Элизабет Джордж - Прах к праху
Подойдя к стойке, она достала из пачки, заначенной одной из девушек, сигарету. Закурив, почувствовала, как дым обжигает горло, наполняет легкие, и немедленно ощутила легкое головокружение.
Мужчину и женщину она встретила в дверях «Криссис». Женщина была одного роста с Джинни, с гладкой кожей, которая собралась морщинками вокруг глаз, и светлыми волосами, которые нельзя было назвать ни русыми, ни каштановыми. Она представилась и протянула удостоверение, в которое Джинни не взглянула, услышав фамилию и звание. Коффман, назвалась женщина. Детектив-сержант. И добавила — Агнес, словно наличие имени могло смягчить эффект ее присутствия. Женщина объяснила, что она из полиции Большого Спрингбурна, и представила сопровождавшего ее молодого человека — детектива-констебля Дика Пейна, или Ника Дейна, или что-то в этом роде. Джинни не разобрала, потому что не слышала ничего, кроме произнесенных женщиной слов «Большой Спрингбурн».
— Вы Джин Флеминг? — спросила сержант Коффман.
— Была, — ответила Джинни. — Одиннадцать лет. Теперь я Купер. Джин Купер. А что? В чем дело?
— Насколько я поняла… — неуверенно продолжила сержант. — Вы жена Кеннета Флеминга?
— Я еще не получила свидетельство о разводе, если вы об этом. Поэтому формально мы все еще женаты, — ответила Джинни. — Но состоять в браке и быть чьей-то женой разные вещи, верно?
— Да. Полагаю, так. — Но было что-то в том, как сержант произнесла эти три слова, и даже скорее в том, как она при этом посмотрела на Джинни, что заставило ее глубоко затянуться. — Миссис Флеминг.., мисс Купер… миссис Купер… — произнесла сержант Агнес Коффман. Молодой констебль опустил голову.
И тогда Джинни поняла: подлинное сообщение содержалось в нагромождении имен. Джинни даже не услышала, как та произнесла те самые слова. Кенни мертв. Разбился на шоссе, или получил удар ножом на платформе Кенсингтон-Хай-стрит, или отброшен на двести футов от пешеходного перехода, или сбит автобусом… Да какая разница? Как бы это ни случилось, наконец-то все закончилось. Он не придет снова и не сядет напротив нее за кухонный стол, не поговорит и не улыбнется. Не вызовет у нее желания дотронуться до золотисто-рыжих волосков на тыльной стороне ладони.
За последние четыре года она не раз представляла, как порадуется в этот момент. Она думала: «Вот бы какая-то сила взяла и стерла его с лица земли и освободила меня от любви к этому негодяю, любви даже теперь, когда он оставил меня и все знают, что я оказалась недостаточно хороша для него… что мы не подошли друг другу, не были настоящей семьей… Я тысячу раз хотела, чтобы он умер, умер, умер, хотела, чтобы он исчез, чтобы его разорвало в клочья, чтобы он страдал».
Странно, что меня даже не трясет, подумала она и спросила:
— Значит, Кенни умер, сержант?
— Нам нужно официальное опознание. Нужно, чтобы вы взглянули на тело. Я очень сожалею.
«А почему вы не попросите ее сделать это? — захотелось сказать ей. — Она ведь так рвалась смотреть на его тело, когда он был жив».
Вместо этого она произнесла:
— Простите, я только сначала позвоню.
И сержант с готовностью согласилась и удалилась вместе с констеблем в другой конец кафе, где они стояли, глядя в окно на расположенные за гаванью стеклянные башни Кэнари-Ворф с их пирамидальными верхушками — очередную не сбывшуюся надежду на новые рабочие места и реконструкцию, которыми периодически тешат жителей нижнего Ист-Энда воротилы из Сити.
Джинни позвонила своим родителям, рассчитывая, что поговорит с матерью, но трубку снял Деррик. Она постаралась совладать с голосом, ничем себя е выдав. В ответ на ее простую просьбу мать поехала бы к Джинни и, не задавая вопросов, посидела бы с детьми. Но с Дерриком приходилось держаться настороже. Ее брат всегда слишком глубоко во все вникал.
Поэтому она солгала, сказав, что мастер, которого она ждет в кафе, будет еще не скоро, и попросила его поехать к ней и присмотреть за детьми. Напоить их чаем. Удержать Джимми дома этим вечером. Убедиться, что Стэн как следует почистил зубы. Помочь Шэрон с уроками.
Просьба отвечала потребности Деррика чем-то заменить две семьи, которые он уже потерял из-за разводов. Поездка к Джинни означала пропущенное занятие в тренажерном зале — перерыв в длительном процессе доведения каждой мышцы тела до чудовищного в своем роде совершенства, — но зато он получит возможность поиграть в отца, не принимая на себя пожизненной ответственности.
