Агата Кристи - Сверкающий цианид
Он с радостным изумлением приветствовал ее.
— Полномочный представитель самого Джорджа. Великолепно. Какая неожиданность!
Сухо, спокойно она изложила ему условия. Виктор воспринял их самым дружелюбным образом.
— Сотня фунтов? Совсем не плохо. Бедняга Джордж. Я бы согласился на шестьдесят — но об этом ему не сказал! Условия: «Не беспокоить дражайшую кузину Розмари — не совращать девственную кузину Ирис — не обременять достопочтенного кузена Джорджа». Согласен! Кто проводит меня на «Сан Кристобаль»? Вы, дорогая мисс Лессинг? Превосходно. — Он сморщил нос, темные глаза сверкнули сочувствием. Загорелым худым лицом и фигурой он напоминал тореадора самого романтического пошиба! Он был способен произвести на женщину впечатление и знал это!
— Вы уже порядочно работаете у Бартона, не так ли, мисс Лессинг?
— Шесть лет.
— И он не знает, что бы он без вас делал! Да, да, мне все известно. И про вас я тоже все знаю, мисс Лессинг.
— Каким образом? — насторожилась Руфь.
Виктор усмехнулся.
— Розмари рассказала.
— Розмари? Но…
— Не волнуйтесь. Я не собираюсь больше надоедать ей. Она уже обласкала меня — такая лапочка. Признаюсь, я выудил у нее сотню.
— Вы…
Руфь осеклась, а Виктор рассмеялся. У него был заразительный смех. Она не понимала, почему смеется с ним вместе.
— Это недостойно вас, мистер Дрейк.
— Я законченный паразит. Обладаю отточенной техникой паразитирования. Кошелек, например, откроется, если послать телеграмму с намеком на предполагаемое самоубийство.
— Вы должны стыдиться самого себя.
— Я глубоко раскаиваюсь. Я скопище пороков, мисс Лессинг. Мне хотелось бы обнажить перед вами свою суть.
— Зачем? — Она заинтересовалась.
— Не знаю. Вы не такая, как все. Моей техникой вас не проймешь. Какие у вас ясные глаза — глаза праведницы. Нет, кающийся грешник ничего от вас не добьется. В вас нет ни капли жалости.
Ее лицо сделалось жестким.
— Ненавижу жалость.
— Несмотря на ваше имя? Ведь вас, кажется, зовут Руфь? Довольно пикантно. Руфь — безжалостная !.
— Не люблю слабых.
— Кто назвал меня слабым? Нет, нет, дорогая моя, вы ошибаетесь. Может быть, я просто мерзавец, но мне хочется сказать вам одну вещь.
Губы ее слегка искривились. Сейчас начнутся оправдания.
— Да?
— Я себе нравлюсь. Да, — он кивнул, — нравлюсь, и все тут. Я повидал жизнь, Руфь. Почти все испробовал, был и актером, и кладовщиком, и швейцаров, и поденщиком, и носильщиком, и бутафором в цирке! Плавал матросом на сухогрузе. Выставлял свою кандидатуру в президенты в одной южноамериканской республике. Сидел в тюрьме! И только двух вещей я никогда не делал — не занимался честным трудом и не расплачивался с долгами.
Он засмеялся и взглянул на нее. Неужели ее не возмутит эта чушь? Нет, Виктор Дрейк обладал дьявольской силой. В его устах злокозненная мерзость выглядела невинной шалостью. Жуткий взгляд пронизывал ее до костей.
— Не воображайте, Руфь! Не суйте мне в нос вашу добропорядочность! Благополучие — вот ваш фетиш. Вы из тех девушек, которые спят и видят себя женой своего хозяина. Поэтому-то вы и работаете у Джорджа. И не следовало ему жениться на этой дурочке Розмари. На вас ему следовало жениться. И вот бы, черт побери, не прогадал.
— Вы забываетесь.
— Розмари чертовски глупа, это у нее врожденное. Опьяняющая красавица с мозгами кролика. Такие женщины волнуют мужчин, но не могут их удержать. Ну а вы — это совсем другое. Боже, если мужчина в вас влюбится — то уж навсегда.
Это был меткий удар. Не успев опомниться, она выдала себя с головой:
— Если! Но он не любит меня!
— Джордж, вы хотите сказать? Руфь, не глупите. Случись что-нибудь с Розмари, и он тут же на вас женится.
(Вот оно начало всего,)
Виктор продолжал, не сводя с нее глаз:
— И вы это знаете так же хорошо, как и я. (Рука Джорджа у нее на плече, ласковый голос, тепло… Да, правильно… Она волнует его, он к ней тянется…)
Виктор тихо сказал:
— Побольше уверенности, дорогая. Вы обведете Джорджа вокруг мизинца. А Розмари всего-навсего дурочка.
«Правильно, — подумала Руфь. — Если б не Розмари, я бы заставила Джорджа сделать мне предложение; И он бы не прогадал. Как бы я о нем заботилась…»
Гнев ослепил ее, злость заклокотала в сердце. Виктор Дрейк с интересом за ней наблюдал. Он любил подбрасывать идейки в головы людей. Или, как в этом случае, помочь им разобраться в тех мыслях, которые уже до него проникли в их сознание.
