Агата Кристи - Ранние дела Пуаро
Она на мгновение прикрыла глаза.
— Вы не можете представить, мосье, моих страданий, моего отчаяния. Что я должна была сделать? Выдать его полиции? Я не смогла заставить себя сделать это. Это был мой духовный долг, но моя плоть была слаба. Кроме того, разве бы поверили мне в полиции? Мое зрение со временем сильно ухудшилось — они наверняка ответили бы мне, что я ошиблась. Но муки совести не давали мне покоя. Ведь до тех пор, пока я хранила молчание, я была сообщницей убийцы. Мой сын унаследовал деньги своей жены. Он расцвел, как лавровое дерево. А вскоре собирался получить портфель министра. Его стараниями гонения на Церковь могли усилиться. И кроме того, была Вирджиния. Она, бедное дитя, такая красивая, такая благочестивая, была им очарована. У него была странная и ужасная власть над женщинами. Я видела, как он постепенно ее приручает… И была бессильна предотвратить их сближение. Он не собирался жениться на Вирджинии. Настало время, когда она была готова уступить ему во всем. Уничтожив тело одной женщины, он собирался погубить душу другой!
Тогда я ясно увидела мой путь… Он был моим сыном. Я дала ему жизнь. Я несла за него ответственность.
Я пошла в комнату мистера Вилсона и взяла флакончик с таблетками. Однажды он со смехом сказал мне: там таблеток вполне достаточно, чтобы убить несколько человек. Я направилась в кабинет сына и открыла большую коробку шоколада, лежавшую на столе. Она оказалась непочатой. Рядом была другая коробка. В ней была только одна шоколадка. Это упростило дело. Кроме моего сына и Вирджинии шоколада не ел никто. В тот вечер я просто не должна была отпускать Вирджинию от себя. Все шло, как я и наметила…
Баронесса замолчала, прикрыв на некоторое время глаза, затем открыла их вновь.
— Мосье Пуаро, я в ваших руках. Мне сказали, что я проживу совсем недолго. Я хочу ответить за свой поступок перед Господом. Должна ли я отвечать за него также перед людьми?
Я колебался.
— Но пустой флакончик, мадам, — спросил я, чтобы выиграть время, — как он оказался у мосье де Сен-Аляра?
— Когда он пришел попрощаться со мной, я сунула флакончик в его карман. Понимаете, я не знала, как избавиться от него. Я была настолько слаба, что не могла передвигаться без посторонней помощи. А если бы флакончик нашли в моей комнате, это могло бы вызвать подозрение. — Она выпрямилась. — Поймите, мосье, я не хотела навлечь подозрение на мосье де Сен-Аляра! У меня этого и в мыслях не было. Думала, что его слуги найдут пустой флакончик и безо всяких вопросов выкинут его.
— Понимаю, мадам, — сказал я, кивая.
— Каково ваше решение, мосье?
Я встал.
— Мадам, имею честь пожелать вам всего хорошего, — сказал я. — В своем расследовании я потерпел неудачу! Дело закрыто.
На мгновение Эркюль Пуаро умолк, потом тихо продолжил:
— Баронесса умерла неделю спустя. Мадемуазель Вирджиния приняла послушничество и была в должный срок пострижена в монахини. Вот, мой друг, и вся история. Должен признаться, выглядел я в ней не самым лучшим образом.
— Но это едва ли было провалом, — попытался я разубедить детектива. — Что еще вы могли сделать в таких обстоятельствах?
— Ah, sacre![32] — внезапно оживляясь, воскликнул он. — Разве вы этого не видите? Я был просто глупцом! Мои серые клеточки совершенно не работали. И все это время ключ к разгадке я держал в руках!
— Какой ключ?
— Коробку шоколада! Разве вы не видите, в чем дело? Разве кто-нибудь с хорошим зрением сделал бы такую ошибку? Я знал, что у мадам Дерулар катаракта, — мне это открыли капли атропина. Из всех домочадцев она была единственным человеком, зрение которого настолько плохо, что не могла видеть, какую крышку кладет на какую коробку. Именно путаница с коробками шоколада навела меня на след, но потом я потерял логическую связь и не смог должным образом оценить ситуацию.
Ну и кроме того, я допустил чисто психологический просчет. Если бы мосье де Сен-Аляр был преступником, он никогда не стал бы хранить у себя флакончик. То, что я обнаружил его у него, уже было доказательством его невиновности. Мне ведь мадемуазель Вирджиния говорила, какой он рассеянный.
Вот в целом подробности того печального дела! Имейте в виду — я рассказал его только вам. Я не слишком хорошо выгляжу в этой истории! Пожилая леди совершает преступление столь простым и остроумным способом, что я, Эркюль Пуаро, делаю ошибку. Sapristi![33] Даже воспоминание об этом выводит меня из себя! Ну, да ладно, забудем об этом. Впрочем, наоборот — запомним. И если вы почему-либо решите, что я становлюсь тщеславным, впрочем мне это совсем не свойственно, ну разве что самую малость.., Я сдержал улыбку.
