Александр Трапезников - Мышеловка
— Что же было потом?
— Я ушел на флот. А дальнейшее… вам известно. Больше нам не удалось свидеться.
— Дедулю замочили из-за его рецептов, — уверенно сказал я. — Это теперь понятно. Тот же Намцевич, гад! Бессмертия ему захотелось. А хрен с редькой?
— Кончайте трепаться! — взорвался вдруг Марков. — Развели тут философскую сырость: бессмертие — смертие, вечность — конечность… фигли-мигли! Проветривать после вас надо помещение. Давайте лучше обсудим наши дальнейшие планы. Маньяк-то еще не пойман.
— А Дрынов? — спросил я.
— Да какой он маньяк! Пришил Стрельца из страха, что тот его разоблачит. А бабочек-то к убитым другой прикладывает. А кто зарезал тетушку Краб и Комочкова? С этим еще тоже надо разобраться.
— Ну, ты у нас парень ушлый, докопаешься.
— А я уже почти знаю — кто это. Дай только Бог не ошибиться. — Он выразительно посмотрел на меня. — У тебя не осталось водки?
— Только бутылка вермута.
— Тащи. Я расскажу вам, что будем делать дальше.
Спустившись в подвал, я увидел там Сеню Барсукова, сидящего на цементной плите.
— Ты что здесь делаешь?
— Так ведь джип подъехал.
— Как подъехал, так и уехал. Выходи. Милена с Машей уже давно наверху.
Прихватив бутылку вермута, я поднялся через люк на кухню, и мы выпили по стакану.
— Иногда то, о чем ты постоянно думаешь, материализуется, — произнес вдруг Григорий.
— О чем ты?
— О Дрынове. Он устраивал все эти спиритические фокусы и в то же время верил в реальность духов, а потом и сам попался в ловушку.
— Мне его ничуть не жалко, — сказал Марков. — Его настигло возмездие за Стрельца, которого он заколол. Весьма подло.
В это время меня кто-то окликнул с улицы. Я вышел на крыльцо и увидел Раструбова, стоявшего около калитки.
— Пойдемте в дом, — сказал я.
В прихожей я отодвинул ногой говорящего монстра и выключил надоевший всем магнитофон. Надо заметить, что Маша, которую так напугала эта кукла в первую ночь, теперь стала относиться к ней даже с какой-то симпатией. О, женщины! Кто их поймет?
— Как вы себя чувствуете после вчерашнего? — спросил я. — Не хотите ли вермута?
— Нет, дело прежде всего, — хмуро отозвался пекарь, подозрительно косясь на вошедшего в зал Маркова. Здесь уже сидели Барсуковы и Милена. Григорий, которого нельзя было никому видеть, нырнул в подвал.
— Так что за дело?
— Да все то же! Утром я уже побывал в городке и встретил там вашу подружку. Она сдержала обещание и вернулась вовремя. Деньги у меня. Могу теперь провести через болото следующего.
— Я! Это я, меня надо отправить, — быстро откликнулся Сеня. — Когда пойдем?
— Да хоть сейчас, — усмехнулся пекарь. Его тараканьи усы встопорщились, а глазки заблестели. — А знаете, пожалуй, я выпью стаканчик вашего вермута.
Я ушел на кухню и вернулся с бутылкой.
— Как себя чувствует Ксения? — спросил Марков, внимательно глядя на пекаря.
— Как и положено. Цветет и пахнет. Приветик вам передает. Я вот что подумал: вы, наверное, считаете меня очень корыстным человеком? Напрасно. Ежели хотите, так я вас всех поодиночке проведу через болото на дорогу. А тех денег, что она уже передала, хватит.
— Да вы просто молодчина! — воскликнул Сеня и посмотрел на нас. — Ну? Что же вы?
— А я тут как-то уже прижился, даже нравится, — произнес Марков. — Но мы подумаем над вашим предложением.
— Думайте скорее, у меня настроение быстро меняется. — Пекарь как-то сник. Марков незаметно поманил меня пальцем. Я вышел вслед за ним в прихожую.
— Вот что, — сказал он. — Передай Милене, чтобы она задержала Раструбова и Сеню как можно дольше. Пока мы не вернемся.
— А куда мы пойдем?
— Увидишь.
Минут через пять мы уже торопливо шли по улице.
— Ты заметил, что у него сапоги чистые, а ведь он по болоту шлепал, — обронил Марков на ходу.
— Может быть, помыл, прежде чем к нам идти?
— А потом опять через трясину топать? Нет, тут другое.
Мы подошли к дому Раструбова, и Марков, воровато оглянувшись, начал ковыряться в замке.
— Остынь, Громыхайлов идет, — сказал я, загораживая его спиной.
— А он нам не помеха, зови его сюда.
Я помахал милиционеру рукой.
— Чего это вы тут делаете, ребята? — спросил он, выдыхая алкогольные пары, от которых я покачнулся.
