Сирил Хейр - Жилец. Смерть играет

— Великолепно, Тримбл, великолепно! — воскликнул шеф с теплотой, которая тем не менее показалась чувствительному инспектору подозрительной. — Я знал, что вы устраните мои сомнения. Теперь остается только доказать, что Фаррен получил два сообщения, а не одно… и найти сообщника.

— Пойду еще раз загляну к Фаррену, — сообщил Тейт. — Может, он действительно получил два заказа, хотя определенно не говорил об этом в прошлый раз.

— Идите, сержант. Во всяком случае, это прояснит хотя бы один момент. А что касается помощника, я оставляю этот вопрос в ваших умелых руках, Тримбл. Будет не так уж трудно выяснить, кто присутствовал при звонке Диксона Фаррену, так что это значительно сужает круг поисков.

— Хорошо, сэр.

Начальник снова откинулся на стуле и стал обследовать потолок.

— Кажется, мы довольно подробно обсудили вопрос о Вентри, — заметил он. Но у меня нет сомнений, что вы уже рассматривали и другие возможности.

— Да, сэр. Рассматривал.

Тримбл говорил немного мрачно, как всегда после того, как был вынужден довольно долго подвергаться добродушной иронии своего шефа. Он запасся отличным способом разрешения дела, и шеф это признал при условии уточнения некоторых незначительных деталей. Так почему он не может на этом остановиться?

Но Макуильям не был намерен останавливаться на этом. Видимо, получая вдохновение от сосредоточенного созерцания рамки картины, он заговорил гораздо быстрее, чем прежде:

Предположим, только предположим, Вентри сказал нам правду, и вы, инспектор, конечно, поняли необходимость, насколько это возможно, проверить это — попытаться найти водителя автобуса, на котором он приехал в Сити-Холл, разыскать свидетелей, которые могли проходить мимо его дома, скажем, между шестью и семью сорока пятью и видели, или не видели, его машину на дорожке у дома, и так далее и тому подобное — допустим, это правда, что тогда?

Не дожидаясь ответа, он продолжал быстро рассуждать вслух:

Тогда у нас остается масса других подозреваемых, не так ли? Например, Сефтон. Возможно ли, что он просто убил свою жену перед тем, как уйти из Сити-Холл, и вся эта история с кларнетистом — просто чудовищное стечение обстоятельств, которое не имеет к преступлению ровно никакого отношения? Есть ли у нас доказательства, что она была жива после ухода Сефтона на прогулку? И можем ли мы быть уверены, что он говорит правду, когда утверждает, что не умеет играть на кларнете? Что касается этого, мы должны навести справки в Лондоне. Если он умеет, то он мог занять место Дженкинсона в оркестре, хотя, очевидно, у него не было времени доехать до Истбери и оттуда в Дидфорд и обратно. Это снова наводит на мысль о сообщнике, которому было известно о порядке встречи Дженкинсона. Далее, оставив в стороне Сефтона и Вентри, нам все равно приходится искать человека, который играет на кларнете. Прежде всего, где сейчас находится Збарторовски?

Это был вопрос, требующий ответа, и Тримбл был к нему готов.

— Я не пренебрег делом Збарторовски, сэр, — напряженно ответил он.

— И ни на минуту не сомневался, Тримбл, — вежливо сказал Макуильям. — Я только спросил.

— Я приказал навести справки по месту его жительства вчера ночью и сегодня утром. Но его не видели там со вчерашнего утра.

— Понятно. Что ж, это может иметь значение, а может и не иметь. Между прочим, если вам не удастся быстро найти его, я рекомендовал бы обратиться за советом к миссис Роберте.

— Миссис Роберте, сэр? Вы имеете в виду ту даму, что играет на альте?

— Так она на нем играет? Я имел в виду даму, которая состоит в музыкальном комитете.

— Вряд ли я стал бы подозревать миссис Роберте, сэр.

— А я ее ни в чем и не подозреваю. Я знаю только, что пару месяцев назад как-то в воскресенье я заходил к ней на чай и видел там Збарторовски. Я понял, что она взяла его под свою опеку, как обычно. Она представила его мне, и я в жизни не видел такого испуганного человека. Кстати, у нас есть что-нибудь на него?

— Ничего определенного, сэр, но я уверен, что он понемногу орудует на черном рынке.

— Что ж, это пригодится нам, чтобы его прижать.

— Я тут только что подумал, сэр, — встрял в разговор сержант Тейт. — Если Збарт… если бы этот поляк участвовал в концерте, разве его не узнал бы музыкант, который сидел рядом? Ведь он был на репетиции.

— Совершенно верно, сержант… если только он не замаскировался. Узнайте, кто сидел рядом с местом первого кларнетиста, сходите к нему мистер Диксон может дать вам его фамилию и адрес — и покажите фотографии Збарторовски и Вентри. Ах да, еще Кларксона. Посмотрим, не узнает ли он кого-нибудь из них.

— Кларксона, сэр?

— Да… Я как раз к этому подхожу. В нашем списке он следующий кларнетист. Разве вы не помните заявление мистера Эванса? Он еще говорил, что было необходимо нанять двух кларнетистов, потому что у них был только один любитель, некто Кларксон, который недостаточно хорош, чтобы играть первую партию, но не стал бы играть вторую?

— Верно, сэр. Он так сказал, хотя мне кажется, это не имеет отношения к нашему делу.

— Возможно, но, если мы ищем человека, который умеет играть на конкретном музыкальном инструменте, мы не должны исключать ни одного человека. Я рекомендовал бы вам, инспектор, проверить Кларксона.

