Рекс Стаут - Не позднее полуночи

Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел ссутулившись, с шумом вдыхая носом и выдыхая ртом воздух. Он был в полной прострации. Я засунул руки в карманы и взирал на него сверху вниз.

— Значит, она все-таки сказала полиции про Далманна и бумагу, — произнес я. — Что ж, это даже к лучшему. До обеда осталось двадцать минут. Может, пива? Я готов сделать исключение.

Он состроил гримасу.

— Может, — предложил я, — попробовать раскопать через лос-анджелесскую справочную службу эту миссис Чарлз Дрейпер и поинтересоваться, как у них идут дела со стихами?

— Бесполезно, — жалобно проворчал он. — Даже если она убила его и у нее есть ответы, она в любом случае позвонила бы и сообщила своим друзьям стихи. Она ведь сказала, что у нее есть мозги. Да будь у меня ответы, я мог бы… нет, это, пожалуй, было бы преждевременно. Ты не забыл, что у тебя в половине третьего свидание?

— Нет, не забыл. Раз уж фирма с затратами не считается, может, имеет смысл позвать Сола, Фреда, Орри и Джонни и прицепить «хвосты» конкурсантам? Все равно, не вам же платить. Правда, четверо из них живут в «Черчилле», так что это будет та еще работенка…

— Бессмысленно. Все, что можно узнать таким образом, полиция все равно выяснит намного раньше нас. Они могут…

Зазвонил телефон. Я снял у себя на столе трубку, услышал давно знакомый низкий, хриплый и какой-то пустой голос и попросил его владельца не вешать трубку, сообщив Вульфу, что с ним желает говорить сержант Пэрли Стеббинс. Он потянулся к своему телефону, а я, как обычно, если не поступало специальных указаний, продолжал слушать по своему.

— Да, мистер Стеббинс. Ниро Вульф у телефона. Как поживаете?

— Да так себе. Что если я загляну к вам, скажем, часа в три?

— Сожалею, но в это время я занят.

— Полчетвертого?

— Я буду все еще занят.

— Ладно… думаю, дело потерпит до шести. Тогда значит в шесть?

Пэрли прекрасно знал распорядок дня Вульфа и вполне отдавал себе отчет, что оранжерейное священнодействие с четырех до шести может нарушить что-нибудь никак не меньше водородной бомбы.

— Весьма сожалею, мистер Стеббинс, но, боюсь, сегодня у меня уже не останется времени ни днем, ни вечером. Может быть, вы попробуете рассказать мне…

— Ну, конечно. Просто хотел немного поболтать с вами, чисто по-дружески. Было бы интересно узнать ваши соображения об одном убийстве.

— У меня нет никаких соображений ни о каких убийствах.

— Так-таки и нет? Интересно, тогда какого же черта вы… — он взял себя в руки и продолжил уже другим тоном. — Послушайте, ведь мы с вами давно знаем друг друга. Вам прекрасно известно, что я совсем не страдаю галлюцинациями. В половине первого к вам в дом вошла некая женщина по имени Гертруда Фрейзи, и, по моим сведениям, она все еще находится у вас. Ну, так как, вы по-прежнему будете утверждать, что у вас нет никаких соображений по поводу убийства некоего человека по имени Луис Далманн? Расскажите это Гудвину. Да не бойтесь вы, я вовсе не собираюсь отнимать у вас кусок вашей добычи. Просто зайду и задам пару вопросов. Так, значит, в шесть?

— Послушайте, мистер Стеббинс, — Вульф изо всех сил старался держать себя в руках. — Я ведь уже вам сказал, что в данный момент ни убийства Луиса Далманна, ни какого другого убийства никто расследовать мне не поручал. Вы лично, а также ваши сотрудники уже не раз в прошлом недвусмысленно давали мне понять, чтобы я не вздумал соваться в дела, связанные с расследованием убийств. Вы мне немало попортили крови, и уверен, что при первом же удобном случае с удовольствием займетесь этим снова. Но на сей раз я не вторгаюсь на вашу территорию, так что, ради всего святого, оставьте меня в покое.

Он положил трубку, я одновременно с ним сделал то же самое и заговорил:

— Это, конечно, тонкий ход, и глупо было упускать такой шанс. Но не спешите радоваться, ведь он сейчас все выложит Кремеру.

— Знаю, — голос звучал уже получше. — Дверь на цепочке?

Я отправился в прихожую, чтобы проверить, потом зашел на кухню сообщить Фрицу, что мы на осадном положении.

