Александр Бородыня - Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером
— «Я ненавижу свет однообразных звезд. Здравствуй, мой давний бред — башни стрельчатой рост… — легко припоминая ее любимое, шептал он уже в голос. — Кружевом камень будь и паутиной стань. Неба пустую грудь тонкой иглою рань…»
Он остановился у окна в большой общей комнате и смотрел на диск луны. Там, в темноте за стеклами мокро блестели кусты, за кустами темная фигура, слепленная из глины, железные стойки навеса, от них, как стрелки в детской игре, тонкие тени по двору.
Он не смог даже испугаться, когда кто-то подошел сзади. Скрипнула циновка. Мужской голос тихонечко выругался по-грузински…
С трудом он разлепил глаза. Он сидел на полу. Так же, в то же окно светила луна. Мизинцем он потрогал мягкое вздутие под волосами — несильно ударили, но умело. Кожа на черепе цела, крови нет. Только горячо стучит боль в поврежденный затылок. Подступила сладкая тошнота. Он определил: в левую руку сделали укол. Вероятно, есть след от инъекции, но в темноте его не разглядеть, чешется знакомо, что-то под кожу впрыснули. Оглушили и сделали укол.
Прежде чем потерять сознание, он успел подумать:
«Зачем это? Кому я нужен?»
4
В темноте, еще не проснувшись, она все вспомнила, но не смогла сориентироваться. Где дверь, где окно, Ли потеряла и поворачивала голову, ожидая, пока глаза привыкнут. Потом она разглядела зеркало в глубине комнаты, силуэт под зеркалом — вазочка с цветами. Автоматически всматриваясь и почти не различая своих черт, поправила волосы и только после этого поняла, что в комнате находится еще кто-то.
— Ник? — спросила она неуверенно. Она уже почувствовала, что сына рядом нет, а в зеркале рядом с ее смутным отображением колышется чужая тень.
— Пожалуйста, тише! — прозвучал совсем рядом незнакомый женский голос. — Они не должны знать, что я поднялась к вам.
— Может быть, свет зажжем? — спросила Ли, уже различая сидящую на стуле женщину. — В рюкзаке есть фонарик. — Не испытывая никакого страха или неудобства, Ли села на кровати, прижала к груди колени. — Я была бы вам благодарна, если бы вы посветили себе на лицо.
— Лиана Марковна, я хочу вас попросить, — в женском голосе прочитывалось смущение. — Вы, пожалуйста, поймите меня правильно, — она говорила с легким южным акцентом. — Нам лучше по-хорошему разойтись. В общем, это в ваших интересах.
— В моих интересах? Пожалуйста, возьмите фонарь, девушка, и посветите себе на лицо, я не могу разговаривать, если не вижу собеседника?
Внизу во дворе раздались шаги, радостно заскулила собака, и мужчина выругался по-грузински. Собака неприятно тявкнула и завозилась, вероятно, ее слегка отодвинули сапогом.
— Мира! — крикнули во дворе. В свете фонарика — незваная гостья прикрывала отражатель ладонью так, что получалась узкая полоса, — Ли увидела сначала голые женские ноги, потом шелковую рубашку. Мужская рубашка не была даже застегнута.
— Вы скажите своему сыночку, что для него это все плохо кончится. — Свет фонарика коснулся наконец лица, сильно накрашенных губ. — Если он не прекратит меня преследовать, его просто убьют. — Она сделала долгую паузу, раздумывая. — Если уже не убили, случайно.
— Где он? — спросила Ли.
— Я надеюсь, его отпустят. Его просто перепутали с другим человеком… Увидят, что не того взяли, и отпустят.
Переставая что бы то ни было понимать и чувствуя, как сердце наращивает ход в ее груди, Ли спросила:
— Значит, могут не отпустить?
— Могут! — ночная гостья опять помолчала минуту. — Идет война… Вам это трудно понять… Но идет война. А на войне убивают.
— Что он сделал?
— Да ничего он не сделал. Я прошу вас, скажите ему, вы мать, он вас, надеюсь, послушает… Не нужно меня преследовать. Я, конечно, благодарна ему за то, что он для меня сделал, но хватит уже. Это действительно очень опасно. И, главное, совершенно бессмысленно. Здесь он ничем не сможет мне помочь.
Ощущая в темном воздухе запах чужих духов, Ли напряженно всматривалась в зеркало. Фонарик больше не горел.
— Ты спала с моим мальчиком?
— Да.
— Зачем?..
Луна выбралась из гасившей ее тучи, покрывая слабеньким серебром листву деревьев и острый обрез горы, и стояла теперь по другую сторону дома. Ли прикусила кончик языка, пытаясь хоть что-то противопоставить колющей боли в сердце. Она протянула руку, дотронулась до чужого обнаженного тела. Гостья, поднявшись со стула, распахнула рубашку. Пальцы наткнулись на твердую полосу еще прежде, чем глаза увидели уродливый шрам.
