Агата Кристи - Немой свидетель

«Мне думается, вы смогли бы помочь мне разобраться в той сложной дилемме, которая встала передо мной. Дело очень деликатное, как вы, наверное, уже догадались, и требует крайне осторожного подхода, поскольку я все еще искренне надеюсь и молю бога („молю“ подчеркнуто дважды), что подозрения мои не оправдаются. Человеку свойственно порой придавать слишком большое значение фактам, имеющим вполне обыкновенное объяснение».

– Здесь не потерян листок? – спросил я, несколько озадаченный.

– Нет-нет, – усмехнулся Пуаро.

– Ничего не понимаю, какая-то бессмыслица. Что она имеет в виду?

– Continuez toujours.

«Дело очень деликатное, как вы, наверное, уже догадались… – Я пропустил несколько строк, поскольку уже прочел их, и нашел нужное место. – По стечению обстоятельств не сомневаюсь, что вы сразу догадаетесь, каких именно, мне не с кем посоветоваться в Маркет-Бейсинге».– Я взглянул на адрес отправительницы письма и прочел: «Литлгрин-хаус», Маркет-Бейсинг, Беркс». – В то же время, как вы понимаете, тревога не покидает меня («тревога» подчеркнуто). В последние дни я часто корю себя за то, что слишком фантазирую («фантазирую» подчеркнуто трижды), но тревога моя все растет и растет. Возможно, я делаю из мухи слона («из мухи слона» подчеркнуто дважды), но ничего не могу с собой поделать. И, по-видимому, не успокоюсь до тех пор, пока дело окончательно не прояснится. Ибо оно беспокоит меня, сводит с ума и подтачивает здоровье. А поделиться здесь с кем-нибудь не могу и не хочу («не могу и не хочу» подчеркнуто жирными линиями). Конечно, вы, как человек, умудренный опытом, можете подумать, что все это старческие бредни. И факты объясняются очень просто («просто» подчеркнуто). Но, как бы банально ни выглядело это со стороны, меня все равно одолевают сомнения и тревога, поскольку тут замешан собачий мячик. Мне необходимо посоветоваться с вами. Вы сняли бы с моей души огромную тяжесть. Не будете ли вы столь любезны сообщить мне ваши условия и что от меня в данном случае требуется?

Еще раз прошу вас помнить о том, что никто ни о чем не должен знать. Я понимаю, что факты слишком тривиальны и незначительны, но они окончательно доконают меня и подорвут без того расшатанные нервы («нервы» подчеркнуто трижды). Но как ни вредно мне волноваться, я не могу не думать об этом, убеждаясь все больше в правильности своих подозрений и уверенности, что не ошиблась. Здесь мне даже мечтать не приходится о том, чтобы с кем-то (подчеркнуто) поделиться своими сомнениями (подчеркнуто). С нетерпением жду вашего ответа. Остаюсь искренне ваша,

Я еще раз пробежал глазами исписанные листки и сложил письмо.

– Но о чем все это, Пуаро?

– Понятия не имею, – пожал плечами мой друг.

Я нетерпеливо забарабанил пальцами по письму.

– Кто она? Почему эта миссис… или мисс Аранделл…

– По-моему, мисс. Типичное письмо старой девы.

– Пожалуй, – согласился я. – К тому же пребывающей в маразме. Почему она не может толком объяснить, что ей надо?

Пуаро вздохнул.

– Ее умственный процесс лишен, как говорится, всякой логики и дедукции. Ни логики, ни дедукции[11], Гастингс…

– Святая истина, – поспешно согласился я. – Полное отсутствие серых клеточек.

– Тут вы не правы, друг мой.

– Нет, прав. Какой смысл писать подобное письмо?

– Смысла мало, это верно, – признал Пуаро.

– Полная абракадабра! Скорее всего, что-то случилось с ее толстой собачкой: мопсом, которого душит астма, или брехливым пекинесом, – предположил я, а затем, с любопытством посмотрев на своего друга, заметил: – И тем не менее вы дважды прочли это письмо. Не понимаю вас, Пуаро.

Пуаро улыбнулся.

– Вы, Гастингс, конечно, сразу отправили бы его в мусорную корзину?

– Скорее всего, да. – Я еще раз хмуро посмотрел на письмо. – Может быть, я чего-то недопонимаю, но, по-моему, в нем нет ничего интересного.

– Вы глубоко заблуждаетесь. Меня сразу поразила в нем одна важная деталь.

– Подождите! Не надо говорить! Я попробую сам догадаться! – по-мальчишески вскричал я. И еще раз внимательно просмотрел письмо. Наконец безнадежно покачал головой: – Нет, не знаю. Старуха явно чем-то напугана, но чего не бывает со стариками! Возможно, ее напугал какой-нибудь пустяк, а может, что-то достаточно серьезное. Однако не вижу здесь никакой зацепки, за которую следовало бы ухватиться. Разве что ваше чутье…

Пуаро взмахом руки прервал меня.

