Эрл Биггерс - Китайский попугай
Вот и Вашингтон-стрит. Чарли подошел к четырехэтажному дому – четыре этажа фонариков и веселых украшений. Золотые буквы над главным входом сообщали, что перед ним контора фирмы Чанов. Детектив немного полюбовался домом, затем вывеской, чувствуя, как его переполняет фамильная гордость, и двинулся дальше. Вот и темная, почти безлюдная Беверли-плейс. Отыскав нужный номер, Чарли вошел в темный, неосвещенный подъезд. Поднявшись по полутемной лестнице, он остановился на площадке. Чарли громко постучал в дверь, украшенную красными полосками бумаги с золотыми буквами, охраняющими обитателей квартиры от злых духов.
Дверь отворилась, и в светлом проеме показалась фигура высокого китайца с маленькой седой бородкой. На нем была свободная блуза из черного вышитого шелка.
Какое-то время оба молчали, затем Чан, улыбнувшись, заговорил первым. На чистом кантонском наречии он сказал:
– Добрый вечер, достойнейший Чан Ки Лим, разве ты не узнаешь своего недостойного кузена с островов?
В узких глазках Ки Лима блеснул огонек.
– Поначалу я и вправду тебя не узнал, – ответил он, – ибо на тебе одеяние заморских дьяволов, а стучишь ты так же громко, как и они. Тысячекратно приветствую тебя. Соблаговоли войти в мое убогое жилище.
Маленький детектив вошел в квартиру своего американского родственника. Она отнюдь не была убогой. Стены комнаты, в которую его провели, были увешены картинами на шелку изысканной, тонкой работы, а мебель сделана из тикового дерева и украшена искусной резьбой. Перед алтарем предков стояли свежие цветы, а по всей комнате – бледные ароматные китайские лилии, символ наступающего Нового года. Можно было подумать, что находишься в доме где-нибудь в Кантоне или Шанхае, если бы не американский будильник, который громко тикал на каминной полке.
– Прошу тебя, о двоюродный брат мой, располагайся на этом жалком стуле. Ты нагрянул нежданно, как августовская гроза, но я счастлив тебя видеть, – сказал Чан Ки Лим и хлопнул в ладоши.
В комнату вошла женщина.
– Моя жена, Чан Со, – представил хозяин ее гостю и, обращаясь к женщине, распорядился: – Принеси нам рисовое печенье и вино.
Вернувшись с угощением, женщина села напротив Чарли и разглядывала его через стол, на котором стояла ваза с веточкой цветущего миндаля.
– Я ничего не знал о твоем приезде, – повторил Ки Лим.
– Верно, – согласился Чарли Чан, – но не было смысла предупреждать тебя и доставлять лишнее беспокойство. Я тут по одному делу. Можно сказать, служебному.
Глазки хозяина превратились в две узкие щелочки.
– Да, мне приходилось слышать, чем ты занимаешься.
– Ты считаешь, брат мой, что это плохо?
– Я такого не говорил. И все же мне трудно понять, как китаец может иметь что-то общее с полицией заморских дьяволов.
Чарли Чан улыбнулся.
– Иногда, многоуважаемый брат мой, я и сам не совсем себя понимаю.
Бамбуковая занавеска раздвинулась, и в комнату вошла молодая девушка. Она походила на китайскую статуэтку своей изящной фигуркой и блестящими черными глазами на тонком красивом личике. По случаю праздника на ней были шелковые брюки и блуза с вышивкой, но ее коротко остриженные волосы, резкие движения, свободная манера поведения явно свидетельствовали о том, что она всячески стремится походить на американских девушек. В руках она держала большой поднос, заставленный разнообразным новогодним угощением.
– Моя дочь Роза, – представил ее Ки Лим, – а это наш знаменитый родственник с Гавайев.
И, обернувшись к Чарли, добавил:
– Моя дочь хочет уподобиться американкам, станет такой же бесстыжей, как и все дочери этих ненормальных белых.
Девушка, похоже, привыкла к ворчанию отца и не очень считалась с его мнением.
– Почему нет? – улыбнулась она. – Я родилась в Америке, училась в Америке, сейчас работаю в американской фирме…
– Работаешь в американской фирме? – удивился Чарли.
– Да, работает, – подтвердил ее отец. – И совсем не думает о том, как обязана вести себя молодая девушка, что прилично, а что нет. А работа ее состоит в том, что весь день она сидит на телефонной станции китайского квартала и говорит в трубку, а перед ней мигают красные и желтые лампочки.
– И что же в этом ужасного? – спросила Роза, улыбаясь гостю.
– Я тоже не считаю это ужасным, – улыбнулся тот в ответ. – Просто хорошая работа.
Тут начался разговор об общих родственниках, о далекой молодости Чарли Чана и Ки Лима, когда они были еще так молоды и неопытны, вспомнили и свои детские годы, когда вместе играли на далекой, незабываемой родине. Время пролетело быстро. Бросив взгляд на будильник, стоящий на камине, Чарли спросил хозяина:
– Эти часы говорят правду?
