Артур Конан Дойл - Этюд в багровых тонах (др.перевод+иллюстрации Гриса Гримли)
Затем он вытащил из кармана рулетку и большую круглую лупу. Вооружившись ими, он бесшумно задвигался по гостиной, иногда останавливаясь, временами вставая на колени, а один раз он и вовсе лег на пол. Холмс был так поглощен этим занятием, что, похоже, забыл о нашем присутствии: он все время бормотал себе под нос — сумбурный поток восклицаний, ворчания, свиста и негромких удовлетворенных вскрикиваний. В этот момент он невольно напомнил мне чистокровную, хорошо выдрессированную ищейку, которая мечется по подлеску, повизгивая от возбуждения, рьяно отыскивая потерянный след. Разыскания продолжались минут двадцать: Холмс дотошно замерял расстояние между какими-то невидимыми мне следами, а иногда со столь же непостижимыми целями прикладывал рулетку к стенам. В одном месте он аккуратно собрал с пола щепотку серой пыли и сложил ее в конверт, после чего рассмотрел в лупу слово на стене, надолго задерживаясь на каждой букве. Наконец, довольный результатами, он спрятал лупу и рулетку в карман.
— Говорят, что гений — это недюжинная выносливость, — проговорил он с улыбкой. — Отвратительное определение, однако к работе сыщика подходит.
Грегсон и Лестрейд с нескрываемым любопытством и некоторым пренебрежением наблюдали за действиями своего коллеги-любителя. До них явно не доходило то, что я уже начал понимать: даже самые малозначительные действия Шерлока Холмса были нацелены на достижение строго определенной и сугубо практической цели.
— Ну и каково ваше мнение, сэр? — спросили сыщики хором.
— Я не хотел бы навязываться со своей помощью и отнимать у вас законные лавры, — сказал мой приятель. — Вы так замечательно справляетесь, что мое вмешательство, право же, ни к чему. — В голосе его звучал неприкрытый сарказм. — Если вы будете и дальше держать меня в курсе дела, — продолжал он, — я с удовольствием окажу вам любую посильную помощь. А до тех пор я хотел бы побеседовать с констеблем, обнаружившим тело. Могу я узнать его имя и адрес?
Лестрейд сверился с блокнотом.
— Джон Рэнс, — сказал он. — У него сегодня выходной. Проживает в сорок шестом номере в Одли-Корт, что на Кеннингтон-Парк-Гейт.
Холмс записал адрес.
— Пойдемте, доктор, — позвал он. — Нам надо с ним повидаться. Я хочу высказать несколько соображений, которые, возможно, окажутся вам полезны, — продолжал он, повернувшись к сыщикам. — Здесь совершено убийство, и убийца — мужчина. Ростом он выше шести футов, в расцвете сил, у него небольшая для такого роста нога, носит грубые ботинки с квадратными носами и курит трихинопольские[6] сигары. Они с убитым приехали сюда вместе в четырехколесном кэбе: у лошади три старые подковы и одна новая, на правой передней ноге. У убийцы, по всей видимости, красное лицо, и ногти на правой руке у него очень длинные. Это лишь мелкие детали, однако они должны вам помочь.
Лестрейд и Грегсон обменялись недоверчивыми улыбками.
— Если этого человека убили, то как именно? — вопросил Лестрейд.
— Яд, — коротко ответил Шерлок Холмс и зашагал к выходу. — И еще, Лестрейд, — добавил он, оборачиваясь у двери. — «Rache» по-немецки — «месть», так что не тратьте времени на поиски мисс Рашель.
Выпустив эту парфянскую стрелу, он зашагал прочь, а оба его соперника остались стоять на месте с открытыми ртами.
Глава IV
Что нам поведал Джон Рэнс
Мы покинули дом номер три по Лористон-Гарденз в час дня. Шерлок Холмс потащил меня в ближайшую почтовую контору, откуда отправил длинную телеграмму. Потом он остановил кэб и велел кучеру отвезти нас по адресу, который дал Лестрейд.
— Нет ничего полезнее показаний из первых рук, — проговорил он. — Строго говоря, мне в этом деле уже все ясно, но все же не мешает выяснить некоторые подробности.
— Вы меня просто поражаете, Холмс, — признался я. — Готов поспорить, что вы только делаете вид, что абсолютно уверены во всех этих деталях.
— Тут трудно ошибиться, — ответил Холмс. — Первое, что я увидел, попав на место, это две колеи от колес кэба у самого края мостовой. Отметим, что до вчерашнего вечера дождя не было целую неделю; соответственно, эти глубокие борозды могли появиться только ночью. Там же были следы конских копыт, причем один отпечаток оказался гораздо отчетливее других, из чего следует, что на этой ноге новенькая подкова. Итак, кэб подъехал к дому после того, как пошел дождь, но не в утренние часы — об этом нам известно от Грегсона, — соответственно, приезжал он ночью, и именно на нем прибыли два наших персонажа.
