Агата Кристи - По направлению к нулю
– Невиль пишет, что она согласна, – с мягкой настойчивостью сказала Мери.
Старая дама с любопытством взглянула на нее:
– Что это ты так привязалась к словам Невиля? Может, ты сама хочешь, чтобы они встретились здесь?
Мери Олдин вспыхнула:
– Нет, конечно, нет.
– А уж не ты ли, милочка, – с легкой язвительностью сказала леди Трессильян, – подкинула Невилю эту идею?
– Какие глупости. И как вам только могла прийти в голову такая нелепая мысль?
– Ладно-ладно, не кипятись. И все-таки я ни за что не поверю, что это была действительно его собственная идея. Подобные эксперименты совершенно не в его духе. – Она задумчиво помолчала, затем лицо ее вдруг прояснилось. – Что у нас завтра – первое мая, не так ли? Отлично, а третьего числа Одри приезжает к Дарлингтонам в Эсбенк. Оттуда до нас всего лишь двадцать миль. Напиши-ка ей письмецо и пригласи заехать к нам на ленч.
5 мая
– Миссис Стрендж, миледи.
Войдя в просторную спальню, Одри Стрендж пересекла комнату и остановилась возле массивной старинной кровати. Склонившись, она поцеловала старую даму и села в кресло, поставленное рядом с кроватью специально для нее.
– Как хорошо, что ты заехала навестить нас, моя дорогая, – сказала леди Трессильян.
– Я тоже рада вас видеть, – сказала Одри.
Облику Одри Стрендж была присуща некая бестелесность, неосязаемость. Она была среднего роста, с очень маленькими изящными руками и ногами. Белокурые, светло-пепельные волосы обрамляли бледное, почти бескровное лицо, которое лишь изредка окрашивалось легким румянцем. Широко расставленные ясные глаза были светло-серого цвета. Ее овальное личико с прямым аккуратным носиком имело правильные мелкие черты. Конечно, ее лицу недоставало красок, и поэтому при всей миловидности Одри нельзя было назвать красивой, однако, бесспорно и несомненно, в ее облике было нечто исключительно привлекательное, нечто такое, что невольно притягивало взгляды окружающих. Она казалась чуть ли не бесплотным духом и в то же время внушала уверенность, что этот дух может быть более живым и реальным, чем живой человек.
У нее был необычайно приятный, мелодичный голос, нежный и чистый, как звон серебряного колокольчика.
Одри поведала старой даме о текущих событиях, потом они немного поговорили, вспоминая общих знакомых, и наконец леди Трессильян перевела разговор в другое русло:
– Кроме удовольствия видеть тебя, моя милая, я пригласила тебя приехать еще и потому, что получила довольно странное письмо от Невиля.
Одри внимательно посмотрела на нее. Ее распахнутые глаза были спокойны и безмятежны.
– Что же в нем странного? – спросила она.
– Он предлагает… В общем, я бы сказала, что его предложения совершенно абсурдны. Ему вдруг взбрело в голову приехать сюда вместе с Кей в сентябре. Он пишет, что ему было бы приятно, если бы между тобой и Кей завязались дружеские отношения, и что ты якобы одобрила его идею.
Она умолкла, вопросительно глядя на Одри.
– Почему его желание кажется вам столь абсурдным? – немного помедлив, спросила Одри мягким, спокойным голосом.
– Но, дорогая моя… неужели ты действительно хочешь этого?
Одри вновь нерешительно помолчала и затем тихо сказала:
– Понимаете, я думаю, что в конечном счете такие отношения вполне приемлемы.
– И ты действительно хочешь встретиться с Кей?
– В сущности, Камилла, мне просто кажется, это могло бы в какой-то мере… упростить нашу жизнь.
– «Упростить нашу жизнь»?! – недоуменно повторила леди Трессильян.
– Дорогая Камилла, – с особой мягкостью сказала Одри, – вы всегда были так добры. Уж если Невиль так хочет, чтобы…
– Мне безразлично, что хочет Невиль! – резко отрезала леди Трессильян. – Меня волнует, что хочешь ты?
На щеках Одри появился слабый румянец, напоминавший еле уловимую розоватость перламутровой морской раковины.
– Да, – сказала она. – Я… тоже хочу этого.
– Вот как… – с удивлением произнесла леди Трессильян. – Ну право, не знаю… – начала было она, но умолкла.
– Безусловно, дорогая, выбор остается за вами, – сказала Одри. – Это ваш дом и…
Леди Трессильян закрыла глаза.
– Я уже старуха, – сказала она. – И похоже, уже ничего не понимаю.
– Возможно, вы считаете, что мне лучше при-ехать в другое время. Если хотите, я вполне могу отложить свой приезд.
