Смертная чаша весов - Перри Энн

Барон прикусил губу.

– Не знаю. Но мне известно, что именно для выяснения этого граф Лансдорф и прибыл в поместье Уэллборо. Иначе он ни за что не принял бы приглашение и не оказался бы в одном доме с принцем.

Судья озабоченно нахмурился и посмотрел на Оливера, словно хотел прервать допрос, но не сделал этого.

– Искал встречи он или принц? – спросил Рэтбоун, отлично понимая, что делает.

– Мне кажется, инициатива исходила от графа Лансдорфа, – сообщил Эмден.

– Кажется? Вы точно не знаете?

– Нет, не знаю и не строю догадок.

– А зачем на ужине был граф фон Зейдлиц? Ведь он противник независимости? Все съехались, чтобы поговорить? Открыть дискуссию?

По лицу барона пробежала улыбка.

– Разумеется, нет. Это всего лишь предположения. Я не знаю, состоялась ли какая-либо беседа… Возможно, Клаус фон Зейдлиц приехал именно для того… чтобы замаскировать политические мотивы встречи.

– А что вы скажете о графине фон Рюстов и о мистере Барберини?

– Они за независимость, – ответил Стефан. – Но Барберини – наполовину венецианец, он как бы нейтральная фигура, вот его и пригласили. Ведь принц Фридрих и принцесса Гизела живут в Венеции. Все было представлено как обычный званый ужин.

– Но под прикрытием праздничного застолья, пикников, театрального представления, музыки и пиршеств это была, по сути, серьезная политическая встреча?

– Да.

Рэтбоун понимал, что он не узнает от барона, что было предложено принцу Фридриху и о чем его просили, и поэтому не стал больше ничего спрашивать.

– Благодарю вас, барон фон Эмден, – сказал Оливер и повернулся к Харвестеру.

Тот поднялся; в его лице проявились страх и раздражение. Чуть сутулясь, но твердым шагом, будто решившись на что-то важное, Эшли вышел из-за стола.

– Барон, вы участвовали в этом тайном соглашении, ставящем целью возвращение принца Фридриха в страну для того, чтобы, изгнав брата, узурпировать право на престол? – задал он первый вопрос.

Сэр Оливер промолчал. Коллега Харвестер был довольно бесцеремонен с его свидетелем, но Рэтбоун знал, что сам виноват, задав такой тон.

Стефан, однако, улыбнулся.

– Если вас, мистер Харвестер, интересует, существовал ли план возвращения принца на родину, чтобы возглавить борьбу за сохранение независимости, то отвечу вам прямо: я в этом не участвовал. Но если б я знал о существовании такого плана, то не преминул бы присоединиться к нему. Если вы считаете это узурпированием власти, то это говорит о том, как мало вы осведомлены в данном вопросе. Принц Вальдо готов отречься не только от престола, но и от независимости своей страны. Он не возражает, если она будет поглощена и станет частью более крупной державы.

Барон облокотился на перила и говорил теперь, обращаясь только к Харвестеру, словно больше вокруг никого не было.

– Скоро в Фельцбурге не станет ни трона, ни короны, за которые стоило бы бороться. Мы превратимся в провинцию Пруссии или Ганновера, либо в новый конгломерат государств. Никто не может знать, кто окажется во главе его: король, президент или император. Если б Фридриха действительно пригласили и он дал согласие вернуться в страну, то это делалось бы ради сохранения трона в герцогстве Фельцбург, независимо от того, кто занял бы этот трон. Возможно, принц отказался бы от него, возможно, он проиграл бы битву за независимость и нас проглотила бы другая держава. Или вспыхнула бы война и мы ее проиграли бы. Однако возможно и другое: нас поддержали бы соседние малые и свободные государства, и мы все вместе воспротивились бы натиску реакции. Но теперь мы никогда не узнаем, как бы это было, ибо принца нет в живых.

Харвестер мрачно улыбнулся.

– Барон, если таковой была причина встречи в Уэллборо-холле – а мне кажется, вы так и полагаете, – то, возможно, вы ответите на несколько вопросов, которые так и напрашиваются в связи с подобным предположением? Если б Фридрих отклонил предложение вернуться, это дало бы кому-нибудь повод пожелать ему смерти?