Да, вот с этого все и началось — со случайной встречи с человеком, уезжавшим на следующий день черт знает куда. Руфь, вернувшаяся в контору, уже не была той самой Руфью, которая эту контору покинула, впрочем, в ее поведении и внешности никто бы не уловил ни малейших перемен.
Вскоре после ее возвращения позвонила Розмари.
— Мистер Бартон только что ушел завтракать. Могу чем-то помочь?
— О, Руфь, в самом деле? Этот несносный полковник Рейс прислал телеграмму, что не успеет вернуться к моему дню рождения. Спросите Джорджа, кем бы он хотел его заменить. Нужно другого мужчину. Будут четыре женщины — Ирис, Сандра Фаррадей и кто-то еще? Не помню.
— Думаю, четвертая — это я. Вы очень добры, что меня позвали.
— О, разумеется. Я совсем про вас позабыла!
Послышался игривый смех Розмари, звякнула трубка.
Если бы Розмари видела, как вспыхнула Руфь, как сжала она губы.
Позвала из милости — сделала Джорджу одолжение! «О, да, пусть придет твоя Руфь. Ей будет приятно, что ее позвали, к тому же она всегда нам помогает-. И выглядит довольно прилично».
В эту минуту Руфь осознала, как она ненавидит Розмари.
Ненавидит за ее богатство и красоту, беспечность —И глупость. За то, что ей не нужно работать в конторе — ей все преподносится на золотой тарелочке. Любовники, обеспеченный муж — ни трудов, ни забот…
Ненавистная, снисходительная, самодовольная, легкомысленная, красивая…
— Чтоб ты сдохла, — процедила Руфь умолкнувшему телефону.
Слова напугали ее. Это так было на нее не похоже. Она умела сдерживать страсти, никогда не горячилась, владела собой.
«Что происходит со мной?» — подумала она.
В этот день она возненавидела Розмари. Спустя год она с той же силой продолжала ее ненавидеть.
Когда-нибудь, возможно, она сможет позабыть Розмари, но не сейчас.
Ей захотелось воскресить в памяти те ноябрьские дни.
Она неподвижно сидела у телефона — сердце разрывалось от ярости.
Спокойно, владея собой, передала Джорджу просьбу Розмари. Сослалась на дела и сказала, что сама она, наверное, не придет. Но Джордж и слушать не хотел об этом.
Следующим утром она вошла и сообщила об отплытии «Сан Кристобаля». Облегчение и благодарность Джорджа.
— Итак, он отчалил?
— Да. Я вручила ему деньги в самый последний момент. — Нерешительно добавила:
— Когда пароход разворачивался, он помахал рукой и крикнул: «Поцелуйте Джорджа, скажите ему, вечером я выпью за его здоровье».
— Какая наглость! — сказал Джордж. Потом полюбопытствовал:
— Что вы о нем думаете, Руфь?
Она подавила эмоции.
— О, таким я его и представляла! Ничтожество.
И Джордж ничего не заметил, ничего не заподозрил! Ей хотелось кричать: «Зачем ты послал меня к нему? Разве ты не знал, что он со мной сделает? Разве ты не понимаешь, что я уже не та? Не видишь, насколько я опасна? Кто знает, что я могу натворить?»
Вместо этого деловито сказала:
— По поводу письма из Сан-Пауло… Она была опытным, умелым секретарем. Минуло пять дней.
День рождения Розмари.
Мало работы… посещение парикмахера… новый черный костюм, искусно наложенная косметика. В зеркале совсем чужое лицо. Бледное, решительно, злобное.
Значит, не ошибся Виктор Дрейк. В ней нет ни капли жалости.
Позже, когда она глядела на посиневшее, застывшее лицо Розмари, жалости по-прежнему не было.
А теперь, спустя одиннадцать месяцев, воспоминание о Розмари неожиданно напугало ее…
3. Антони Браун
Антони Браун нахмурился, едва лишь подумал о Розмари Бартон.
Нужно было быть идиотом, чтобы с ней связаться. Впрочем, мужчину за это не осуждают! А она, что ни говори, обладала способностью приковывать к себе взоры людей. В тот вечер в Дорчестере он ни на что не мог больше смотреть. Красива, как гурия, и, вероятно, столь же умна!
Он влюбился в нее без памяти. А сколько усилий он затратил, отыскивая кого-то, кто мог бы представить его. Совершенно непростительное легкомыслие, когда дел у тебя по горло. Не развлекаться же он сюда приехал.
Но Розмари была так неотразима, что он мгновенно позабыл обо всех своих служебных обязанностях. Теперь он сам высмеивал себя за это и недоумевал, как смог оказаться таким идиотом. По счастью, сожалеть было не о чем. Как только он с ней заговорил, ее очарование сразу же потускнело. Все встало на свои места. Любви не было — не было и страсти. Просто приятное времяпрепровождение — всего-навсего.