— Eh bien[34], мой друг, скажите мне в этом случае только два слова — «коробка шоколада». Согласны?
— По рукам!
— Кроме того, это был особый случай, — задумчиво произнес Пуаро. — Когда я, без сомнения, самый светлый ум в Европе, позволил себе быть великодушным!
— Коробка шоколада, — тихо проговорил я.
— Pardon, mon ami?[35]
Я посмотрел на невинное лицо Пуаро, который вопрошающе повернулся ко мне, и в глубине души почувствовал угрызения совести. Мне часто бывало с ним нелегко, но я, хотя и не обладал самым светлым умом в Европе, тоже мог позволить себе быть великодушным.
— Ничего, — солгал я и снова раскурил трубку, улыбаясь самому себе.
Что в садике растет у Мэри
Эркюль Пуаро собрал все полученные письма в аккуратную стопку и положил их перед собой. Взяв верхнее, он внимательно прочел адрес, потом осторожно вскрыл конверт ножичком для разрезания бумаги, лежавшим специально для этой цели на столе. Внутри оказался еще один конверт, на котором было аккуратно выведено: «Лично и конфиденциально». Конверт был тщательно запечатан сургучом.
Его брови удивленно поднялись.
— Patience! Nous aliens arriver![36] — пробормотал он и опять пустил в ход нож.
На этот раз он извлек письмо, написанное угловатым неровным почерком. Многие слова были жирно подчеркнуты.
Пуаро стал читать. Вверху снова было написано: «Лично и конфиденциально». Справа указан адрес: «Розовый сад», Чарменс Грин, Бакс[37]. И дата — 21 марта.
Уважаемый мосье Пуаро!
Обратиться к вам мне рекомендовал мой старый добрый друг, который знает, в каком беспокойстве и тревоге я нахожусь в последнее время, хотя ему, разумеется, неизвестны все мои обстоятельства — я полностью держу их при себе, так как все это сугубо личное. Мой друг заверил меня, что Вы — воплощение осторожности и осмотрительности и что, даже если мои опасения подтвердятся, мне нечего будет бояться вмешательства полиции, ибо это крайне нежелательно. К тому же вполне вероятно, что я все-таки ошибаюсь. В последнее время я не в состоянии рассуждать достаточно хладнокровно (результат бессонницы и болезни прошлой зимой), чтобы расследовать все самостоятельно. У меня нет ни возможности, ни умения. С другой стороны, повторяю, это крайне деликатный вопрос, и существует много причин, которые вынуждают меня все держать в тайне. Если факты подтвердятся, я предпочла бы заняться всем этим лично. Надеюсь, мне удалось достаточно ясно все изложить. Если Вы возьметесь за расследование, сообщите мне, пожалуйста, об этом по вышеуказанному адресу.
Искренне Ваша
Амелия Барроуби.
Пуаро еще раз внимательно прочитал письмо. И снова брови его слегка поднялись. Наконец он отложил письмо в сторону и взял следующее из лежавшей перед ним стопки.
Ровно в десять часов Пуаро вошел в комнату, где мисс Лемон, его личный секретарь, ожидала утренних распоряжений. Мисс Лемон было сорок восемь лет, и она отнюдь не отличалась привлекательностью: казалось, вся она состоит из множества костей, собранных впопыхах и как попало. Страсть мисс Лемон к порядку была почти такой же, как и у самого Пуаро. Она обладала пытливым и острым умом, но никогда не утруждала его, без специального на то указания.
Пуаро вручил мисс Лемон утреннюю корреспонденцию — Будьте так добры, мадемуазель, ответьте на все эти письма отказом, естественно, в корректной форме.
Мисс Лемон быстро пробежала письма взглядом, попутно помечая каждое соответствующим иероглифом. Это был ее собственный код, понятный только ей одной: «слегка польстить», «дать пощечину», «помурлыкать», «коротко и резко» и так далее. Покончив с этим, мисс Лемон кивнула и подняла взгляд в ожидании дальнейших распоряжений.
Пуаро протянул ей письмо Амелии Барроуби. Мисс Лемон извлекла его из двойного конверта, прочитала и снова вопросительно посмотрела на шефа.
— Да, мосье Пуаро? — Ее карандаш выжидательно замер над блокнотом.
— Что вы думаете об этом письме, мисс Лемон?
Слегка нахмурившись, мисс Лемон отложила в сторону карандаш и перечитала письмо.
Проблемы, изложенные в письме, ее нисколько не интересовали, знать его содержание было необходимо лишь для того, чтобы соответствующим образом на него ответить. Шеф мисс Лемон крайне редко интересовался ее личным мнением — подобные просьбы раздражали ее, ибо она представляла собой почти идеальный механизм, абсолютно лишенный интереса к чьим бы то ни было печалям и горестям. Единственной истинной страстью в жизни мисс Лемон было совершенствование системы учета и хранения информации, она мечтала изобрести такую, которая заставила бы все существующие системы кануть в небытие. Это чудо снилось ей по ночам. Однако Эркюль Пуаро знал, что мисс Лемон способна понимать и чисто человеческие проблемы.
