Буало-Нарсежак - Последний трюк каскадера
— Меня не интересует, кто виноват в катастрофе. Важен результат. А в результате убит мой бедный брат.
— Позвольте, — говорит Дре, еще не привыкший к манерам старухи. — Он не был убит. Он сам… Энергичный жест старухи.
— Это вы, месье, толкуете, как вам удобнее. Вы находите умершего и револьвер. Значит, самоубийство. Как просто! Я словно вижу эту сцену. Шамбон мне ее описал. Признаюсь, довольно забавно. Однако вернемся к Дре — тот не любит, чтобы ему наступали на ноги.
— Вы знаете господина Феррана? — спрашивает комиссар. — В высшей степени достойный человек. Вчера вечером он дежурил по Братской помощи.
— Что еще за Братская помощь?
— Филантропическое общество, где приходят на помощь отчаявшимся.
— Будто нельзя им дать спокойно умереть. Начнем с того, что Шарль отнюдь к ним не принадлежал. Ничего себе фантазия!
— Да будет вам известно, что он позвонил в Братскую помощь, сообщил свою последнюю волю и выстрелил себе в сердце. Господин Ферран все слышал. Старуха в ярости.
— Я сказала то, что сказала! — кричит она. — В него выстрелила эта шлюха.
— Она провела вечер в городе.
— В таком случае безногий.
Ее оставляют силы, и, плача, она становится всего-навсего убогой старушенцией, такой же убогой, как и я сам. Затем происходит перепалка между нею и сыном; я догадался об этом, но тщетно пытался выведать у Марселя, в чем дело. Потом вернулся Дре. Нелегко угадать его тайные мысли. Он извинился — этакий добрый малый.
— Еще один вопросик, и я убегаю. Вы ведь сказали, что у вас есть приятели, не так ли?
— Да, конечно.
— Навещают ли они вас?
— Вначале пытались. Но их на порог не пустили. Распоряжение врача. Ведь у врача широкая спина. На самом же деле папаша Фроман не хотел видеть у себя… как бы вам сказать… слишком заметных субъектов. Если вам будет угодно, я расскажу о своем ремесле.
— С удовольствием, — согласился комиссар.
Он улыбается. Пожирает меня глазами. Между нами своего рода сообщничество. Мне становится жутко интересно, и я удерживаю его ручищу в своих пальцах.
— Рассчитываю на вас, комиссар. Теперь, когда нет больше моего цербера, мне будет так скучно!
В этот самый момент я и решил рассказать обо всем. Но прежде надо покончить с началом спектакля. Комиссар не забыл заглянуть в гараж, расспросить Жермена. Выяснилось, что папаша Фроман взял свою машину накануне, около десяти утра. Завтракал в городе и вернулся довольно поздно. Дре слишком хитер, чтобы допытываться у Шамбона и Изы насчет распорядка дня Фромана. Он предпочел поручить это своему помощнику. Так вернее. В Ля Колиньер он не доверял никому, поэтому и позвонил инспектору.
— Алло, Гарнье?.. Я только что из замка. Видел молодого Монтано. Вообрази — не геркулес. Как раз наоборот. Довольно красивый малый, только в веснушках. Не люблю таких. К тому же агрессивный! Но это как раз можно понять. Само собой, из него ничего не выудишь. Отношения со стариком самые что ни на есть отвратительные. Королева-мать неописуема. Расскажу при встрече. В общем, сумасшедший дом. Завтра свяжись с налоговой администрацией, выведай о состоянии Фромана. Затем постарайся узнать, чем он вчера занимался. Он не завтракал и не обедал дома. Узнай, где он был. Я займусь бывшей горничной и нотариусом. Жду заключения криминалиста и судебно-медицинской экспертизы. Уверен: самоубийство они подтвердят! Но у меня куча самоубийств, которые, быть может, вовсе не самоубийства. Я не хочу, чтобы на этот раз меня услали к черту на рога в Финистер или Канталь. Представляю, как в понедельник утром в полиции комиссар читает газеты. Кабинет как кабинет — видел не раз. Дым столбом, пепельницы набиты окурками, за матовыми стеклами дверей снуют фигуры, где-то надрываются телефоны. Дре просматривает статьи, красным карандашом помечает фразы, качает головой: необъяснимое исчезновение… Следствие продолжается… Президент Фроман — один из тех незаменимых людей…
Стучат. Входит инспектор Гарнье, вечно деятельный, суетливый, нос по ветру, крутится, как пес под ногами.
— Патрон, взгляните — результаты вскрытия.
— Будь другом, избавь меня от этой трупной литературы. Изложи сам покороче.
— Проще простого. Пуля пробила сердце. Смерть мгновенная. Выстрел был сделан с близкого расстояния. Жилет и рубашка прожжены.
— А как насчет болезней?
— Ничего. Крепкий тип. Износу не было. Вас это беспокоит, патрон?
— Пожалуй, да.
