Энн Перри - Смертная чаша весов
— Да, ваша честь, — кивнул Рэтбоун. — Графиня фон Рюстов, прошу вас, опишите нам апартаменты, которые занимали принц Фридрих и принцесса Гизела в доме лорда Уэллборо, когда принц занемог.
В зале послышался шепот, свидетельствующий о разочаровании. Все ждали услышать о чем-то более волнующем и пикантном.
Даже Зора была несколько озадачена, однако послушно выполнила просьбу адвоката:
— У них были спальня, гардеробная и гостиная. И разумеется, туалетная комната и ванная, но там я не бывала. Не была я и в гардеробной. — Свидетельница бросила взгляд на своего адвоката, чтобы узнать, сказала ли она все, что он хотел услышать.
— Опишите, пожалуйста, гостиную и спальню, — кивком разрешил ей Рэтбоун.
Харвестер начал терять терпение, и даже судья уже выказывал беспокойство. Присяжные же явно были в растерянности. Внезапно трагедийный накал слушаний превратился в привычную судебную банальность.
Зора недоумевающе заморгала глазами.
— Гостиная была достаточно большой. Два эркера, окна выходят на запад, кажется, в какой-то затейливый садик… — начала она рассказывать.
— Ваша честь! — Эшли снова вскочил с места. — Какое это имеет отношение к нашему слушанию? Не собирается ли мой ученый коллега доказать, что принцесса Гизела каким-то образом через окно спускалась к тисовой аллее? Все становится сущим абсурдом, и это уже точно злоупотребление временем и умственными способностями суда!
— Именно потому, ваша честь, что я высоко ценю умственные способности суда, я не задаю свидетельнице наводящих вопросов! — в отчаянии возразил Рэтбоун. — Она не знает, какая деталь из ее наблюдений может объяснить нам, как было совершено преступление. А что касается траты времени, то мы потеряли бы его значительно меньше, если б мистер Харвестер не перебивал нас своими протестами.
— Я даю вам еще пятнадцать минут, сэр Оливер, — предупредил судья адвоката Зоры. — Если вы не начнете говорить по существу, я удовлетворю протест мистера Харвестера. — Затем он повернулся к свидетельнице: Прошу вас, графиня фон Рюстов, говорите покороче. Продолжайте, пожалуйста.
Зора была так же растеряна, как и остальные.
— На полу лежал, судя по рисунку, французский ковер розово-красных тонов, и такими же розово-красными были портьеры на окнах, — рассказала она. — Были стулья с обивкой такого же цвета, но я не заметила, сколько их было. И еще был небольшой стол орехового дерева в центре комнаты, а у стены, кажется, стояло бюро. Больше я ничего не помню.
— Цветы? — быстро подсказал ей Рэтбоун.
Эшли не удержался от громкого презрительного фырканья.
— Да, были цветы, — нахмурив брови, вспомнила графиня, — ландыши. Любимые цветы принцессы Гизелы. У нее всегда были ландыши в сезон их цветения. В Венеции они выращивались в теплице, так что даже зимой в их доме стояли букетики ландышей.
— Ландыши? — задумчиво повторил Оливер. — Букет ландышей? В вазе? В вазе, полной воды?
— Да. Без воды они быстро завяли бы… Вы хотите знать, не росли ли они в горшке? Нет, их выращивали в теплице, и садовник каждый день посылал принцессе свежие ландыши.
— Благодарю вас, графиня фон Рюстов, достаточно.
Все были неприятно поражены, в зале прошелестел шепоток, похожий на шум волны при отливе. Люди в недоумении смотрели друг на друга.
Присяжные вопросительно поглядывали на графиню фон Рюстов, ее адвоката и судью.
— И это вы считаете показаниями, относящимися к делу?! — резко воскликнул Харвестер.
Рэтбоун улыбнулся и обратился к Зоре:
— Графиня, ходили слухи, что вы испытывали чувство ревности. Ваше место в сердце принца двенадцать лет назад заняла принцесса Гизела. Поэтому вы избрали такой необычный способ мести. Вы ревнуете, потому что он женился на ней, а не на вас?
Лицо свидетельницы на мгновение отразило гамму самых противоречивых чувств: протест, презрение, печаль, горькое удивление и, наконец, совсем неожиданно, жалость.
— Нет, — сказала она очень тихо. — Ничто на свете не заставило бы меня поменяться с нею местами. Она задыхалась в атмосфере легенды, которую сама же и создала. Для всех они с Фридрихом были необыкновенной, нежно влюбленной парой, окруженной волшебством наших иллюзий, мечтаний и надежд. Но она была живой, реально существующей женщиной из плоти и крови. Они с принцем были Антонием и Клеопатрой — не было лишь кобры, от укуса которой погибла Клеопатра. Именно легенда принесла принцессе Гизеле славу и положение в обществе, создала ее образ. Без этого она была ничем, фикцией. Как бы принц ни зависел от нее и ни цеплялся за нее, высасывая из нее все силы, она не могла его оставить и поэтому научилась не терять выдержки. Собственными руками создав легенду, миф о себе, Гизела навеки стала заложницей его, иссушая себя, заставляя себя постоянно носить на лице улыбку, постоянно притворяться… Я не поняла выражения ее лица, когда она стояла на лестничной площадке, но сразу догадалась, что она ненавидит принца, хотя причины этой ненависти я еще не знала.