— Я готова, — повернувшись к полицейским, сказала Джинни и пошла за ними к машине.
До места добирались целую вечность, потому что по какой-то непонятной Джинни причине ни сиреной, ни мигалкой полицейские пользоваться не стали. Начался час пик. Они перебрались за реку и ползли по окраинам, минуя бесконечные ряды послевоенных зданий из почерневшего кирпича. Когда, наконец, выбрались на автостраду, дело пошло немного быстрее.
Они свернули на другую автостраду, а потом совсем съехали с нее, когда стали появляться указатели на Тонбридж. Миновали две деревни, пронеслись между живыми изгородями в открытом поле и замедлили движение, когда въехали в городок. В конце концов машина остановилась у заднего входа в больницу, где за самодельным барьером из мусорных
баков защелкали и засверкали вспышками своих камер с полдюжины фотографов, как только констебль Пейн-Дейн открыл дверцу Джинни.
Джинни помедлила, сжимая сумочку, и спросила:
— Не могли бы вы их?..
На что сержант Коффман сказала ей с переднего сиденья:
— Простите. Они тут с полудня.
— Но откуда они знают? Вы сообщили? Вы?
— Нет.
— Тогда как?..
Коффман вышла из машины и подошла к открытой дверце Джинни.
— Кто-то отслеживает маршруты полицейских патрулей. Кто-то слушает со сканером наши радиопереговоры. Как правило, у кого-то в участке, как ни грустно признать, длинный язык. Журналисты делают свои выводы. Но пока они еще ничего толком не знают, а вы ничего не обязаны им говорить. Вы поняли?
Джинни кивнула.
— Хорошо. Сюда. Быстро. Разрешите, я возьму вас под руку.
Джинни вышла из машины. Стрекот камер сопровождался выкриками:
— Миссис Флеминг! Не могли бы вы сказать…
Ограждаемая с двух сторон молодым констеблем и сержантом, она поспешила к стеклянным дверям, которые распахнулись при ее приближении.
На всем пути внутри больницы Джинни чувствовала ладонь сержанта Коффман на своей руке, чуть выше локтя, теплую и уверенную. Констебль не касался Джинни, но держался близко. Они прошли по одному коридору, потом по другому и наконец попали в белое тихое помещение с металлической дверью, где к прежним ощущениям добавился холод. Джинни поняла, что они у цели.
— Может быть, чего-нибудь выпьете? Чаю? Кофе? Колы? Воды? — спросила сержант Коффман.
Джинни покачала головой.
— Я чувствую себя нормально, — сказала она.
— Вам не плохо? Вы сильно побледнели. Присядьте сюда.
— Я хорошо себя чувствую, я постою. Сержант Коффман мгновение вглядывалась в лицо Джинни, словно сомневаясь в ее словах. Потом кивнула констеблю, который постучал в дверь и исчез за ней.
— Это не займет много времени, — сказала сержант Коффман.
Джинни подумала, что все это и так длится уже давно, бог знает сколько, но ответила:
— Хорошо.
Констебль отсутствовал меньше минуты. Когда он выглянул и сказал: «Вас ждут», сержант снова взяла Джинни под руку, и они вошли в эту дверь.
Она была готова немедленно увидеть тело, лежащее на столе, обмытое, как это показывают в кино, стулья вокруг для удобства опознающих. Но вместо этого они попали в кабинет, где секретарь наблюдала за выползающей из принтера бумагой. По обе стороны стола находились закрытые двери. Возле одной из них стоял, положив ладонь на дверную ручку, мужчина в зеленой, как у хирурга, робе.
— Сюда, — тихо произнес он.
Он распахнул дверь, и когда Джинни приблизилась к ней, то услышала негромкий голос сержанта Коффман:
— У вас есть соли?
Джинни почувствовала, как мужчина в зеленом взял ее под другую руку и ответил:
—Да.
Внутри стоял холод. Горел очень яркий свет. И все сияло чистотой. Казалось, повсюду была нержавеющая сталь — шкафчики для одежды, длинные рабочие столы, полки на стенах, а под ними, немного наискосок, — единственная каталка. Ее покрывала зеленая простыня, того же горохового цвета, что и форменная роба мужчины. Они приближались к ней, словно к алтарю. И точно так же, как в церкви, остановившись, замерли как бы в благоговейном молчании. Джинни сообразила, что остальные ждут от нее сигнала, что она готова, поэтому проговорила:
— Ну, давайте посмотрим.
И мужчина в зеленом откинул простыню, открывая лицо.
— Почему он такой розовый? — спросила Джинни.
— Это ваш муж? — спросил мужчина в зеленом.
— Окись углерода, попадая в кровь, вызывает покраснение кожи, — объяснила сержант Коффман.