– Чутье! Не произносите при мне этого слова! Терпеть его не могу! «Чутье подсказывает!» Это вы хотите сказать? Jamais de la vie. Я рассуждаю. Включаю в работу свои серые клеточки. В письме есть одна важная деталь, которую вы совершенно упустили, Гастингс.

– Ладно, – устало согласился я. – Сдаюсь.

– Сдаетесь? Куда?

– Да это такое выражение. То есть я признаю себя побежденным и согласен, что полный дурак.

– Не дурак, Гастингс, а невнимательный человек.

– Так что же вы нашли в нем интересного? По-моему, в этой истории с собакой интереснее всего то, что в ней нет ничего интересного.

– Интерес представляет дата, – спокойно изрек Пуаро, не обращая внимания на мой сарказм.

– Дата?

Я взял письмо. В верхнем углу стояла дата: «17 апреля».

– М-да… – задумчиво промычал я. – Странно. Семнадцатое апреля.

– А сегодня двадцать восьмое июня. C’est curieux, n’est ce pas? Прошло два месяца.

– Возможно, обыкновенная случайность, – усомнился я. – Вместо «июня» она написала «апреля».

– Как бы там ни было, довольно странно, что письмо пришло с опозданием на десять дней. Да и ваши сомнения не имеют под собой никакой почвы. Достаточно посмотреть на цвет чернил. Разве видно, что письмо написано десять или одиннадцать дней назад? Несомненно, семнадцатое апреля – его настоящая дата. Но почему письмо не отправили вовремя?

Я пожал плечами. Ответ напрашивался сам собой.

– Скорее всего, старушка передумала.

– Тогда почему она не разорвала письмо? Почему хранила его два месяца и отправила только теперь?

Признаюсь, я совсем стушевался и не мог сказать ничего вразумительного. Только уныло покачал головой.

– Вот видите, факт неопровержимый. И весьма примечательный.

Он подошел к письменному столу и взялся за перо.

– Вы намерены ответить? – спросил я.

– Qui, mon ami.

В комнате воцарилась тишина, только поскрипывало перо в руке Пуаро. Было жаркое, душное утро. Сквозь окно проникал запах пыли и гари.

Когда письмо было написано, Пуаро, не выпуская его из рук, поднялся из-за стола и открыл ящик. Из ящика он извлек квадратную коробочку, а из коробочки – марку. Смочил крохотной губкой и хотел было приклеить ее на конверт, но вдруг выпрямился и, держа марку на весу, решительно замотал головой.

– Non![12] Я совершаю ошибку. – Он разорвал письмо пополам и выбросил клочки в мусорную корзинку. – Надо действовать иначе. Мы поедем туда, друг мой.

– Вы хотите сказать, что мы едем в Маркет-Бейсинг?

– Вот именно. А почему бы и нет? В Лондоне сегодня невыносимо душно. Не лучше ли нам подышать деревенским воздухом?

– Как вам угодно, – согласился я и, поскольку совсем недавно я приобрел подержанный «Остин», предложил: – Мы поедем на машине!

– Конечно! Этот день просто создан для езды на машине! Даже шарфа не нужно. Достаточно надеть легкое пальто, шелковое кашне…

– Уж не собираетесь ли вы на Северный полюс, старина? – запротестовал я.

– Никогда не следует забывать об опасности подхватить простуду, – назидательно заметил Пуаро, осторожно кладя все еще влажную марку на промокательную бумагу – чтобы высохла.

– В такую жару, как сегодня?

Невзирая на мои протесты, Пуаро облачился в желтовато-коричневое пальто, укутал шею белым шелковым кашне, после чего мы покинули комнату.

Глава 6

Поездка в «Литлгрин-хаус»

Не знаю, как чувствовал себя Пуаро в своем пальто и шелковом кашне, но я просто изнывал от жары, пока мы ехали по Лондону. В знойный летний день, когда на улицах сплошные заторы, даже в машине с откинутым верхом о прохладе мечтать не приходится.

Но едва мы оставили Лондон позади и помчались по Грейт-Уэст-роуд, настроение у меня поднялось.

Вся поездка заняла примерно полтора часа. Приблизительно около двенадцати мы въехали в маленький городок Маркет-Бейсинг. Стоявший некогда на главной дороге, он теперь благодаря объезду очутился милях[13] в трех к северу от шоссе и поэтому сохранил старомодное достоинство и покой. Единственная широкая улица и площадь, где раньше был рынок, казалось, утверждали: «Мы тоже когда-то играли немаловажную роль и для людей разумных и воспитанных таковыми и остались. Пусть современные машины мчатся по новой дороге, зато мы появились еще в ту пору, когда царила полная гармония, а согласие и красота шли рука об руку». Середину площади занимала автомобильная стоянка, где находилось всего несколько машин. Когда я, как и положено, запарковал свой «Остин», Пуаро решительно снял с себя совершенно не нужные ему пальто и шелковое кашне, проверил, не утратили ли его усы своей безупречной симметрии и пышности, и мы двинулись в путь.