Агата Кристи - Горе невинным
– О! Попросите его… – произнес Артур Калгари и запнулся. Он едва не сказал: «Подождать в вестибюле, я сейчас спущусь», но вовремя спохватился. Если Лео Эрджайл счел необходимым отправиться в Драймут и сумел разузнать, где он остановился, вряд ли будет удобно разговаривать с ним при посторонних.
– Попросите его подняться ко мне, хорошо?
Встав с кровати, на которой он так удобно устроился, Калгари начал расхаживать по комнате. Вскоре в дверь постучали, он подошел и открыл ее.
– Проходите, мистер Эрджайл, я…
Удивление помешало ему договорить. Перед ним стоял не Лео Эрджайл, а какой-то взволнованный молодой человек, чье красивое смуглое лицо выражало досаду, горечь и злость.
– Не ждали меня? – осведомился незнакомец. – Ожидали… папашу? Я Майкл Эрджайл.
– Входите.
Калгари закрыл дверь за своим посетителем.
– Как вы узнали, что я здесь? – спросил он, протягивая гостю портсигар.
– Плевое дело! – Майкл взял сигарету, издав какой-то неприятный смешок. – Начал обзванивать гостиницы в надежде, что вы здесь заночевали. Попал со второй попытки.
– Зачем я вам понадобился?
– Хотел поглядеть, что вы за парень, – неторопливо ответил Майкл. Он окинул Калгари оценивающим взглядом, приметил чуть сутулые плечи, седеющие волосы, худое, нервное лицо. – Значит, вы один из тех парней, что ходили с Хайесом Бентли на полюс. На крепыша не похожи.
– Внешность бывает обманчивой, – пояснил Калгари с едва заметной улыбкой. – Я достаточно крепок. Тут требуется не одна лишь сила мышц. Нужны и другие качества: выносливость, терпение, технические знания.
– Сколько вам, сорок пять?
– Тридцать восемь.
– Выглядите старше.
– Да… да, наверное. – Поведение этого великовозрастного наглеца вызывало щемящее чувство досады, и огорченный Калгари резко спросил: – Так что же вам надо?
– Дело естественное, не так ли? – Парень нахмурился. – Вот узнал про ваши новости. О моем дорогом братце.
Калгари промолчал.
– Только поздновато они подоспели, а? – продолжал Майкл Эрджайл.
– Да, – негромко ответил Калгари. – Слишком поздно.
– Стоило ли шум поднимать? И что это вы там про контузию рассказывали?
Калгари бесстрастным тоном вновь изложил свою историю. Странное чувство он испытывал, грубость и невоспитанность парня задели его до глубины души. Но как бы то ни было, перед ним сидел человек, небезучастный к судьбе собственного брата.
– У Джако появилось алиби, вот в чем суть, так ведь? А правильно ли вы запомнили время?
– Уверен, что правильно, – твердо произнес Калгари.
– Могли и ошибиться. Ученые известны своей рассеянностью, вечно путают время и место.
Калгари удивленно пожал плечами:
– Свое представление о рассеянном профессоре вы почерпнули из книг – надевает разные носки, не знает, какой сегодня день и что с ним произошло. Дорогой мой, работа технических специалистов требует особой точности: точные количественные показатели, точное время, точные расчеты. Уверяю вас, ошибка исключена. Я забрал вашего брата около семи часов вечера и через тридцать пять минут высадил в Драймуте.
– Но ваши часы могли врать. Или вы руководствовались часами в машине?
– Мои часы и часы в машине показывали одно и то же время.
– Джако легко мог обвести вас вокруг пальца. Он знал множество фокусов.
– Не было никаких фокусов. Почему вы так настойчиво стремитесь меня опровергнуть? Я ожидал противодействия от властей, как-никак они несправедливо осудили человека. Но не думал, что так трудно будет убедить его собственную семью.
– Значит, вы считаете, что нас убедить трудно?
– Ваша реакция кажется мне несколько… необычной.
– Мои домочадцы вам не поверили? – Мики пристально смотрел на Калгари.
– Похоже, что так…
– Не просто похоже, так и есть. Если вы чуть-чуть поразмыслите, то поймете, что в этом нет ничего необычного.
– Но почему? Какой в этом смысл? Ваша мать убита, брата осудили, а теперь выясняется, что он не совершал преступления. Вам бы радоваться, благодарить… Это же ваш брат!
– Он мне не брат. А она мне не мать.
– Что?
– Вы разве не знаете? Мы все приемыши. Все до единого. Мэри, старшую «сестру», удочерили в Нью-Йорке, а остальных нас – во время войны. Моя «мать», как вы ее называете, не могла иметь собственных детей. Вот она и создала себе милую семейку из приемышей. Мэри, я сам, Тина, Хестер, Джако. Уют, роскошь, изобилие материнской любви! Кажется, под конец она сама забыла, что мы ей не родные дети. Несчастья начались, когда она приютила Джако – своего дорогого маленького мальчика.
– Я об этом не имел представления, – признался Калгари.
– Потому и твердили как заведенный: «Ваша мать, ваш брат»! Джако был подлюгой!
– Но он не был убийцей, – решительно произнес Калгари.