— Булочки хотим спереть, — не оборачиваясь, отозвался Марков.
— А у него еще и самогон есть, — деловито произнес Петр.
Наконец дверь подалась, и мы вошли в дом.
— Петя, ты как официальное лицо присутствуешь при обыске, — заметил Марков.
— А что будем искать? — поинтересовался я.
— Я сам найду что надо, а ты не мешай.
Марков работал быстро и без лишних движений.
Открыл ящики письменного стола, потом полез в старый комод, заглянул в шкаф. Там, под постельным бельем, он обнаружил небольшую шкатулку и вытащил ее на свет. Отковырнул замок перочинным ножиком.
— Гляди, — сказал он. Внутри лежали золотые и серебряные цепочки, серьги, колечки. — Узнаешь вот это? — Он подкинул на ладони две сережки.
— Кажется, их носила Ксения, — тихо сказал я.
— Не кажется, а точно. У меня глаз наметан. А вот и медальон. Все сходится.
— Чей это медальон?
— Комочкова.
Мысли туго варились в моей голове, и, пока я соображал, Марков обшарил кухню и обнаружил на полке стеклянную банку.
Она была наполнена мертвыми болотными бабочками «Летучий глаз».
— Ясно теперь? — обратился он ко мне и Громыхайлову. — Раструбов — убийца, маньяк. Это он задушил девочку, женщину и зарубил старика Ермолаича. И оставил свои метки — этих бабочек, которых ловил на болоте.
— Значит… и Ксению — тоже? — спросил я.
— Да, — подтвердил Марков. — К сожалению, ее уже давно нет в живых.
— А откуда у него взялся медальон Комочкова?
— Потом объясню. Сейчас некогда.
— Я застрелю его, — сказал Громыхайлов, сделав большой глоток из бутылки, которую он нашел на подоконнике. У него были свои поиски, также увенчавшиеся успехом.
— Если успеем, — мрачно произнес Марков, отбирая у милиционера бутылку. — Надо поторопиться.
Когда мы подбежали к нашему дому и ворвались внутрь, Раструбова там уже не было. Ни его, ни Сени.
— Я не смогла их больше задерживать, — сказала Милена. — Мы с Машей чуть ли не танец одалисок исполнили, но они так торопились…
— Когда они ушли? — прикрикнул на нее Марков.
— Минут пять назад.
Теперь мы бросились к болоту, а Петя показывал кратчайший путь. Остановившись возле самой трясины, мы увидели метрах в ста перед нами две фигуры. Впереди шел пекарь, за ним неуклюже прыгал с кочки на кочку Сеня Барсуков.
— Раструбов, стой! — закричал Марков.
И он, и Громыхайлов вытащили свои пистолеты. Обе фигуры остановились, повернувшись к нам. Марков потряс над головой банкой с бабочками.
— Иди сюда, цыпочка, я тебе корм приготовил!
Сообразив, что все кончено, пекарь вновь повернулся к нам спиной и запрыгал по кочкам.
— Стой, стрелять буду! — заорал Громыхайлов. Тут же Марков выстрелил в воздух. Раструбов замер. Между ним и нами маячила фигура Барсукова, который, не понимая, что происходит, стоял в полной нерешительности. Петя выстрелил три раза подряд, и я с тревогой подумал, что он скорее попадет в Сеню, чем в ускользающего пекаря. Руку милиционера так трясло, что тут уже стоило опасаться и за свою жизнь. Но выстрелы все равно сделали свое дело, хотя бы психологическое, приведя Раструбова в такое неуравновешенное состояние, что он заторопился еще сильнее. Последний его прыжок стоил ему жизни. Поскользнувшись на кочке, он упал в трясину, которая стала его медленно засасывать. Мы слышали его отчаянный крик — смертельный вопль загнанного зверя… Вот еще на поверхности видна голова Раструбова… Потом трясина издала животное бульканье и поглотила свою жертву. А в ушах продолжал стоять его последний крик, полный нерастраченной злобы. Мы с Марковым переглянулись. Маньяк нашел свой конец на болоте, одна голова Лернейской гидры была срублена.
— Сеня! — крикнул Марков. — Сможешь допрыгать до нас?
— Попробую! — отозвался Барсуков.
Опираясь на длинный шест, он перескочил на одну кочку, затем на другую. И так, медленно и неуверенно, стал преодолевать трясину.
— Ничего, дойдет, — произнес Громыхайлов. Но когда до нас оставалось метра три, Барсуков оступился и погрузился по пояс в топкую грязь. Болото стало засасывать его. — Шест тяни! — заорал Громыхайлов.
Ухватившись за протянутый нам конец, мы втроем вытянули Барсукова из липких лап смерти. Он лежал на берегу, обляпанный грязью, и тяжело дышал.
— Скажи спасибо, что мы подоспели вовремя, — заметил Марков. — Иначе это была бы твоя прощальная гастроль.