– Ты приедешь в сентябре, как всегда, – отрезала леди Трессильян. – И Невиль с Кей пусть тоже приезжают. Конечно, я стара, но полагаю, что, как любой живой человек, я еще смогу приспособиться к изменениям современной жизни. Все решено, и довольно об этом.
Она снова закрыла глаза. Через пару минут она приоткрыла веки и, пристально глянув на молодую женщину, сидевшую рядом с ней, сказала:
– Ты довольна?
Одри вздрогнула:
– О да, да. Благодарю вас.
– Милая моя, – сказала леди Трессильян, ее голос стал сердечным и взволнованным, – ты уверена, что это пойдет тебе на пользу? Ведь ты была так привязана к Невилю… Зачем бередить старые раны?..
Одри сидела, опустив глаза, и задумчиво смотрела на свои маленькие руки в лайковых перчатках. Одна из них, как заметила леди Трессильян, судорожно сжала край кровати.
Наконец Одри подняла голову. Ее глаза были спокойны и безмятежны.
– Все это давно прошло, – сказала она. – Совсем прошло.
Леди Трессильян тяжело откинулась на подушки и вздохнула.
– Ладно, покончим с этим. Тебе лучше знать. Однако я устала, мне пора отдохнуть, дорогая. Ступай вниз. Мери ждет тебя. Передай там, чтобы прислали ко мне Баррет.
Баррет была старой верной служанкой леди Трессильян. Она вошла в спальню своей госпожи и обнаружила, что та обессиленно лежит на спине с закрытыми глазами.
– Видно, пора мне покидать этот мир, Баррет, и чем скорее, тем лучше, – тихо проговорила леди Трессильян. – Я уже ничего и никого не понимаю.
– Ах, не говорите так, миледи, вы просто устали.
– Да… устала. Убери-ка этот пуховик с ног и накапай тонизирующей микстуры.
– Неужели приезд миссис Стрендж так расстроил вас? Такая милая леди, но должна сказать, что ей тоже не помешало бы принять ваших капель. Она выглядит не слишком здоровой. Мне всегда кажется, что она видит то, чего другие не видят. Но у нее сильный характер. Она – как вы сказали бы – умеет подать себя.
– Ты совершенно права, Баррет, – согласилась леди Трессильян. – Да, да, это истинная правда.
– И она также не из тех, кого легко забывают. Я не удивилась бы, узнав, что мистер Невиль все еще думает о ней. Нынешняя миссис Стрендж, конечно, с виду очень красива, ничего не скажешь, но мисс Одри производит куда более глубокое впечатление, такие люди, как она, надолго остаются в памяти.
– Невиль просто дурак, – неожиданно усмехнувшись, сказала леди Трессильян, – если хочет свести вместе этих двух женщин. Он же первый пожалеет об этом!
29 мая
Томас Ройд с трубкой во рту рассеянно следил за процессом сборов; ловкие руки его первоклассного малайского слуги аккуратно и быстро заполняли его дорожные чемоданы. Изредка он окидывал задумчивым взглядом раскинувшиеся за окном плантации. Целых шесть месяцев он не увидит эту землю, с которой за прошедшие семь лет почти сроднился.
Как странно будет вновь оказаться в Англии.
В дверь комнаты заглянул его партнер, Аллен Дрейк:
– Привет, Томас, как идут сборы?
– Уже все уложено.
– Пойдем-ка выпьем на дорожку. Счастливый ты, черт! Я просто сгораю от зависти.
Томас Ройд медленно вышел из спальни, молча присоединившись к своему, другу; надо отметить, что он был исключительно немногословным человеком. Друзья научились угадывать, что он думает, по тому, как он молчал.
Томас был довольно плотный мужчина с бесстрастным, серьезным лицом и внимательными, задумчивыми глазами. Ходил он немного боком, как краб. Такая походка была следствием травмы – во время одного из землетрясений его придавило дверью, – поэтому друзья, подшучивая, называли его крабом-отшельником. Его поврежденные правое плечо и рука были несколько ограничены в движениях, добавляя его виду некую искусственную напряженность, отчего у людей часто возникала мысль, что Томас постоянно испытывает то ли стеснительность, то ли неловкость, хотя в действительности подобные чувства были почти ему несвойственны.
Аллен Дрейк смешал напитки.
– Итак, – сказал он. – Доброй охоты!
Ройд ответил нечто неопределенное, что звучало примерно как:
– М-да… Гм…
Дрейк с любопытством взглянул на него.
– Флегматичен, как всегда, – заметил он. – Не представляю, как ты решился на это. Сколько лет ты не был дома?
– Семь… около восьми.
– Долгий срок. Удивляюсь, как ты не растерял все родственные связи.
– Может, и растерял.
– По твоей немногословности, друг мой, тебя всегда следовало бы относить скорее к братьям нашим меньшим, нежели к человеческому роду! Ты как-нибудь спланировал свой отпуск?
