принесла ей куриное заливное. Это было сразу после ленча. Тогда с ней было все в порядке.

Я отвела ее домой, проведя через общественный выпас, чтобы сократить путь. Я была рада, что она постепенно приходит в себя.

— Как это… как это случилось?

— Точно не знаю, но, кажется, ее убили топором. Не думайте об этом, — добавила я, увидев, что она опять начинает дрожать. — Теперь ей уже нельзя помочь.

И тут она сказала очень странную вещь:

— Она ведь была моей родственницей, женой брата. Но я ее никогда не любила. Думаю, они терпели ее, пока могли.

Тут же Лидия опомнилась и стала объяснять, что она расстроена и не соображает, что говорит, и что девочки были преданными дочерьми. Но вспомнила, как странно мистер Ланкастер смотрел не так давно то на одну, то на другую, и подумала, что у него тоже могла возникнуть такая мысль.

Вот и все, что я видела и слышала в этот день после полудня. Теперь я знаю, что происходило в этой спальне, наверху в доме Ланкастеров: был найден топор, брошенный на балдахин, который заметили из-за пятна, откуда капала кровь; топор был взят из сарая Ланкастеров; на топоре оказались старые отпечатки пальцев, которые, как потом было установлено, принадлежали Эбену. Я знаю, что они все там измеряли, открывали окна, смотрели наружу. Потом прибыл судебно-медицинский эксперт с черным мешком и быстро поднялся наверх, как будто ему каждый день приходилось иметь дело с убийством, совершенным с помощью топора.

Когда я говорю, что знаю это, то