Жорж Сименон - Мегрэ и инспектор Недотепа
— А ты уверен, что на четвертый этаж никто не заходил? — спросил он у дежурящего на улице инспектора.
— Клянусь вам в этом. Я шел за каждым, кто входил в дом. Я даже составил список этих людей, как мне посоветовал сделать инспектор Лоньон.
Ну и зануда же он, этот Лоньон!
— Пошли со мной. Если понадобится, сходишь потом за слесарем. Наверное, поблизости есть какой-нибудь…
Они поднялись на четвертый этаж. Мегрэ снова позвонил. Вначале было тихо. Потом ему показалось, что в глубине квартиры кто-то задвигался. Он повторил:
— Полиция!
— Секундочку! — ответил им голос издалека.
Секундочка продлилась не меньше трех минут. Неужели на то, чтобы накинуть халат, сунуть ноги в тапочки и даже, в крайнем случае, ополоснуть водой лицо, нужно целых три минуты?
— Это вы, господин комиссар?
— Да, это я. Мегрэ.
Щелкнул отодвигаемый засов, заскрежетал ключ в замочной скважине.
— Простите меня… Я, наверное, заставила вас долго ждать?
Он подозрительно и настойчиво переспросил:
— Что вы имеете в виду?
Заметила ли она, что ляпнула глупость? Затем она пролепетала заспанным голосом, который, на взгляд комиссара, казался чересчур уж заспанным:
— Не знаю… Я спала… Я приняла сильное снотворное, чтобы уснуть… Сквозь сон мне казалось, я слышала звонок…
— Какой звонок?
— Сама не пойму… Может быть, это мне просто снилось… Входите, пожалуйста… Сегодня утром я была не в состоянии поехать с вашим инспектором. У меня сидел врач…
— Я знаю.
Мегрэ закрыл за собой дверь, оставив агента на лестничной площадке, и принялся мрачно осматривать все вокруг.
На Матильде был все тот же голубой халат, который он видел накануне вечером. Она сказала:
— Вы мне позволите пойти прилечь?
— Прошу вас…
В столовой на столе все еще стояла чашка из-под кофе с молоком, лежали хлеб и масло, видимо, остатки завтрака Евы. В своей неприбранной комнате мадам Голдфингер с болезненным стоном опустилась на постель.
Что тут было не так? Он обратил внимание, что женщина улеглась прямо в халате. Это, конечно, могло быть вызвано стыдливостью.
— Вы долго простояли на площадке?..
— Нет…
— А по телефону не звонили?
— Нет…
— Странно… Мне снился какой-то настойчивый телефонный звонок…
— В самом деле?
Отлично. Теперь он понял, что его поразило. У этой женщины, которая утверждала, что только что едва пробудилась от глубокого сна, и не просто сна, а от вызванного снотворным наркотического забытья, у этой женщины, которая, по словам ее врача, всего три часа назад пребывала в состоянии нервного расстройства, волосы были уложены в аккуратную прическу, как если бы она собиралась в гости.
Было и еще кое-что. Чулок. Шелковый чулок, чуть выглядывавший из-под простыни. Допустить, что он торчал там со вчерашнего вечера? Мегрэ уронил трубку и наклонился ее поднять, что позволило ему удостовериться, что под кроватью второго чулка не было.
— У вас есть для меня новости?
— Самое большее, что я могу, это задать вам еще несколько вопросов… Минутку… Где ваша пудра?
— Какая пудра?
— Рисовая.
Ее лицо покрывал свежий слой пудры, но в комнате комиссар не видел ничего похожего на коробку с пудрой.
— На столике в туалетной комнате… Вы об этом говорите из-за того, что я заставила вас ждать? Клянусь вам, когда я услышала звонок, то совершенно машинально слегка привела себя в порядок…
Мегрэ так хотелось буркнуть: «Неправда!» Но вслух он сказал:
— Ваш муж застраховал свою жизнь?
— Он оформил страховку на триста тысяч франков в тот год, когда мы поженились. Позже он оформил еще одну, чтобы довести общую сумму до миллиона…
— Давно он это сделал?
— Полисы лежат в секретере, у вас за спиной… Откройте его… Он не заперт. Полисы в левом ящике.
Два полиса одной и той же компании. Первый составлен восемь лет назад. Мегрэ сейчас же перевернул страницу, отыскивая статью, в наличии которой почти не сомневался.
«В случае самоубийства…»
Лишь несколько компаний выплачивают страховку в результате гибели от самоубийства. Именно так обстояло дело и в данном случае, правда, с одной оговоркой: деньги могли быть выплачены, если самоубийство совершится не раньше, чем через год после подписания полиса. — Второй страховой документ, на сумму в семьсот тысяч франков, содержал аналогичную статью. Мегрэ сразу взглянул на последнюю страницу, где стояла дата. Полис был подписан ровно тринадцать месяцев тому назад.
