Сирил Хейр - Жилец. Смерть играет
Лишь когда детективы добрались до участка, сержант Тейт разразился первым замечанием по поводу недавней сцены:
— Никогда не думал, что у нас тут столько ревнивых мужей. Вы понимаете, сэр, что это уже третий муж, с которым нам пришлось иметь дело только за одно расследование? Сефтон, Кларксон, а теперь еще Диксон. Как подумаешь, просто поразительно! Конечно, — задумчиво добавил он, — по-своему, это комплимент дамам.
— Если бы мне нужно было что-то сказать о миссис Диксон, это было бы что угодно, только не комплимент! — сурово отрубил Тримбл.
Когда на следующее утро инспектор появился в кабинете, он был встречен неожиданной новостью.
— Вам только что звонил по телефону мистер Вентри, — доложил ему дежурный.
— Что он сказал?
— Он только спросил, может ли он зайти к вам в половине одиннадцатого по поводу дела Карлесс, сэр. Я сказал, что можно.
— И были правы. — Тримбл уселся за стол переварить новое развитие событий.
С начала расследования, размышлял он, в первый раз кто-то по своей инициативе предлагает помощь полиции. Была некая ирония в том, что человек, который собирался это сделать, был тот самый, что числился в его списке следующим для допроса. А допрос предстоял весьма неловкий. Ну что ж, это только к лучшему, поскольку освобождало его от необходимости ехать на другой конец города, и он чувствовал, что ему будет гораздо легче выжимать правду из уклончивого клиента на собственной территории, в чистом воздухе полицейского участка, чем в пропахшей дымом сигар атмосфере музыкальной комнаты Вентри.
Но Вентри ухитрился принести с собой собственную атмосферу, и аромат душистой гаванской сигары предшествовал его появлению на узкой лестнице, которая вела к кабинету Тримбла. Инспектор с отвращением втянул воздух, а сержант Тейт, который не разделял ненависти своего шефа к табаку, вдохнул его с благоговением, как только благородный аромат коснулся его ноздрей.
— Доброе утро, инспектор. — Вентри слегка задыхался. — Ваши ступеньки слишком крутые для человека моей комплекции. Я знаю… не говорите мне, что курение вредно, но нельзя же иметь все. Я не задержу вас надолго, но подумал, что вы должны это увидеть. Мне нужно было показать вам это раньше, но вчера мне нужно было съездить в Лондон, и я решил, что это может подождать.
«Это» оказалось картонной коробкой, около восемнадцати дюймов в длину, шести дюймов в ширину и столько же глубиной, коробка была пуста, если не считать бумажной упаковки — коричневой бумаги с адресом Вентри и с дешевой почтовой маркой — и обрывка толстой веревки.
— Это пришло позавчера дневной почтой, — объяснил Вентри. — Без письма и без записки. А внутри был…
— Ваш кларнет си-бемоль, — не удержался и подсказал Тримбл.
— Как вы догадались! — с наивным восхищением воскликнул Вентри. — Во всяком случае, я подумал, это может вам помочь, если вы захотите выследить парня, который его украл, поэтому я…
— Было бы еще лучше, если бы с упаковкой вы принесли нам и кларнет, мистер Вентри, вместо того, чтобы сразу от него избавляться.
— Избавляться от него? Я не избавлялся. Если желаете его увидеть, можете сделать это хоть сейчас.
Тримбл начал терять терпение.
— Я уже видел ваш инструмент, — сказал он. — Он был в руках другого человека, которому вы предпочли его одолжить, и по этой причине он стал для меня совершенно бесполезным!
— Боже мой! Ну, вы, ребята, все знаете! Как вы об этом разузнали? Я одолжил его только вчера.
— Это не имеет значения, мистер Вентри. Давайте о деле. Человек вашего ума должен понимать, что, как только вы увидели, что именно находится внутри посылки, необходимо было принести этот предмет в полицию именно в том состоянии, в котором он у вас оказался.
Вентри глубокомысленно кивнул, вынул сигару изо рта и сбросил большой кусок пепла на пол.
— Я понимаю, — сказал он с видом гордого собой школьника, дающего правильный ответ. — Отпечатки пальцев.
— Ну? И каково же ваше объяснение?
— Боюсь, я свалял дурака, — признался Вентри с невозмутимой искренностью. — Понимаете, именно вопрос об отпечатках и беспокоил меня. Я знал, что, если принесу вам инструмент, вы найдете его буквально захватанным пальцами, и именно моими. И поскольку я уже и так под подозрением в связи с этим делом, мне этого смертельно не хотелось. Собственно, вот как все было. Я вскрыл посылку, как открываешь любую бандероль, ни о чем особенно не думая, и, когда развернул всю эту бумагу, вдруг увидел свой кларнет си-бемоль. Ну, можете считать меня идиотом, но я коллекционер. Я собираю музыкальные инструменты, я люблю музыкальные инструменты, как кто-то любит наручные часы, а кто-то — настенные или китайских собачек… Так что я первым делом вынул его, собрал и внимательно осмотрел, чтобы убедиться, что он не поврежден. Конечно, я знаю так же, как и вы, что мне следовало взять его щипчиками и принести сюда, чтобы вы обработали его порошком, или как там вы это делаете, но я думал совсем о другом. Я вовсе не думал о нем как о вещественном доказательстве под номером на каком-нибудь суде, а как о чертовски прекрасной старинной вещи, которая могла быть повреждена, пока с ней имели дело эти неуклюжие парни на почте.