— Ну да, это вполне ясно, — сказал я. — Но как вы определили рост второго человека?
— Видите ли, в девяти случаях из десяти рост человека можно определить по длине его шага. Это предельно простое вычисление, которым я сейчас не стану забивать вам голову. Я видел следы неизвестного на глине возле дома и на пыли в доме. А потом мне представился случай проверить свои расчеты. Когда человек пишет на стене, инстинкт заставляет его писать на уровне глаз. От пола до надписи чуть больше шести футов. Просто детские игрушки.
— А его возраст? — не унимался я.
— Вряд ли дряхлый согбенный старец способен без усилия прыгнуть на четыре с половиной фута. Это ширина лужи на садовой дорожке, через которую он перескочил. Лакированные ботинки лужу обошли, а квадратные носы перемахнули. Видите, ничего запредельного. Я просто применяю на практике некоторые из тех методов наблюдения и дедукции, которые отстаивал в давешней статье. Ну что, остались еще загадки?
— Ногти и трихинопольская сигара, — напомнил я.
— Он писал на стене указательным пальцем, обмакнув его в кровь. С помощью лупы я разглядел, что штукатурка чуть-чуть поцарапана — этого не произошло бы, будь у него короткие ногти. А с пола я подобрал табачный пепел. Такие темные хлопья типичны для сигары, сделанной в Трихинополи. Я специально изучал пепел сигарного табака, — собственно говоря, я даже написал об этом монографию. Льщу себя надеждой, что могу с первого взгляда идентифицировать по пеплу любую известную марку сигар или табака вообще. Вот такие мелочи и отличают искушенного сыщика от всяких Грегсонов и Лестрейдов.
— А красное лицо? — поинтересовался я.
— Вот это уже более смелая догадка, хотя я совершенно уверен, что прав. Но об этом говорить пока рано.
Я провел рукой по лбу.
— Просто голова кругом, — сказал я. — Чем больше думаешь об этой истории, тем она кажется загадочнее. Как эти двое — если их действительно было двое — попали в пустой дом? Куда подевался кучер, который их привез? Как один заставил другого принять яд? Откуда взялась кровь? Каков мотив убийства, если убитого не ограбили? Откуда взялось женское кольцо? И самое главное — зачем второй, прежде чем скрыться, написал немецкое слово «месть»? Должен признаться, я понятия не имею, как примирить все эти факты между собой.
Мой приятель одобрительно улыбнулся.
— Вы очень сжато и толково подытожили все трудности, — похвалил он меня. — Да, многое еще неясно, хотя насчет основных фактов у меня уже сложилось совершенно определенное мнение. Что до находки бедняги Лестрейда, это простая уловка, с целью направить полицию по ложному следу, наведя ее на мысль о социализме и тайных обществах. Никакой этот человек не немец. Буква «А», если вы заметили, напоминает немецкий готический шрифт. Настоящие же немцы всегда пишут обыкновенной латиницей, так что мы можем с полной уверенностью утверждать, что писал не немец, а неуклюжий имитатор, который попросту переусердствовал. Хотел тем самым сбить полицию с толку. А вот больше я вам ничего об этом деле не скажу, доктор. Вы же знаете, фокусником, раскрывшим секрет своего фокуса, никто больше не восхищается; так что, если я разложу вам весь свой метод по полочкам, вы, чего доброго, решите, что я самая заурядная личность!
— Вот уж никогда, — запротестовал я. — Вы превратили работу сыщика практически в точную науку — такого на свете еще не было!
Эти слова, сказанные с искренним убеждением, заставили моего спутника вспыхнуть от удовольствия. Как я уже писал, похвалы его искусству действовали на него так же, как на барышню — похвалы ее красоте.
— Скажу вам еще одну вещь, — продолжал Холмс. — Лакированные ботинки и квадратные носы приехали в одном кэбе и к дому шли словно задушевные приятели, по всей вероятности, даже под руку. Войдя в дом, они ходили по комнате из конца в конец — вернее, это носы ходили, а ботинки стояли на месте. Все это я прочел по следам в пыли. А еще я прочел, что чем дольше наш незнакомец ходил, тем сильнее себя взвинчивал. Это доказывает увеличивающаяся длина шага. Все это время он говорил и, похоже, постепенно довел себя до полного исступления. Потом произошла трагедия. Я сказал вам все, что сам знаю наверняка, остальное — домыслы и предположения. Но у нас, по крайней мере, есть прочный фундамент для работы. Давайте-ка поторопимся — я хочу еще успеть на дневной концерт Халле — будет выступать Норман-Неруда.[7]
