Бонсаи - Буало-Нарсежак
— Доктор Мелвилль в этот час должен быть у себя, — услужливо отвечает Кэррингтон. — Если желаете, я могу ему позвонить.
— Буду вам весьма обязан.
Кэррингтон направляется к двери кабинета. А Кларье слышит шепот доктора Аргу:
— Не удивляйтесь, если Патрик откажется к нам прийти. Мы с ним повздорили. Ситуация, признаюсь, совершенно идиотская, правда, мы все же здороваемся. И даже при необходимости обмениваемся парой-другой слов. Но не более того. У каждого свой дежурный день, и медсестра Валери служит нам связной. Я вас с ней еще познакомлю. Тсс!
В гостиную, тяжело опираясь на палку, вернулся Кэррингтон. Медленно присел за стол и не удержался от стона:
— Чертова подагра! Он ждет вас в комнате для посетителей.
Огорченный взгляд доктора Аргу достаточно красноречив: я ведь предупреждал, что у этого парня несносный характер. Кларье быстро прощается. Рукопожатия. Дежурные вежливые слова. И отговаривает доктора провожать его.
— Я найду его сам. Достаточно идти по стрелкам-указателям.
Уф! Кларье облегченно вздыхает, радуясь, что он снова остался один. Этот лечебный центр, вполне возможно, успешно справляется с физической болью, однако, похоже, он не слишком защищен, как можно было бы надеяться, против другого зла, чье присутствие в стенах клиники Кларье явственно ощущает, хотя и не может пока определить, что оно собой представляет и от кого исходит.
По дороге Кларье то и дело попадались навстречу медсестры, чьи прически, столь же замысловатые, как и их белые чепчики, напоминали птичьи гнезда. Да, тут есть на кого положить глаз! А разве не приятно взглянуть на копии скульптур Майоля, Мура, Родена… Похоже, даже в стенах этой клиники жизнь и не думала сдаваться и старалась оставить за собой последнее слово. Приемная комната для посетителей напоминала настоящий музей: пейзажи, натюрморты, копии знаменитых полотен. Перед одной из копий картин Пикассо и стоял, о чем-то глубоко задумавшись, доктор Мелвилль. Услышав шаги, обернулся. Рукопожатие. Комиссар Кларье. Очень рад. Быстрый оценивающий взгляд. Доктор Мелвилль был одет на современный молодежный лад, то есть с откровенной небрежностью, граничащей с вызовом: синие выцветшие джинсы, кожаная куртка мотоциклиста… Несколько вялая развязность дамского угодника сочеталась у него с замечательной и поистине юношеской улыбкой, при виде которой хотелось отмести прочь все светские условности и сразу перейти на «ты».
— Вы меня вовремя перехватили, а то я уже собрался уходить, — проговорил доктор Мелвилль. — Хотя, с другой стороны, в город сегодня лучше не соваться. Музыка лезет в уши, толпы людей, все это ветхое дурачье, увешанное медалями до пупка. Впрочем, вы только что разговаривали с Аргу, а он тоже относится к представителям этой фауны. Ладно! Молчу! Если я правильно понял, вы полицейский, присланный к нам в клинику на разведку! Значит, все-таки кому-то захотелось сунуть нос в наши дела. Рано или поздно это должно было произойти. Ну что ж, идемте, комиссар!
Глава 3
Комната Мелвилля вполне соответствовала внешнему виду своего хозяина. Заметив молчаливое осуждение комиссара, Патрик поспешил снять напряжение.
— Тут у меня бардак, не обращайте внимания. Устраивайтесь на кровати, и давайте сразу покончим с официальной частью допроса. Патрик Мелвилль, тридцать пять лет… Да-да, не удивляйтесь, врачи созревают медленно… Родился в Париже, отец — почтальон, а мать… мать никто, у нее была астма… Именно поэтому я и надумал заняться медициной… хотел ее вылечить. Что не помешало ей умереть в том возрасте, когда женщины еще прекрасны… А сюда пришел оттого, что мне осточертела нищенская жизнь, не хотелось вечно зарабатывать меньше учителя начальной школы…
— А вы, конечно, считали себя будущим светилом! — закончил за него мысль Кларье.
— Да будет вам, комиссар, изголяться. Это босс, что ли, вам сказал? Между двумя рюмочками кальвадоса?…
— Вы не очень-то вежливо отзываетесь о Кэррингтоне!
— Да уж! Бедненький старенький Кэррингтон! Благодетелем человечества небось его считаете? Так вот нетушки, ничего подобного! Наш филантроп перво-наперво является генеральным директором и своим предприятием управляет чисто на американский манер. Хватка у него будь здоров! Производительность, окупаемость, прибыль… Схватываете?
— Так-так-так! — воскликнул Кларье. — Прибыль, говорите… Но ведь главная цель все равно благородна — победа над болью.
— Да на ней, на этой человеческой боли, деньги делают! — протестует доктор. — Наши клиенты платят хорошие бабки за возможность хоть еще немного продлить себе земные удовольствия.
— Вполне возможно! — соглашается Кларье. — Но ведь полученные средства позволяют доктору Аргу, да и вам самому, проводить интереснейшие научные исследования.
Патрик лишь зло улыбнулся в ответ:
— Я вижу, они уже успели навесить вам лапши на уши. Наверняка целый спектакль устроили… Безутешный отец-горемыка… дочь-калека… вам еще порядком повезло, что вас не отвели в оссуарий.
— Оссуарий? — переспросил удивленный Кларье.
— Ну да… комнату скелетов! Или устаревших протезов, если вам так больше нравится.
— Они мне ее показали!
— И что?.. Вы не находите, что до этого мог додуматься только полный шизик? Поверьте мне, комиссар, этот Кэррингтон — параноик! И Аргу параноик. Да и я сам — типичный параноик. Каждый из нашей троицы взращивает по соседству с благородными и достойными всяческой похвалы чувствами свое собственное маленькое сумасшествие, свое карликовое честолюбие, неутоленное и искривленное… Кэррингтон твердит на каждом углу, только слушай: я готов отдать все мои деньги, лишь бы облегчить страдания дочери… но в глубине души это всего-навсего мелкий механик, пытающийся выдать себя за многоопытного инженера. Аргу, конечно, добрый малый и совсем не дурак, но при этом… занят поисками волшебного бальзама, благодаря которому хирургия тихо отомрет за ненадобностью… Да, у него свои старые счеты с хирургией, и теперь он объявил ей своеобразную вендетту, которая встречается только в узком кругу медработников.
— А вы? — спрашивает Кларье.
— Я? — хохочет Патрик. — Да я хуже всех! Ей-богу! Послушать меня, так нужно заново «открывать» психиатрию. Представляете, какая тут царит неразбериха… и какого размаха интересы сталкиваются в борьбе друг с другом. Уверяю вас: убивают и за гораздо меньшее!
— Ну а как же боль? С ней-то как? — допытывается Кларье.
— Боль — это заяц-приманка, за которой бегут наперегонки гончие псы, и у этого зайчика даже есть имя. Это Мод, дочь Кэррингтона. Мы все трое стремимся ее вылечить, только средства у каждого разные.
— Но…
— Минутку! Сейчас поймете.
Патрик быстро пересекает комнату и принимается рыться среди книг и разбросанной одежды.
— Помочь вам? — спрашивает Кларье.
— А каким образом, хотелось бы мне знать! — отвечает Патрик. — Нет, здесь мое царство. Только я один могу сказать, где что лежит. Ах, вот и она…
Он возвращается к комиссару с большой