Фон Рюстов перевела дух, но потом снова принялась торопливо рассказывать:
— Но вчера вечером после беседы с одним человеком, я вдруг поняла, что принцесса загнала себя в ловушку той роли, которую так блестяще задумала и сыграла. Мне стало понятно, почему она сломалась именно так, как только она могла сломаться. Такого самовольного заточения своего духа и своей сути я не пожелала бы никому. По крайней мере… я хочу верить, что не пожелала бы. А потом произошел несчастный случай. Принц никогда уже не смог бы быть здоровым и жизнерадостным спутником ее жизни. А это было единственным окошком в той темнице, в которую она заточила себя, да и принца тоже.
Зал молча слушал. Никто не шелохнулся.
— Благодарю вас, графиня фон Рюстов, — тихо промолвил Рэтбоун. — У меня нет больше вопросов.
Очарование исчезло, и по залу пробежал глухой ропот, похожий на надвигающийся гром. В нем были гнев и разочарование, ярость и смятение.
Харвестер что-то сказал принцессе Гизеле, но та не ответила. Тогда он поднялся.
— Графиня фон Рюстов, кто-нибудь другой, кроме вас, заметил ужас, отчаяние и смятение в этой самой любимой и счастливой женщине в мире? Или вы единственная, кто это предполагает?
— Не знаю, — ответила Зора, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул. Она прямо смотрела на Эшли.
— Никто никогда не давал вам понять, что видел, знал или хотя бы догадывался в эти двенадцать лет о том, что за этим безоблачным счастьем и любовью скрывается трагедия? — В голосе адвоката звучал сарказм. Харвестер избегал быть мелодраматичным, так что тон его был жестоким и беспощадным.
— Нет, — сказала графиня.
— Следовательно, это будут лишь ваши слова и ваша удивительная проницательность против наших слов. Как объяснить, что именно в этот момент, когда вы даете показания как свидетель, когда вы уже морально осуждены и находитесь в полном отчаянии, вы вдруг сообщаете нам этот неправдоподобный факт?
Зора встретила взгляд адвоката Гизелы не дрогнув, и легкая улыбка тронула ее губы.
— Я первая, кто это заметил, мистер Харвестер. Но я недолго останусь единственной. Если я вижу то, чего не видите вы, то это объясняется тем, что у меня два преимущества перед вами: я лучше вас знаю принцессу и я — женщина, а женщины лучше понимают друг друга. Я ответила на ваш вопрос?
— Еще посмотрим, найдутся ли у вас единомышленники. Пока вы стоите здесь одна, — напомнил ей Эшли. — Но я благодарю вас, если не за правду, то за весьма оригинальную выдумку.
Судья вопросительно посмотрел на Рэтбоуна.
— У меня нет вопросов, ваша честь, — ответил тот.
Графине позволили покинуть свидетельское место.
— Я хотел бы пригласить леди Уэллборо, если позволите, ваша честь, — объявил после этого Оливер.
Хозяйка поместья Уэллборо прошла к свидетельскому месту. Она была бледна и порядком напугана.
— Леди Уэллборо, — начал Рэтбоун. — Вы присутствовали при допросе графини фон Рюстов…
Эмма кивнула, но затем, сообразив, что этого недостаточно, подтвердила дрожащим голосом:
— Да.
— Ее описание событий в вашем доме до рокового инцидента с принцем соответствует действительности? Это был ваш образ жизни в поместье и именно так проходили ваши вечера?
— Да, — очень тихо ответила свидетельница. — Все это… не казалось нам таким… бессмысленным, как она показала. Мы не так уж много… пили… — Голос ее замер.
— Мы не собираемся выносить какие-либо суждения, леди Уэллборо, — успокоил ее Оливер и понял, что лукавит. Все в этом зале уже вынесли суждения, каждый свое. И не только о принцессе, но и ее классе, о семье герцогов Фельцбургских и даже об Англии. — Все, что нам нужно, — продолжал юрист севшим от волнения голосом, — это знать, как вы проводили время и были ли принц и принцесса в прежних близких отношениях, о которых говорила графиня фон Рюстов, всегда вместе, но главным образом по желанию и настоянию принца. Не стремилась ли принцесса побыть одна или в обществе кого-нибудь другого, кроме принца, или он всегда неотступно следовал за ней, не отпуская ее ни на шаг, и требовал внимания?