5

Я, конечно, мог бы просто ограничиться сообщением, что не пропустил назначенной на половину третьего встречи в банке и получил стихи и ответы, но, думаю, пора уже доставить вам удовольствие и познакомить с мистером Тальботом Хири. Не знаю, почему, но он как-то сразу меня удивил, может, потому, что у меня в голове уже сложился некий образ парфюмерного магната, а он ни чуточки на него не походил. Помимо всего прочего, он совершенно ничем не благоухал. Ростом он был выше ста восьмидесяти, пошире меня в плечах и лет на десять постарше. Туго натянутая кожа лица была такой нежной и гладкой, что, казалось, не нуждалась даже в бритве. Не говоря уже о каких-нибудь следах жира, сажи, краски или прочей мерзости. Одним словом, он вполне мог бы стать членом лиги «За естественного мужчину».

С ним были Бафф и О'Гарро, Ассы на сей раз не было. После того как они дали необходимые разъяснения, я был допущен в подвальное помещение. Потом мы с Баффом и Хири вошли в какую-то маленькую комнатку, и вскоре там появился О'Гарро в сопровождении служащего банка с сейфом в руках. Судя по размерам — он был всего сантиметров сорок в длину и что-нибудь двенадцать на семь в поперечнике, — сейф был арендован специально для этих целей. Когда служащий удалился, О'Гарро отпер сейф и вынул оттуда несколько конвертов, их оказалось шесть. С них свешивались шнурки с внушительными сургучными печатями. Четыре из них тут же были срезаны. Потом он спросил меня:

— Вам нужно только пять последних?

Я сказал, что да, и он протянул мне два конверта. На одном из них была надпись: «Стихи, вторая группа по пять четверостиший, конкурс „Пур амур“», а на втором: «Ответы, вторая группа по пять четверостиший, конкурс „Пур амур“». Я уже было вынул нож, готовясь их вскрыть, как О'Гарро сказал, что не хотел бы видеть содержимое, и отошел к дальней стене. Остальные последовали его примеру. С такого расстояния они уже не могли различать машинописного текста, но вполне могли наблюдать за мной, что они и делали. На столе были приготовлены карандаши и бумага, но я решил, что лучше воспользоваться своими ручкой и записной книжкой, сел и приступил к работе. Все пять четверостиший уместились на одной страничке, на другой были ответы, имена пяти женщин с краткими пояснениями, почему стихи относятся именно к ним.

Все это не отняло у меня слишком много времени. Когда я уже складывал листки и возвращал их снова в конверты, Бафф заговорил:

— Вас ведь зовут Арчи Гудвин?

— Совершенно верно.

— В таком случае попрошу вас написать на каждом конверте: «Вскрыто и скопировано Арчи Гудвином в присутствии Тальбота Хири, Оливера Баффа и Патрика О'Гарро тринадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят пятого года» и расписаться.

Я немного поразмыслил, потом сказал:

— Нет, я не согласен. Что-то у меня нет никакого желания ставить свою подпись на документе, от которого сильно пахнет миллионом долларов. А что если сделать по-другому? Скажем, я напишу так: «Вскрыто и скопировано тринадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят пятого года Арчи Гудвином с нашего согласия и в нашем присутствии», а вы, джентльмены, поставите под этим свои подписи.

Они согласились, я написал, они подписались, О'Гарро положил конверты в сейф, запер его и вышел. Потом он вернулся, мы вчетвером поднялись на один пролет вверх по широкой мраморной лестнице и вышли на улицу. Хири спросил их, куда они собираются идти, они ответили, что к себе в контору, что было прямо тут же за углом, потом он обратился ко мне:

— А вы, Гудвин?

Я ответил, что на Западную Тридцать пятую улицу. Он сказал, что направляется в центр, и предложил меня подвезти. Мы сели в такси, и я назвал шоферу адрес: угол Тридцать пятой и Девятой авеню. Было уже без десяти три, и я хотел успеть к приходу второго посетителя.

Когда мы, двигаясь на запад по Сорок седьмой улице, остановились у красного светофора на Пятой авеню, Хири сказал:

— У меня сейчас как раз есть немного свободного времени, пожалуй, заскочу-ка я поговорить с Ниро Вульфом.

— Прямо сейчас ничего не получится, — ответил я, — он занят.

— Но у меня есть время именно сейчас.

— Очень жаль, но он освободится позже, в сущности, намного позже. У него уже назначены встречи вплоть до позднего вечера, до половины одиннадцатого или одиннадцати.

— Я хочу увидеться с ним немедленно.

— Весьма сожалею. Я передам ему ваше желание и уверен, что он тоже будет очень огорчен. Если хотите, можете дать мне свой номер телефона, я позвоню и сообщу вам, когда он сможет вас принять.

Он вынул из кармана бумажник и вытащил оттуда хрустящую двадцатидолларовую купюру.

— Вот, это вам, — сказал он. — Мне ведь ненадолго. Возможно, хватит и десяти минут.