— А ведь дела у вашего мужа в ту пору шли далеко не блестяще…
— Знаю… Я не хотела, чтобы он оформлял страховку на такую крупную сумму, но он был убежден, что серьезно болен, и рассчитывал таким образом обеспечить меня…
— Я смотрю, все взносы уплачены в срок. Наверное, это давалось ему нелегко…
В дверь позвонили. Мадам Голдфингер изобразила вялый жест, словно намереваясь подняться, но комиссар уже шел открывать. И очутился нос к носу с Лоньоном, у которого мгновенно кровь отлила от лица, а губы, дрожащие, словно у готового расплакаться ребенка, залепетали:
— Извините, пожалуйста…
— Напротив, это вы меня извините… Заходите, старина…
Мегрэ все еще держал в руках полисы. Инспектор ткнул в них пальцем:
— Мне не стоило приходить… Я ведь шел сюда как раз за этим…
— В таком случае вместе и уйдем.
— Раз вы сами пришли, мне, наверное, здесь больше делать нечего. Лучше мне пойти домой… И жена как раз приболела…
В довершение всех несчастий Лоньона, ему попалась на редкость сварливая жена, которая через день изображала из себя больную, так что по вечерам инспектору приходилось еще и заниматься домашним хозяйством.
— Уходим вместе, старина… Вот только шляпу свою заберу…
Мегрэ чувствовал себя смущенным и готовым бормотать извинения. Он злился на себя за то, что обидел этого бедолагу, преисполненного лучших побуждений. Кто-то поднимался по лестнице им навстречу. Это возвращалась Ева. Бросив на них холодный взгляд, она, конечно, заметила и полисы у них в руках. Сухо кивнула и пошла дальше.
— Идем, Лоньон. Думаю, здесь мы больше пока ничего не узнаем. Скажите, мадемуазель, когда состоятся похороны?
— Послезавтра… Тело привезут сегодня во второй половине дня…
— Благодарю вас…
Занятная девушка. А ведь в нервном напряжении пребывала именно она, и это ее следовало бы уложить в постель с хорошей дозой снотворного.
— Послушайте, Лоньон, старина…
Мужчины спускались по лестнице гуськом, и Лоньон все вздыхал и качал головой:
— Я ведь понял… С первой минуты понял…
— Что вы поняли?
— Что это дело не для меня… Я составлю для вас свой последний рапорт…
— Да нет же, старина…
Они уже шли мимо каморки консьержки.
— Погодите минутку. Я только задам один вопрос этой славной женщине. Скажите, мадам, госпожа Голдфингер часто выходит из дому?
— Утром ходит за покупками… После обеда иногда ходит в универмаг… Но не сказать, чтобы часто…
— А гости к ней ходят?
— Да можно сказать, никогда… Такие спокойные люди…
— А живут они в этом доме давно?
— Шесть лет… Если бы все жильцы были такие же…
Лоньон стоял, мрачно насупившись и низко опустив голову. Он демонстративно не принимал никакого участия в разговоре, который его больше не касался. Еще бы! Сам шеф с набережной Орфевр перебежал ему дорогу!
— А она всегда была такой домоседкой?
— Да как сказать… Вот зимой одно время… Она чуть не каждый день после обеда куда-то уходила… Говорила, что ходит к подруге, которая ждала ребенка, чтоб та не скучала…
— А вы эту подругу видели?
— Нет. Они потом, наверное, поссорились…
— Большое вам спасибо. А было это перед тем, как сюда переехала Ева, верно?
— Да, примерно в это самое время мадам Голдфингер и перестала часто уходить из дому.
— А вас это не удивляло?
Наверное, консьержка что-то припомнила. На какой-то миг взгляд ее застыл, но почти тотчас же она отрицательно покачала головой:
— Да нет… Ничего же не случилось…
— Спасибо вам!
На улице по-прежнему дежурили два инспектора, делавшие вид, что не знакомы друг с другом.
— Инспектор, пойдемте-ка в «Маньер»… Я только позвоню и буду целиком в вашем распоряжении.
— Как скажете… — вздохнул Лоньон, мрачнея еще больше.
— Алло, Люка?! Ну как там наш Коммодор?
— Доходит потихоньку…
— Все такой же неприступный?
— Он уже начинает страдать жаждой, да так, что слюнки текут… Думаю, он дорого дал бы за кружку пива или коктейль…
— Получит, когда расколется. Ну, пока…
Он вернулся к Лоньону и обнаружил, что тот, пристроившись за мраморным столиком кафе, уже составляет на фирменном бланке «Маньер» прошение об отставке, выводя буквы красивым и четким почерком старшего сержанта.