Луи Байяр - Всевидящее око
Жертва скупости мистера Аллана отхлебнула новый глоток флипа и продолжала свой горестный рассказ:
– Говорю вам, Лэндор, этот человек всегда противоречил самому себе. На словах он учил меня стремиться к славе и известности, а своими действиями уничтожал любые мои замыслы. Я без конца слышал от него: «Крепко стой на своих ногах» и «Будь неуклонно верен долгу», но это были общие фразы. Его истинная суть обнажалась в вопросе, который он мне часто задавал: «А почему ты должен иметь то, чего в твоем возрасте не было у меня?» Заботами мистера Аллана я не столько учился в Вирджинском университете, сколько влачил голодное существование. Чтобы не умереть с голода, я был вынужден через восемь месяцев оставить учебу и пойти в армию.
– Восемь месяцев? – переспросил я, стремясь сдержать улыбку. – Раньше вы говорили, что проучились там три года.
– Я такого не говорил.
– Говорили, друг мой.
– Сами посудите: ну как я мог провести в университете три года, если мистер Аллан зажал меня в такие тиски, какие не снились инквизиции? Он старался вернуть каждый цент, потраченный на меня. Если бы, допустим, мистер Аллан заплатил за этот бокал флипа, то через полчаса стал бы требовать с меня мочу.
Я вспомнил недавнюю историю, рассказанную Бенни, и хотел пересказать ее По. Однако мой друг встал и с мальчишеской усмешкой объявил, что должен ненадолго отлучиться.
– Внесу свою лепту в воды Гудзона, – сказал По.
Он хихикнул и направился к двери, едва не налетев на Пэтси, перед которой пустился в долгие извинения и даже собрался снять шляпу, но потом вспомнил, что оставил оную на столе. Не взглянув на него, Пэтси прошла к нашему столу и начала деловито смахивать крошки и вытирать многочисленные лужицы. Ее движения были плавными и размеренными. Совсем как тогда, у меня на кухне. Я и забыл, какими обворожительными могут быть самые простые действия, если их выполняет Пэтси.
– Ты что-то молчаливая сегодня, – сказал я.
– Так лучше слышно.
– К чему тебе слышать, если можно (здесь моя рука скользнула под стол)… чувствовать?
Она перехватила мою руку своей. Рука тоже была частью Пэтси; не той частью, к которой я стремился, но и этого мне хватило, чтобы я весь запылал. Мне сразу же вспомнилась наша последняя ночь… ее белое зрелое тело… запах, напоминающий аромат кедровой смолы. Такой запах не спутаешь ни с каким другим. Я бы его узнал и через миллион лет (если бы у меня сохранился нос). Иногда мне кажется, что душа и есть запах. Кучка атомов, хранящая человеческую неповторимость. (Интересно, как По отнесся бы к моему определению души?)
– До чего же хорошо, – прошептал я.
– Прости, Гэс, мне нужно на кухню. Видишь, сколько у нас сегодня народу? Только успевай поворачиваться.
– Ты бы хоть посмотрела на меня.
Она подняла свои прекрасные шоколадно-коричневые глаза и тут же вновь их опустила.
– Пэтси, что случилось?
Она вскинула плечи, и они горками с двух сторон окружили ее шею.
– Не надо было тебе браться за эту работу, Гэс.
– Почему? – удивился я. – Обыкновенная работа. Каждому приходится что-то делать.
– Нет. – Пэтси наполовину отвернулась. – Ты меня не понимаешь. Эта работа сделала тебя другим. По глазам вижу. Ты вроде и здесь, но тебя здесь больше нет.
Нас обоих окутало молчание. А потом… должно быть, тебе, читатель, знакомо это состояние, когда не хочется признавать правоту чужих слов? Самое простое – перекинуть упрек тому, от кого ты его услышал.
– По-моему, это ты изменилась, а не я. В чем причина – не знаю, но постараюсь понять.
– Нет, Гэс, я осталась прежней, – упрямо повторила Пэтси.
Она даже не хотела на меня смотреть.
– Теперь я понимаю, почему ты ни разу не послала за мной.
– Ты же знаешь, у меня сестра болеет и я должна ей помогать.
– А как насчет кадетов, Пэтси? Им ты тоже должна помогать?
Она не вздрогнула.
– Я поняла, что ты слишком занят, Гэс, и тебе не до меня, – едва слышно проговорила Пэтси.
– Не настолько занят, чтобы у меня не нашлось… – сказал я, привстав со стула.
И тут совсем некстати вернулся По. Холод и выпитый флип повергли его в беззаботно-блаженное состояние, когда окружающий мир существует постольку-поскольку. По шумно опустился на стул и стал растирать замерзшие руки.
– Нет, эти зимы не для моей вирджинской крови. Слава богу, что есть флип. И слава богу… здесь мои хвалы исчисляются десятками… слава богу, что есть вы, Пэтси. Ваше присутствие озаряет эти длинные томительные часы. Я непременно должен написать вам сестину[149].
