Агата Кристи - Убийство Роджера Экройда
— Все в порядке, — сказал я, возвращаясь.
— Вы задвинули шпингалет?
— Да, да! Но что с вами, Экройд? — дверь за Паркером только что закрылась, иначе я не задавал бы этого вопроса. Прежде, чем ответить, Экройд с минуту молчал.
— Я в аду, — произнес он медленно. — Да оставьте вы эти проклятые таблетки! Я говорил о них только для Паркера. Слуги так любопытны! Подойдите сюда и садитесь. Дверь тоже закрыта?
— Да. Нас не смогут подслушать, не волнуйтесь.
— Шеппард, никто не знает, что я пережил за эти двадцать четыре часа. Если чей-нибудь дом когда-либо вдруг рассыпался на обломки прямо на глазах у своего хозяина, так это именно я сейчас стою среди обломков своего дома! Дела Ральфа — это последняя капля. Но теперь не об этом. Здесь совсем другое… Совсем другое! Я не знаю, что мне делать. Но я должен решиться.
— Что же вас беспокоит?
Минуту или две Экройд молчал. Казалось, он не хотел начинать. Когда же он вновь заговорил, его вопрос оказался для меня полной неожиданностью. Я ожидал всего, но не этого.
— Шеппард, вы посещали Эшли Феррарса во время его последней болезни, не так ли?
— Да.
Казалось, сформулировать следующий вопрос ему было еще труднее.
— Вы никогда не подозревали… вам никогда не приходило в голову, что… ну, что его могли отравить?
С минуту или две я молчал. Затем решил, что сказать. Роджер Экройд — это не Каролина.
— Я скажу вам правду, — ответил я. — В то время у меня еще не было никаких подозрений, но с тех пор как… В общем, внушила мне эту мысль моя сестра Каролина во время совершенно праздного разговора! И с той минуты я не в состоянии выбросить все это из головы. Но предупреждаю, у меня все же нет никаких оснований для таких подозрений.
— Он был отравлен, — сказал Экройд. Произнес он это мрачным, отчужденным голосом.
— Кем? — глухо спросил я.
— Своей женой.
— Откуда вам это известно?
— Она сама мне сказала.
— Когда?
— Вчера! Боже мой! Вчера! А кажется, что прошло уже десять лет…
С минуту я ждал, а потом вновь он продолжил.
— Вы понимаете, Шеппард, я говорю вам это по секрету. Это не должно идти дальше. Мне нужен ваш совет. Я не могу носить весь этот груз один. Я не знаю, что делать!
— Вы можете рассказать все по порядку? Для меня многое не ясно. Как пришла миссис Феррарс к мысли сделать вам это признание?
— Это было так… Три месяца назад я предложил миссис Феррарс выйти за меня замуж. Она отказалась. Я сделал вторичное предложение, и она согласилась, но не позволила мне объявить о нашей помолвке до окончания ее годичного траура. Вчера я заходил к ней и напомнил, что со времени смерти ее мужа прошел уже год и три недели, и больше ничто не должно препятствовать тому, чтобы наша помолвка стала всеобщим достоянием! Я заметил ей, что в последние дни она очень странно себя ведет. И она вдруг окончательно сломалась! Она… она рассказала мне все. О своей ненависти к животной грубости мужа, о растущей любви ко мне и… об ужасном средстве, которое она избрала. Яд! Боже мой! Это было хладнокровное убийство.
На лице Экройда я видел отвращение и ужас. Миссис Феррарс, наверное, видела все это тоже. Экройд не принадлежал к числу тех великих влюбленных, которые ради любви могут простить все. Он — из числа обстоятельных и положительных граждан. И все благотворное и здоровое, что было в нем, его законопослушание и добродетель, должно быть, оттолкнули его от Феррарс в самый критический для нее момент, в момент откровения.
— Да, — продолжал он тихим монотонным голосом, — она во всем призналась. И мне кажется, что существует какая-то личность, которая обо всем знала, шантажировала ее и получала от нее крупные денежные суммы. Все это доводило ее чуть ли не до умопомешательства!
— Кто был этот человек?
Перед моими глазами вдруг возник образ Ральфа Пэтона и миссис Феррарс, идущих рядом. Он склонил к ней свою голову… Я почти физически ощутил внезапный толчок волнения. Подумать только… Нет, это невозможно. Я вспомнил, как он приветливо встретил меня днем. Абсурд!
— Ей не хотелось называть его имени, — медленно произнес Экройд. — Фактически она даже не сказала, что это был мужчина. Но конечно…
— Конечно, — согласился я, — это должен быть мужчина. — И у вас нет никаких подозрений?
Вместо ответа Экройд застонал и уронил голову на руки.
— Не может быть, — простонал он. — Я схожу с ума от одной лишь мысли об этом. Я даже не решусь сказать вам, какое чудовищное подозрение пришло мне в голову! Хотя скажу вам вот что. Кое-что из ее рассказа наводит меня на мысль, что эта личность может оказаться среди моих домашних… Но этого не может быть! Я, наверное, не так ее понял…
— Что же вы ей сказали? — спросил я.