– Не думаю.

– А если бы он согласился?

Фон Эмден недовольно сжал губы, как бы противясь тому, что его заставляют выразить вслух свое мнение, но при этом понимая, что не ответить он не может.

– Возможно, графу фон Зейдлицу… – предположил он неуверенно.

– Потому, что тот за объединение? – вопросительно поднял брови Эшли. – Мог ли принц Фридрих один успешно выполнить то, о чем его просили? В ваших предыдущих ответах на вопросы все выглядело гораздо более запутанным и трудным. Я не подозревал, что принц продолжал обладать такой силой и властью.

– Он мог и не достигнуть длительной и прочной независимости, – терпеливо пояснил барон. – Возможно, война стала бы неизбежной, но именно этого страшится фон Зейдлиц. В этом случае он потеряет слишком многое.

Харвестер не скрыл своего удивления.

– А разве не грозит то же самое всем вам? – Адвокат стал вполоборота к галерке, словно приглашая ее разделить свое удивление.

– Конечно, – согласился Стефан с печальным вздохом. – Но разница в том, что многие из нас надеются кое-что и выиграть в этой войне. Или, вернее будет сказать, сохранить.

– Независимость своего государства? – В голосе Эшли не было ни иронии, ни даже намека на неуважение к уверенности свидетеля. Задавая этот вопрос, он исходил из наличия жестокой и неумолимой реальности. – Разве это стоит войны, барон фон Эмден? Кто будет в ней воевать? – Он сделал жест негодующего недоумения. – Кто захочет лишиться дома и земли? Кто будет готов умирать? Я не вижу ничего позорного в желании вашей страны избежать войны даже ценою трагической смерти вашего принца. По крайней мере, многие в этом зале поняли бы это, и я им верю.

– Возможно, – согласился свидетель, и его застывшее лицо вдруг преобразилось от чувств, которые он все время сдерживал. – Но вы живете в Англии, и у вас конституционная монархия, парламент, где возможны дебаты, избирательное право, при котором любой может проголосовать за то правительство, которое ему нравится. У вас есть свобода читать и писать то, что вы хотите. – Барон не жестикулировал ради убедительности, но его слова произвели впечатление на всех. – У вас есть свобода собраний и дискуссий, вы критикуете власти и их законы… Вы можете задавать вопросы, не боясь репрессий, создавать партии любых политических направлений, молиться любому богу. Ваша армия подчиняется политикам, а не наоборот. Ваша правительница никогда не позволит, чтобы ею командовали генералы. Они нужны для того, чтобы защищать страну от внешнего вторжения, чтобы завоевывать слабые и менее удачливые страны и народы, а не для того, чтобы подавлять собственный народ, если тот собирается вместе или протестует против ваших государственных или трудовых законов, низкой заработной платы или условий жизни.

На галерке стояла гробовая тишина. Сотня лиц в глубоком изумлении смотрела на свидетеля.

– Если б вам довелось жить в одном из германских государств, – продолжал Эмден, все больше вдохновляясь, но с глубокой печалью в голосе, – вы бы помнили, как всего лишь десять лет назад по вашим улицам маршировали солдаты, а люди строили баррикады в страстной надежде обрести свободу. Ту свободу, которая уже есть у вас и которой вы запросто пользуетесь. Мы считали убитых, теряли надежды, видели, как не выполняются обещания… Вы бы тоже встали на защиту тех, пусть мизерных, прав и свобод, которые еще есть у нас в Фельцбурге. – Он подался вперед на свидетельской трибуне. – И в память о тех, кто боролся и отдал свою жизнь, вы бы тоже отдали свою ради благополучия детей и внуков… или всего лишь ради страны и ее будущего, ради своих друзей, независимо от того, увидите вы это будущее и знаете ли тех, кто будет в нем жить. И еще… вы сделаете это просто потому, что верите в это.

От тишины в зале у всех уже неприятно покалывало в ушах.

– Браво! – неожиданно раздалось с галерки. – Браво, сэр!

– Браво! – подхватил десяток голосов, а затем закричали большинство присутствующих, и в воздух взлетели руки. Лица собравшихся светились подлинным энтузиазмом. – Браво!!!