– Кто-то должен это сделать, – сказал я, вспомнив, как недавно он обещал посвятить мне стихотворение.
– Кто-то, – эхом отозвалась Пэтси. – Наверное, у вас получатся красивые стихи.
По проводил ее долгим грустным взглядом. Затем склонился над бокалом и с такой же грустью сказал:
– Плохо дело. Любая женщина, которую я вижу – какой бы красивой она ни была, – обязательно возвращает мои мысли к Лее. Я ни о ком не могу думать – только о ней. Я живу только ради нее.
Он сделал несколько глотков. Флип громко булькал у него в горле.
– Лэндор, мне страшно вспоминать, каким я был, пока не встретил ее. Жалкое, никчемное существо. Ходячий мертвец. Я маршировал на парадах, отвечал на вопросы, делал то, что от меня требовали, и все равно оставался мертвым. И вот Лея пробудила меня к жизни. Я ожил, но какой ценой! До чего же это больно – находиться среди живых!
Он спрятал лицо в ладонях.
– Думаете, я хочу вернуться в прежнее состояние? Нет, Лэндор! Никогда! Я готов страдать в тысячу раз сильнее, но только не возвращаться в страну мертвых. Я не могу туда вернуться. Не хочу… Что мне делать, Лэндор?
Я допил флип и отставил бокал.
– Погасите в себе любовь, – сказал я По. – Перестаньте любить.
Будь По трезвее, он наверняка счел бы мой совет оскорбительным. Но сейчас… сейчас влюбленный кадет По не успел и рта раскрыть, как в зал через заднюю дверь ввалился преподобный Эшер Липпард.
– Сюда идет офицер!
Думаете, заведение Бенни Хейвенса забурлило? Ни в коем случае. Эти спектакли повторялись каждую неделю, и к ним давно привыкли. Обычно посланца Тайера засекали еще на подходе и всегда успевали предупредить кадетов, наличествующих в зале. Их спешно выпроваживали (чаще всего через заднюю дверь), а дальше уже все зависело от их умения прошмыгнуть под носом у проверяющего. Пэтси не слишком деликатно выволокла моего друга из-за стола и сунула ему в руки плащ и шляпу. Бенни продолжил начатое, сопроводив кадета к задней двери, где миссис Хейвенс дала ему прощальный пинок и с шумом захлопнула дверь. По исчез в ночи.
Вторая часть спектакля бывала довольно скучной. Кадеты убегали. Через некоторое время являлся проверяющий офицер, которого встречали с тупым равнодушием. Он оглядывал зал и спрашивал, не было ли здесь сегодня кадетов. Посетители качали головами и отвечали привычным «нет». Если офицер не был знаком с правилами игры, он пытался уличить посетителей во лжи. Те, кто не впервые играл в эту игру, понимали, что правды они все равно не узнают. Поэтому чаще всего проверяющий садился передохнуть, а потом тихо покидал заведение. Иногда перед уходом он и сам пропускал стаканчик.
Несколько минут мы ждали, когда же явится замеченный Липпардом офицер, но дверь так и не открывалась. Наконец Бенни сам ее распахнул и выглянул наружу, вертя шеей.
– Никого, – хмуро пробормотал он.
– Может, он заметил этого парня и погнался за ним? – предположил Джек де Виндт.
– Тогда бы мы хоть шум услышали, – резонно возразил Бенни. – А с чего вы взяли, Эшер, что видели офицера?
Глазки-бусинки Эшера блеснули.
– Как это, с чего я взял? Глаза у меня еще не настолько залиты, чтобы не разглядеть нашивку.
– Вы видели нашивку? – насторожился я.
– Представьте себе, Лэндор, видел. У него был фонарь, и свет как раз падал на рукав с нашивкой.
– А что еще вы сумели увидеть? Может, заметили, как он выглядел?
– Нет, Гэс, – уже без прежней уверенности ответил Липпард. Его мышиные глазки скользнули по сторонам. – Он так держал фонарь, что я видел только нашивку.
Ледяной дождь. Совсем как в ночь убийства Боллинджера. Острые крупинки успели облепить дверную ручку, застрять между ветвей кустарников и покрыть блестящим налетом шаги, ведущие к главной дороге.
Возле первого следа я остановился. Я ждал, а может – вслушивался в ночные звуки. Шепчущий звук ветра, достигнув сахарного клена, начинал шелестеть, словно крылья летучих мышей. Где-то надо мной, на полуголых ветках березы, каркала одинокая ворона.
Ну и темнота! Ни луны, ни звезд. Единственным источником света был факел у двери заведения Бенни. Факел отражался на ледяной корке, покрывшей можжевеловый куст. Корка, как хорошее зеркало, отражала все, что было вокруг, включая и Гэса Лэндора. Я стал разглядывать собственную физиономию, когда услышал новый звук. Наверное, так звучал бы мраморный шар, катящийся по замерзшим следам.