— Что я мог сказать? Она, конечно, видела, насколько я потрясен. А потом было неясно, что же предпринимать мне во всей этой истории. Понимаете, она сделала меня соучастником уже после того, как сам факт свершился. Полагаю, она видела все это яснее, чем я. Вы знаете, я был ошеломлен! Она попросила у меня двадцать четыре часа… взяла с меня обещание ничего не предпринимать до окончания срока. Она наотрез отказалась назвать имя негодяя, который шантажировал ее. Я думаю, что из боязни, как бы я не пошел и не избил его, а тогда не миновать беды и ей самой! Она заверила, что в течение этих двадцати четырех часов я получу от нее письмо. Боже мой! Клянусь вам, Шеппард, мне и в голову не приходило то, что она задумала. Самоубийство! И это я толкнул ее к нему…
— Ну что вы, — сказал я, — не нужно так преувеличивать. Ответственность за ее смерть к вам не имеет никакого отношения.
— Но что мне теперь делать? Вот в чем вопрос! Бедная женщина умерла. Стоит ли ворошить прошлое?
— Вполне с вами согласен.
— Но здесь есть другая сторона. Как мне найти мерзавца, который привел ее к смерти? Разве это не равносильно тому, что он сам убил ее? Он знал о первом преступлении и воспользовался этим бесстыдно, как хищник! Она понесла наказание. А он — разве он должен оставаться ненаказанным?
— Понимаю, — проговорил я медленно. — Вы хотите загнать его в угол. Вы, конечно, знаете, что тогда вся эта история будет предана широкой огласке?
— Да, я думаю об этом. Я по-разному подходил к этому вопросу…
— Я согласен с вами, что негодяй должен быть наказан, однако, следует учесть, чего это будет стоить.
Экройд встал и заходил по комнате. Потом снова вернулся в кресло.
— Послушайте, Шеппард! Допустим, мы оставим все, как есть. Если от нее не будет ни слова, мы не будем поднимать этого дела…
— Как это понимать — «если от нее не будет ни слова»? — спросил я с любопытством.
— У меня такое чувство, что перед тем, как уйти, она где-то или как-то оставила для меня письмо. Я не могу объяснить всего, но у меня такое чувство.
Я покачал головой.
— Она не оставила ни письма, ни записки. Я спрашивал.
— Шеппард, я уверен, что оставила! И более того: мне кажется, что, избрав для себя смерть обдуманно, она даже хотела, чтобы все стало известно, лишь бы отомстить тому человеку, который довел ее до отчаяния. Я думаю, что если бы я пришел к ней тогда еще раз, она назвала бы мне его имя и попросила пойти к нему, и сделать все возможное.
Он посмотрел на меня.
— Вы не верите в подобные предчувствия?
— О да, верю. В некотором смысле!.. Если, как вы говорите, от нее должно быть письмо… — я умолк.
Бесшумно отворилась дверь, и вошел Паркер с подносом, на котором лежало несколько писем.
— Вечерняя почта, сэр, — сказал он, отдавая Экройду поднос. Он собрал чашки и вышел.
Я немного отвлекся, а когда снова посмотрел на Экройда, то увидел, что он стоял, окаменев. Взгляд его был прикован к узкому голубому конверту. Остальные письма упали наземь.
— Ее почерк, — прошептал он. — Должно быть, она выходила и опустила его в почтовый ящик прошлой ночью, как раз перед тем, как… перед тем, как…
Молниеносным движением он вскрыл конверт и извлек оттуда большое письмо. Резко подняв голову, он взглянул на меня.
— Вы уверены, Шеппард, что закрыли окно? — спросил он.
— Вполне, — ответил я удивленно, — а что вас тревожит?
— Весь вечер меня не покидает странное чувство, будто за мной кто-то следит, кто-то наблюдает. Что это там?! — он резко обернулся. Я невольно повторил его движение. Нам обоим показалось, что дверная ручка слегка щелкнула.
Я быстро подошел к двери и отворил ее. Там никого не было.
— Нервы, — пробормотал Экройд.
Он развернул плотные листы бумаги и прочитал вслух приглушенным голосом:
«Дорогой мой, дорогой мой Роджер… за жизнь нужно платить жизнью. Я понимаю… я поняла это сегодня по вашему лицу. И потому ухожу по единственному еще открытому для меня пути. Оставляю вам наказать человека, который за этот год превратил мою жизнь в ад на земле. Сегодня днем я вам не назвала его имени, но я напишу о нем сейчас. У меня нет ни детей, ни близких родственников. Мне некого щадить, и поэтому не бойтесь огласки. Если можете, дорогой мой Роджер, простите мне то зло, которое я чуть было не причинила вам, и которое, когда пришел срок, я все же не смогла причинить»…