— Он спас мне жизнь… Случайно… — рубашка махнула по протянутой ладони. Темные руки завязали в узел шелковые концы.
— Это от ножа?
— От пули.
— Зачем ты мне?..
— Хочу напугать вас посильнее.
— Значит, Ник действительно тебя спас?
— Спас!.. Поймите, вы должны уйти отсюда. Дожидайтесь сына и сразу уходите. Они ничего вам не сделают. Никто не убивает просто так…
Волнение перешагнуло какой-то предел, и Ли спросила:
— А как он в постели, мой сын, ничего?
— Вы должны меня понять… Он очень просил… В общем, это была плата. И больше ничего. Но я не могу вечно платить за одно и то же… Если хотите жить, уезжайте.
Отпустив свои колени, Ли с размаху бухнулась на подушку, закинула ладони за голову, сплела пальцы. Дверь осталась открытой, проскрипели по деревянной постнице вниз быстрые шаги. Все в комнате было покрыто лунной серебряной пылью — и цветы, и зеркало, и оконное стекло.
5
Среди безумной южной ночи лениво ковырять штыком соломенный муляж, набирая в легкие густой прохладный воздух, командовать самому себе: «Коли!» — и думать, что через час ты умрешь, не так уж и приятно. Не лучшее это из занятий. Подумать просто о сохранении жизни мешала несерьезность происходящего, а заснуть, завалиться на спину под сверкающим ночным небом в кучу сыроватых ватников не давал страх.
«Господи! Это же надо было так вляпаться?»
Он затягивался сигаретой (благо карманы не вычистили) и смотрел на стрелки ручных часов. Ветер все время менялся. Огонек сигареты вспышками отражался в выпуклом стеклышке, но стрелки почти не меняли своего положения, они остановились, так и звезды. Звезд было много, от них тошнило и кружилась голова.
Он вспомнил лицо Миры под лампой, как повернулось под лампой белое женское тело. В ушах звон, так звенели белые длинные коридоры. Он закрыл глаза и увидел шрам. Тогда, в метро ему было все равно, кого убить, просто он хотел попробовать как это, сможет ли он? А она подумала, что он собирается убить именно ее. Он не сделал ничего, он просто спал на скамеечке с открытыми глазами, потом она объяснила, что у убийцы есть что-то в лице, что-то другое, но что именно, так и не смогла объяснить. Он повторил свой вопрос в постели, в самый неподходящий момент поставив его между стонами. Без толку, она опять не нашла слов.
Зачем он полез в дом скульптора? Хотел снова спасти жизнь этой женщины? Искал острых ощущений? Хотел подставить Ли? Пожалуй, нет. Точнее будет сказать (уж перед самим собою зачем же скрываться в такие минуты), он хотел получить несколько простых ответов на несколько очень простых вопросов.
«Если меня сейчас убьют, — думал он, лежа с закрытыми глазами и пытаясь представить себе звездное небо, находящееся тут же, за пленочкой век, — то получу я ответы на все мои вопросы… Или не получу ничего? Самое противное, если окажется, что я умру и опять получу только часть ответов… Вот уж чего совершенно нельзя вытерпеть!»
Обследуя свою тюрьму, он истратил все спички и теперь боялся потерять счет времени. Он докуривал каждую сигарету до фильтра и зажигал каждую новую от окурка. Он болезненно, по-детски от этого кашлял и злился. Хорошо, сигареты оставили, так бы совсем пропал. Четыре высокие кирпичные стены вокруг умножали звук кашля.
Большое помещение без крыши было завалено сырыми картонными мишенями для учебной стрельбы, при свете сигареты различались мелкие цифры в кругах. Потом, чуть позже, он обнаружил несколько соломенных муляжей и слева, в самом углу заставленный такими же мишенями огромный металлический шкаф. Чтобы отодвинуть ржавую дверцу, потребовалось усилие. Пальцы ободрались. От скрипа неприятно зачесалось под коленками. В шкафу были навалены винтовки. Звезды над головой были холодными, как и полная белая луна. Желая согреться, он командовал себе вполголоса, зажав в зубах очередную сигаретку:
— Коли! — и бил блестящим лунным штыком в грудь соломенного муляжа. Муляж хрустел, ладони становились от пота мокрыми и скользкими. — Коли!.. Давай!.. Коли, еще!.. Коли, давай!
Ему удалось согреться, и настроение исправилось. Он бросил винтовку, сильно потер влажные ладони одну о другую (очень хотелось вымыть руки) и приступил к подробному осмотру. Появилась идея. Но, увы, боеприпасов ни в сейфе, ни вообще в тюрьме он не нашел. Здесь готовили боевиков? Молодняк? Может быть, они приходили сюда прямо после школы? В одном из углов он обнаружил в доказательство своей мысли форменную школьную куртку, она была туго натянута на муляж. Не без удовольствия пробил и его коротким ударом штыка.
