Морис Леблан - Арсен Люпен – джентльмен-грабитель (сборник)
Вилсон, разумеется, понял бы, если бы не спал глубоким сном человека, температура которого колеблется между сорока и сорока одним градусом. Но услышал Вилсон или нет, для Шолмса не имело никакого значения, и он продолжил:
– Мне следует призвать на помощь всю энергию и задействовать все силы, чтобы не отчаяться. К счастью, эти поддразнивания походят на булавочные уколы, которые только стимулируют. Боль от укола стихает, рана самолюбия затягивается, и я говорю: «Резвись, дорогой мой. Рано или поздно ты сам себя выдашь». Потому что, Вилсон, в конце концов, разве это не Люпен своей первой телеграммой внушил маленькой Анриетте догадку, не он выдал мне тайну переписки Алисы Демэн? Вы забываете об этой подробности, старина.
Он прохаживался по комнате, рискуя разбудить старого товарища, и говорил:
– В конце концов, все идет не так плохо. Пока путь еще в тумане, но я уже начинаю его различать. Прежде всего я установлю, кто такой господин Брессон. Мы с Ганимаром встретимся на берегу Сены, в том месте, где Брессон оставил пакет, и роль этого господина станет нам ясна. А дальше – это партия, которую предстоит сыграть мне и Алисе Демэн. Противник невеликого ума, не так ли, Вилсон? Как вы полагаете, я скоро узнаю смысл фразы из букваря, а также и то, что означают эти две буквы – Э и К? Именно в них все дело, Вилсон.
В этот момент вошла мадемуазель и, увидев жестикулирующего Шолмса, вежливо сказала:
– Господин Шолмс, я рассержусь, если вы разбудите больного. Нехорошо, что вы его беспокоите. Доктор требует полного покоя.
Он смотрел на нее, не говоря ни слова, удивленный, как и в тот первый день, ее необъяснимым хладнокровием.
– Отчего вы так смотрите на меня, господин Шолмс? Что случилось? Мне кажется, вас постоянно тревожит какая-то невысказанная мысль. Какая? Ответьте, прошу вас.
Она вопрошала всем своим видом: вопрос читался на ее открытом лице, в улыбке, в невинном взгляде, во всем ее поведении, даже в том, как она слегка подалась вперед. В ней было столько искренности, что англичанин даже разозлился. Он подошел и тихим голосом сказал ей:
– Брессон вчера покончил с собой.
Она повторила, как будто не поняла:
– Брессон вчера покончил с собой…
Ничто не омрачило ее лица, ничто не выдало попытки солгать.
– Вас предупредили, – сказал он раздраженно, – иначе бы вы, по крайней мере, вздрогнули… О, вы сильнее, чем я думал… Но почему вы скрываете?
Он схватил букварь с картинками, который только что положил на соседний столик, и, открывая место с вырезанной страницей, сказал:
– Не могли бы вы сказать, в каком порядке следует расположить буквы, которых тут не хватает, чтобы узнать точное содержание записки, которую вы послали Брессону за четыре дня до кражи еврейской лампы?
– В каком порядке? Брессон? Кража еврейской лампы?
Она повторяла слова медленно, как будто желая понять их смысл.
Он настаивал.
– Да. Вот вырезанные буквы… на этом кусочке бумаги. Что вы хотели сказать Брессону?
– Вырезанные буквы… что я хотела сказать…
И вдруг она рассмеялась.
– Вот оно что! Понимаю, я – соучастница кражи! Существует некий господин Брессон, похитивший еврейскую лампу и покончивший с собой. А я – подруга этого господина. О, как это занятно!
– Кого же вы навещали вчера вечером на третьем этаже дома на авеню де Терн?
– Кого? Мою модистку, мадемуазель Ланже. А что, моя модистка и мой друг господин Брессон – одно и то же лицо?
Несмотря ни на что, Шолмс колебался. Можно притвориться, чтобы изобразить ужас, радость, удивление, любые чувства, но не безразличие, тем более не смех – веселый и беззаботный.
Однако он еще раз сказал:
– Последний раз спрашиваю: почему в тот вечер на Северном вокзале вы подошли ко мне? И почему уговаривали немедленно уехать и не заниматься кражей?
– Вы слишком любопытны, господин Шолмс, – ответила она с самым непринужденным смехом. – Чтобы наказать вас, я ничего не отвечу, вы ничего не узнаете, вдобавок ко всему вы останетесь сидеть с больным, пока я пойду в аптеку… срочно нужно получить лекарства по рецепту… я убегаю.
Она вышла.
– Я остался в дураках, – прошептал Шолмс. – Я не только ничего у нее не выудил, наоборот, она провела меня.