Мики поглядел на него и кивнул:
– Хорошо. Вы так говорите… вы настаиваете. Джако ее не убивал. Очень хорошо… Но кто в таком случае убил ее? Вы об этом еще не думали, да? Тогда подумайте сейчас. Подумайте… и поймете, что вы для нас сделали.
Он повернулся и быстро вышел из комнаты.
Глава 4
– Вы очень добры, что снова приняли меня, мистер Маршалл, – вежливо произнес Калгари.
– Не стоит благодарности, – ответил юрист.
– Как вам известно, я съездил в «Солнечное гнездышко» и повидал семью Джека Эрджайла.
– Именно так.
– А теперь, надеюсь, хотите услышать подробности.
– Да, вы правы, доктор Калгари.
– Наверное, будет нелегко понять, зачем я снова пришел к вам… Видите ли, дело приняло неожиданный оборот.
– Да, – сказал юрист, – весьма вероятно. – Голос его, по обыкновению, был сух и лишен эмоций, и все же в нем слышалась заинтересованность, побуждавшая Калгари продолжать разговор.
– Думаю, вы уже поняли, чем закончилось дело. Я приготовился выслушать с их стороны определенную порцию… как бы это сказать… естественных упреков. Хотя моя контузия, полагаю, была проявлением воли Господней, тем не менее легко можно понять и простить недоумение этой семьи. Повторяю, я приготовился к этому и в то же время надеялся, что чувство благодарности – ведь имя Джека Эрджайла теперь очистится – подсластит горечь неприятных минут. Мои ожидания не оправдались. Совсем не оправдались.
– Понимаю.
– Возможно, мистер Маршалл, вы ожидали подобного поворота событий? Помню, меня несколько обескуражила ваша позиция во время моего предыдущего визита. Вы предвидели, какой прием меня ожидает?
– Вы еще не рассказали, доктор Калгари, какой прием вам оказали в доме Эрджайла.
Артур Калгари придвинул поближе свое кресло:
– Я полагал, что завершаю историю, предлагаю, так сказать, иное окончание уже написанному повествованию. Но мне дали почувствовать, дали понять, что я пишу не окончание, а начало новой, неизвестной главы, совершенно не похожей на предыдущую. Вы меня понимаете?
Мистер Маршалл нехотя кивнул.
– Да, – сказал он, – вы точно выразились. Я думал… предполагал… что вы не представляете всей сложности. Вы не ожидали такого поворота, поскольку ничего не знали о подоплеке происшедших событий, если не считать фактов, изложенных в судебных отчетах.
– Нет, нет, теперь я понимаю, очень хорошо понимаю. – Голос Калгари дрожал от волнения. – Не облегчение они почувствовали, не трепетную благодарность, но страх. Они испугались грядущего. Я прав?
– Я мог бы с вами согласиться, – осторожно заметил Маршалл. – Заметьте, я не высказываю свою точку зрения.
– А раз так, – продолжал Калгари, – я не имею права вернуться к своей работе с сознанием исполненного долга. Я связан с этим делом, отвечаю за то, что перевернул жизнь многих людей. Умывать руки в такой ситуации непозволительно.
Юрист откашлялся:
– Забавная точка зрения, доктор Калгари.
– Я так не считаю. Нужно отвечать за свои действия, и не только за действия, но и за их результаты. Прошло два года, как я подобрал на дороге юного путешественника. И оказался звеном в определенной цепочке событий. Чувствую, что не могу из нее вырваться.
Адвокат мерно покачивал головой.
– Прекрасно, – взволнованно продолжал Калгари. – Пусть это будет забавно, если вам так нравится. Но я руководствовался не чувствами, а своим сознанием. Моим единственным желанием было исправить то, чего я не смог предотвратить. Но я ничего не исправил. Странно, но я усугубил страдания людей, которые и без меня достаточно настрадались. Только вот не пойму, почему так вышло.
– Да, вы этого не поймете, – медленно проговорил Маршалл. – Полтора года вы прожили вне цивилизованного мира. Вы не читали ежедневных газет, не следили за криминальной хроникой, не знали мельчайших подробностей жизни этой семьи, о которых сообщалось в газетах. Возможно, вы бы и так их не прочли, но, живи вы здесь, думаю, не смогли бы об этом не услышать. Факты исключительно просты, доктор Калгари, и не составляют тайны. В свое время они были оглашены. Вывод напрашивается сам собою. Если Джек Эрджайл не мог совершить преступления – а по вашим показаниям получается именно так, – тогда кто его совершил? Вопрос возвращает нас к обстоятельствам, при которых произошло преступление. Оно случилось ноябрьским вечером между семью и половиной восьмого в доме, где, кроме убитой, членов ее семьи и прислуги, никого не было. Дом был надежно заперт, ставни закрыты. Следовательно, если кто-то зашел с улицы, значит, его впустила сама миссис Эрджайл либо вошедший имел свой ключ, то есть, другими словами, он был ей знаком. В некотором смысле это напоминает дело Бордена в Америке, когда воскресным утром мистер Борден и его жена были убиты ударами топора. Никто ничего не слышал, никто не видел, чтобы к дому подходили посторонние. Вы понимаете, доктор Калгари, почему ваше известие не столько обрадовало, сколько расстроило домочадцев?