– Это часы заморских дьяволов, и они наверняка лгут, – в своей обычной манере ответил Ки Лим.
Чарли сверился со своими часами и поднялся:
– К огромному моему сожалению, я вынужден покинуть этот гостеприимный дом. Уже сегодня вечером дела заставят меня отправиться в очень далекие места – в пустыню, простирающуюся на юге этой огромной страны. Не испросив предварительно твоего согласия, мой мудрейший и благороднейший брат, я осмелился посоветовать моей жене пересылать важнейшую корреспонденцию для меня на твой адрес. Если что-нибудь придет на мое имя, будь добр, сохрани это до моего возвращения. Я вернусь через несколько дней, но поскольку все это время со мной практически будет невозможно связаться…
– Почему же невозможно? – совсем не с китайской бесцеремонностью Роза перебила своего почтенного родственника. – Ведь даже в пустыне есть телефоны.
– Вот как? – Чарли Чан с удивлением и интересом взглянул на нее.
– Ну да, в пустыне. Дня два назад у меня как раз был заказ на междугородный разговор с одним ранчо в Эльдорадо. Ранчо не в самом Эльдорадо, а в пустыне недалеко от него. Оно называется… Ой, забыла, как называется ранчо…
– А кому оно принадлежит, ты помнишь? Случайно, не Мэддену?
– Вот-вот, именно Мэддену! – обрадовалась девушка. – Я запомнила этот разговор, так как он был необычный.
– А заказал его кто-то, живущий в китайском квартале Сан-Франциско?
– Да. Заказали его из фарфорового магазина Вонг Чинга с Джексон-стрит. И разговаривал хозяин магазина со своим двоюродным братом Ли Вонгом, управляющим ранчо Мэддена.
Чарли Чан постарался скрыть впечатление, которое произвело на него это сообщение. Теперь он снова был полицейским детективом.
– А ты случайно не слышала, о чем они говорили? – спросил он как можно более спокойным голосом.
– О том, что Ли Вонг должен немедленно приехать в Сан-Франциско. Здесь его ждут большие деньги и прекрасное место, а…
– Эй, – прервал девушку отец, который уже давно с неудовольствием прислушивался к их разговору. – Ты не имеешь права выдавать служебные тайны никому, даже членам семейства Чанов.
– Ты совершенно прав, мой мудрый брат! – согласился Чарли. – А с тобой, розовый бутончик, мы еще увидимся! Хотя в пустыне и есть телефоны, со мной связаться будет невозможно: ведь я же поселюсь не на ранчо Мэддена, так что пусть мои письма приходят к тебе.
Ки Лим проводил Чарли до дверей и, поглаживая свою жиденькую бородку, произнес на прощание:
– Прощай, мой благороднейший, отягощенный важными служебными делами брат! Желаю тебе всяческого успеха на твоем нелегком пути.
– Прощай и ты, великодушный и гостеприимный! Да снизойдет благополучие на твой дом и в новом году, – ответил Чарли Чан в традиционном китайском стиле, а затем совсем неожиданно добавил по-английски: – Ну, пока! – И быстро сбежал по лестнице.
Оказавшись на улице, Чарли Чан значительно снизил скорость и медленно брел в праздничной толпе, о чем-то размышляя. Видимо, придя к какому-то выводу, он спросил у прохожих, как пройти на Джексон-стрит. Ее он нашел без труда. Узкая улочка круто взбиралась вверх. Поднявшись по ней, Чарли нашел магазин Вонг Чанга. И это тоже было нетрудно, ибо его ярко освещенная витрина была заметна издали.
Чарли постоял перед ней, рассматривая в изобилии представленные образцы прекрасного китайского фарфора. По случаю праздника магазин был закрыт, о чем свидетельствовали опущенные жалюзи на входной двери.
Чарли несколько раз подергал за ручку, но никто не появился. Тогда он перешел улицу и укрылся в подъезде дома напротив лавки Чанга. Где-то на соседнем балконе играл китайский оркестр: взвизгивали флейты, гудели барабаны, им вторили звуки цимбал. Все это создавало мелодию, полную диссонансов. Через некоторое время оркестр умолк, и вечернюю тишину нарушал только стук каблуков американских ботинок да шарканье войлочных подошв китайцев.
Чан решил ждать, будучи уверен, что рано или поздно двери магазинчика должны отвориться.
И в самом деле, прошло не более десяти минут, как из лавки Вонг Чанга вышел какой-то мужчина. Внимательно оглядевшись по сторонам, он начал спускаться вниз по улице. Чан пошел следом за ним на некотором расстоянии, пытаясь рассмотреть мужчину. Низко надвинутая на лоб шляпа и темные очки исключали возможность увидеть лицо, ясно было только, что он небольшого роста, худощавый. Дойдя быстрым шагом до жалкой гостиницы «Киларни», человек в пальто скрылся за ее дверью.