И он вспомнил дело с голубым бриллиантом и то, как он допрашивал Клотильду Детанж. Блондинка отвечала ему с таким же спокойствием. Видимо, и на этот раз перед ним снова оказалось одно из созданий, защищаемых Арсеном Люпеном, действующих под его непосредственным влиянием, сохраняющих даже в тревожной ситуации и опасности потрясающее спокойствие.
– Шолмс… Шолмс…
Он подошел к Вилсону и склонился над ним.
– Что с вами, старина? Вам нехорошо?
Вилсон шевелил губами, но не мог произнести ни слова. Наконец, сделав над собой усилие, он пролепетал:
– Нет, Шолмс… Это не она… не может быть, чтобы это была она…
– Да что вы выдумываете! А я вам говорю, что это она! Только перед вымуштрованной и воспитанной Люпеном особой я теряю голову и совершаю глупости… Вот и теперь: она знает всю эту историю с букварем… Бьюсь об заклад, и часа не пройдет, как Люпен будет предупрежден. Что я говорю? И часа не пройдет? Да сию же минуту! Аптекарь, срочный заказ по рецепту… Выдумки!
Он выбежал из дома на авеню де Мессин и увидел девушку, входившую в аптеку. Потом она снова появилась, десятью минутами позже, с флаконами и бутылкой, обернутыми белой бумагой. На обратном пути к девушке приблизился некий человек, следивший за ней, с фуражкой в руке. У него был заискивающий вид попрошайки.
Она остановилась, подала ему милостыню и снова пошла своей дорогой.
«Она сказала ему что-то», – подумал англичанин.
Это не было уверенностью – скорее, им руководила сильно развитая интуиция, заставившая поменять тактику. Поэтому он не стал следить за девушкой, а пустился по следу фальшивого попрошайки.
Они вышли на площадь Сен-Фердинан. Человек долго бродил около дома Брессона, иногда посматривая на окна третьего этажа и наблюдая за людьми, входившими в дом.
Через час он вскочил на империал трамвая, направлявшегося в Нейи. Шолмс тоже поднялся туда и сел позади этого человека, немного подальше, рядом с господином, закрывшимся развернутой газетой. При подъезде к окраине города господин опустил газету, и Шолмс увидел Ганимара. Тот шепнул ему на ухо, указывая на попрошайку:
– Это тот самый человек, который вчера вечером следил за Брессоном. Уже целый час он слоняется по площади.
– Есть новости о Брессоне? – спросил Шолмс.
– Да, сегодня утром на его адрес пришло письмо.
– Сегодня утром? Значит, оно было отослано вчера, до того, как отправитель узнал о смерти Брессона.
– Вот именно. Письмо находится у следователя. Но я запомнил следующее: «Он не соглашается ни на какую сделку. Он хочет получить все: и первую вещь, и другие – от второго дела. Иначе он будет действовать». И никакой подписи, – добавил Ганимар. – Как видите, эти несколько строчек нам ничего не дадут.
– Не могу с вами согласиться, господин Ганимар. Эти несколько строчек, напротив, кажутся очень интересными.
– Боже мой! Но почему?
– По известным мне причинам, – ответил Шолмс с дерзостью, с которой обычно разговаривал со своим коллегой.
Трамвай остановился на улице дю Шато, на конечной станции. Человек вышел и спокойно удалился.
Шолмс последовал за ним, приблизившись настолько, что Ганимар испугался:
– Если он обернется, мы будем изобличены.
– Он не обернется.
– Откуда вы знаете?
– Это сообщник Арсена Люпена. А тот факт, что сообщник Люпена уходит вот так, сунув руки в карманы, доказывает, что, во-первых, он знает о слежке, во-вторых, он ничего не боится.
– Однако мы так приблизились к нему…
– Не настолько, чтобы он не мог ускользнуть от нас. Он слишком уверен в себе.
– Полноте, полноте, вы меня разыгрываете. Смотрите, рядом с входом в кафе стоят два полицейских с велосипедами. Если я решу реквизировать велосипед и догнать этого типа, как он, спрашивается, сможет от нас ускользнуть?
– Этот тип, похоже, не слишком обеспокоен такой возможностью. Он и сам реквизирует велосипед!
– Каналья, – произнес Ганимар, – сколько у него апломба!
Субъект и в самом деле подошел к полицейским, когда те собирались сесть на велосипеды, переговорил с ними, сел на третий велосипед, стоявший у стены кафе, и укатил вместе с полицейскими.
Англичанин расхохотался.
– Ну и ну! Мог ли я предвидеть такое? Раз, два, три – и он похищен! И кем? Двумя вашими коллегами, господин Ганимар. О! Он неплохо устроился, этот Арсен Люпен! Два подкупленных им полицейских на велосипедах. Разве я не говорил вам, что наш персонаж слишком спокоен?
– Так что же, – воскликнул раздосадованный Ганимар, – что нам было делать? Хорошо вам смеяться!
– Ну ладно, ладно, не сердитесь. Мы ему отомстим. А сейчас нам нужно подкрепление.