Тишина. Гарнье шарит по карманам, выуживает помятую сигарету, закуривает. Комиссар подвигает поближе к нему листки бумаги, на которые сыплется пепел.
— Это из лаборатории. Ничего нового. Пуля револьверная.
По всей вероятности, револьвер принадлежал Фроману со времен Сопротивления. Отпечатков пальцев много, но все — его собственные. Мы топчемся на месте. Гарнье показывает газету, роняет несколько горящих крошек табака.
— Осторожно, — говорит Дре. — Устроишь пожар. Езжай. Кстати, бесполезно допрашивать помощников Шамбона. Скорее, низший персонал… секретарш… Разузнай, о чем говорит народ. Меня это интересует в первую очередь. Потом разберемся. И не забудь о налогах. Я пытаюсь связаться с нотариусом, но линия занята.
— А кто нотариус?
— Мэтр Бертайон. Это имя записано в блокноте Фромана. Сегодня утром в одиннадцать он собирался встретиться с ним.
— Странное совпадение. Мне кажется, это дело…
Звонок прерывает разговор. Дре берет трубку и передает параллельную Гарнье.
— Нотариус у телефона, — отвечает голос.
— Спасибо, Поль… Алло! Мэтр Бертайон?.. Это комиссар Дре. Я по поводу кончины президента Фромана… Мне известно, что он собирался встретиться с вами сегодня утром. Не могли бы вы сказать, с какой целью?
— Это ужасно, — начинает нотариус. — Такой замечательный человек! Какая утрата для города! Прикрывая рот рукой, Гарнье шепчет: «А ведь он серьезно!» Дре делает большие глаза и продолжает:
— Вам известно, мэтр, о чем он хотел с вами говорить?..
Это очень важно, и вы можете, не нарушая строгой профессиональной тайны, сообщить мне, имел ли визит президента Фромана отношение к его распоряжениям относительно завещания. Нотариус колеблется.
— Я нарушаю правила, — замечает он. — Но совершенно конфиденциально, конечно, я могу сказать, что он намеревался изменить свое завещание.
— В каком духе?
— Этого я не знаю. Когда я спросил его, насколько дело срочное, он ответил: «Да, это по поводу моего завещания. Я хочу его иначе сформулировать». Вот и все. Он мне ничего не пояснил. Только записал нашу встречу на сегодня.
— Когда это было?
— В пятницу. Во второй половине дня.
— А на следующий день вечером он покончил с собой… Он был взволнован, разговаривая с вами?
— Нисколько. Но он был не из тех, кто дает волю своим чувствам.
— Как выглядит завещание?
— Все переходит его сестре и, следовательно, косвенным образом, его племяннику, господину де Шамбону. Но и своей молодой жене он оставил приличный капитал. Достаточный, чтобы жить на широкую ногу. Я не помню всех условий завещания, но могу вас заверить, что он распорядился всем с большой щедростью.
— Еще один вопрос, мэтр. Ходят слухи, что он переживал тяжелый момент.
— Ай, — шутит Гарнье. — Болезненный вопрос. Нотариус пытается уклониться от ответа, кашляет, прочищает горло.
— Да, конечно… Но дела обстоят прекрасно. Он уже уволил персонал, но, может быть, и это еще не все… Господин де Шамбон проинформировал бы вас лучше меня.
— Ну что ж, благодарю вас, мэтр. Тело передано семье. Похороны состоятся, когда она пожелает.
Безумно интересно манипулировать этими людьми, как пешками, быть их властелином, соблюдая при этом точность фактов, — ведь для того, чтобы изобразить сцену с нотариусом, я узнал от Изы, что Фроман намеревался изменить свое завещание. Угрожал ей. Кстати, я еще вернусь к этому.
Нет ни единой подробности, чтобы она не соотносилась с другой. Мне же принадлежит «монтаж», подача материала. — Я устраиваю представление захватывающей комедии, а ведь меня уже ничем не удивишь!
Итак, комиссар опять погрузился в размышления. Можно ли покончить с собой, когда намереваешься изменить завещание?
Здесь концы с концами не сходятся. С другой стороны, когда собираются облагодетельствовать? Или, скорее, когда хотят обездолить? Предполагать можно все что угодно. Дре достает розовую папку с надписью: «Дело Фромана».
Розовую. Мне хочется, чтобы она была розовой. Можно не сомневаться, что досье существует, и там есть все, что касается нас с Изабель. С того самого мгновения, как мы нахрапом водворились в доме президента, на нас заведено досье. (Я по-прежнему говорю «Президент»: ведь он коллекционировал — до смешного — титулы. Однажды я видел его визитную карточку. Там было несколько строчек одних инициалов, означавших различные общества, начиная с Общества взаимопомощи промышленности, кончая Ассоциацией по развитию Запада. Уже только поэтому Центральные справочные службы интересовались им, а значит, и нами, самозванцами.) Дре открывает досье.