— Да, сэр, — смиренно отозвался инспектор.

— Полагаю, это два единственных кларнетиста, о которых нам известно. Можем ли мы найти тайного музыканта?

— Простите, сэр?

— Я имею в виду, другого человека, который, подобно Вентри, умеет играть на кларнете, но скрывает это.

— Думаю, это вряд ли возможно, что касается музыкального общества. Все участники оркестра были на месте во время преступления, за исключением, конечно, Вентри. А члены общества не музыканты — это секретарь и казначей, мистер Диксон и мистер Петигрю. Думаю, ни один из них…

— Я также не думаю, но просто ради надежности я бы считал необходимым это проверить. — Макуильям посмотрел на часы. — Кажется, пока мы можем на этом закончить, инспектор. Может, у вас есть еще какие-нибудь соображения?

— Нет, сэр. Разумеется, мы ведем розыски пропавшего кларнета мистера Вентри и пытаемся установить происхождение чулка, при помощи которого было совершено убийство.

— Да. С вами, Тримбл, мне не приходится об этом беспокоиться. Кстати, вам не кажется, что в данном случае вам может понадобиться помощь?

— Помощь? — весь ощетинившись, спросил Тримбл.

— Со стороны Скотленд-Ярда, я имею в виду.

— Нет, сэр, — твердо заявил Тримбл. — Я не прошу от Ярда никакой помощи.

— Очень хорошо, — вежливо сказал Макуильям. — Я только подумал, что стоит об этом сказать.

Без пяти час мистер Макуильям, как всегда пунктуальный, отправился на ленч. Инспектор смотрел ему вслед из окна кабинета. Перед ним лежал лист бумаги, весь исписанный заметками. Вот они:

«Кто присутствовал при звонке Диксона Фаррену?

Фаррен получил два сообщения или одно?

Водитель автобуса, на котором ехал Вентри.

Любой, кто видел машину Вентри.

Была ли жива мисс Карлесс, когда ушел Сефтон?

Умеет ли Сефтон играть на кларнете?

Найти Збарторовски — проконсультироваться у миссис Роберте.

Разыскать профессионала-кларнетиста, который выступал с оркестром.

Найти и допросить Кларксона.

Достать фотографии Вентри, Збарторовски и Кларксона.

Умеют ли играть на кларнете Диксон и Петигрю?

Установить происхождение чулка.

Кларнет Вентри».

«На данный момент, кажется, довольно, инспектор», — с горькой иронией повторил он слова шефа.

Глава 12

ЛЕНЧ В КЛУБЕ

На следующий после концерта день Петигрю отправился на ленч в маркширский клуб. Основавшись в Маркгемптоне, он почел своим долгом стать членом этого респектабельного заведения, чье солидное непритязательное здание знакомо всем, кого дела или удовольствия приводили к Маркет-скверу. Он не стал таким завсегдатаем клуба, как думал, потому что вел более уединенный образ жизни, чем ожидал, но членство дало ему определенное положение среди самых именитых жителей графства, кроме того, что клуб временами служил удобным убежищем, когда дома становилось не очень уютно, что происходит даже при самых удачных браках. Сейчас был как раз один из подобных случаев, ибо Элеонор решила совершить поездку в Лондон, что делала крайне редко.

Старинная уютная столовая была больше обычного заполнена членами клуба. Петигрю обрадовался, когда удалось найти столик. Вполне естественно, что все толковали об одном, а он хотел избежать обсуждения этой темы. Я вовсе не щепетилен, сказал он себе, но нахожу невозможным вступать в дискуссию о смерти Люси Карлесс с наслаждением, как это делали мои одноклубники. Когда читаешь об убийстве в газете, это довольно интересно — желанное отвлечение от гораздо более мрачных и угнетающих новостей, заполняющих полосы газеты. Убийство как предмет короткого репортажа, аккуратно напечатанного и связанного розовой ленточкой с прилагаемым приличным гонораром, был основанием поздравить себя и возблагодарить Бога за посланную работу во время безработицы. Убийство же в действительности — убийство красивой женщины, с которой ты только что познакомился, которая тебе понравилась и которую ты дружески поддразнивал по поводу ее отвращения к Диккенсу, что было не больше двух суток назад, — это совершенно другое дело. О нем было просто невыносимо думать. Если бы только можно было не думать! Петигрю еще в самом начале решил, что на этот раз не позволит втянуть себя в расследование, которое, как говорили ему разум и опыт, уже началось и даже сейчас разветвлялось во всех аспектах дела в руках высококвалифицированных специалистов. До этого дважды чисто случайно он натыкался на кое-какие вещи, которые помогали раскрыть преступление. Но ни тот, ни другой случай ему не понравился. На этот раз не было ничего, что бы он знал или сделал и что могло бы оказать полиции хоть малейшую помощь. Это трезвое, утешительное убеждение тем более раздражало, поскольку, как он ни пытался, не мог выкинуть историю из головы. Напротив, мысленно он постоянно возвращался к событиям последних двух дней, испытывая странное подозрение, что где-то и в какой-то момент он видел или слышал нечто, о чем должен сообщить полиции. Он твердил себе, что это совершенно иррациональное ощущение возникло под влиянием его сожаления о погибшей женщине и пережитого потрясения, поскольку убийство произошло буквально в двух шагах от него; но несмотря на все старания, подозрения продолжали его терзать. Настал момент, когда он твердо решил избавиться от наваждения. Намеренно не прислушиваясь к разговорам окружающих, Петигрю развернул принесенную с собой «Тайме», прислонил ее к графину с водой и с нарочитой сосредоточенностью углубился в чтение колонки светской хроники.