Он с сожалением взглянул на уменьшившийся окурок своей сигары, затем отшвырнул его в пустой камин:
— Так вот, на вид казалось, что он в порядке. На полированном дереве была одна или две царапины, но, насколько я мог видеть, клапаны не были повреждены. К мундштуку кларнета приделан чистый язычок, если хотите, ключ великолепный, чистый язычок — поэтому я его попробовал. Прошло много лет с тех пор, как я играл на кларнете, и сначала я выдул какие-то ужасные хрипы, но просто поразительно, как быстро вспоминаются такие вещи, и через несколько секунд я уже играл наивную пьеску Вивальди, которую отец заставлял меня играть каждый день, чтобы разработать пальцы. Даю вам слово, просто по привычке! Но стоило мне закончить, как я сообразил, какой же я осел, и весь покрылся ледяным потом, когда подумал об отпечатках пальцев. Я решил спрятать инструмент подальше и забыть. Но когда на следующий день мне позвонил Диксон и спросил, нет ли у меня кларнета, чтобы одолжить этому нытику поляку, мне это показалось прекрасным выходом. Я подумал, что он смажет мои отпечатки своими. Простите, если я уничтожил ценную улику и все такое, но по крайней мере мне хватило ума сохранить бумагу и веревку.
Что бы Тримбл ни думал об этой истории, свое мнение он сохранил при себе. Он взял кусок оберточной бумаги и начал внимательно рассматривать его.
— Вряд ли она очень нам поможет, — вынес наконец он свое решение.
— Ну, почему же! — возразил Вентри. — Адрес написан крупными буквами, очень жирными. По-моему, его писали спичкой, которую макали в чернила, а не ручкой. Почтовый штемпель Центрального почтамта Маркгемптона. Коробка самодельная, может, вырезана из…
— Все эти вещи своим ходом будут исследованы, — коротко сказал инспектор, отодвигая в сторону ком бумаги и коробку.
— Извините, что я вмешиваюсь, я понимаю, это не мое дело. Ну ладно, вот так-то. — Он встал. — Я могу еще чем-то вам помочь?
— Да. Пожалуйста, присядьте на минуту, мистер Вентри. У меня есть для вас еще один вопрос. Как вы добрались до Сити-Холл в тот вечер?
— Но я уже говорил вам, на автобусе!
— Номер автобуса?
Вентри какое-то время молча смотрел на инспектора, затем по его лицу расползлась медленная улыбка.
— Боже! Кто-то вам сказал?
— Я спрашиваю, сэр, на каком автобусе?
— М-да, теперь моя репутация упадет ниже нуля, — покорно пробормотал Вентри. — На автобусе 5а.
Сидящий в углу кабинета сержант Тейт не смог сдержать удовлетворенного вздоха.
— На 5а, — повторил Вентри, обернувшись к нему. — И у кондуктора была такая броская примета — закрученные вверх усики. Если я его снова увижу, сразу узнаю. Остается только надеяться, что он меня тоже запомнил. Боюсь, после всех этих проблем, которые я вам доставил, вы, наверное, пожелаете это проверить.
— Значит, вы ехали на концерт не из дома?
— Да. Я не был рядом с домом с того момента, когда ушел с репетиции, и до срыва концерта.
— У вас украли машину…
— Да, украли, в этом-то и была проблема.
— У вас украли машину, — повторил инспектор, — но не от вашего дома, а от дома номер 6 по Фейрфилд-авеню.
— Да. Я все запутал, инспектор, и врал вам, как солдат, и все из-за любви к одной даме. Кто говорит, что времена рыцарей прошли?
— Думаю, мистер Вентри, — холодно сказал Тримбл, — пора нам услышать от вас всю правду.
— Есть! — весело отчеканил Вентри. — Хотя мне кажется, вы и сами уже почти все выяснили. Видите ли, недавно я начал ухаживать за Николой Диксон, и в последние дни она стала подавать мне кое-какие надежды. Из того, что мне удалось услышать на репетиции, я понял, что оставшееся время вечера берег будет чист… я имею в виду этого снулого карпа, ее мужа… поэтому решил проверить свою удачу. Я позвонил ей, она была дома. Я приехал, и все шло как надо. Мы немного выпили, поужинали, повеселились и поиграли, а потом вдруг обнаружили, что ее часы опаздывают на двадцать минут.
