Морис Леблан - Арсен Люпен – джентльмен-грабитель (сборник)

– Если ни один из них вас не предавал, то как объяснить то, что это письмо могло прийти ко мне в тот же день и той же почтой, что и написанное вами?

Он протянул баронессе письмо, адресованное ему Арсеном Люпеном.

Мадам д’Эмблеваль была ошеломлена.

– Арсен Люпен… Как он узнал?

– Вы никому не сообщали об этом письме?

– Никому, – сказал барон, – эта идея пришла нам в голову на следующий день, когда мы сидели за столом.

– Слуги присутствовали?

– Только двое наших детей. И еще… нет, Софи и Анриетты уже не было за столом, так ведь, Сюзанна?

Мадам д’Эмблеваль подумала и подтвердила:

– В самом деле, они пошли к мадемуазель.

– К мадемуазель? – поинтересовался Шолмс.

– К гувернантке, мадемуазель Алисе Демэн.

– Стало быть, эта особа не сидит за столом вместе с вами?

– Нет, ей подают отдельно, в ее комнату.

У Вилсона возникла идея.

– Письмо, написанное моему другу Херлоку Шолмсу, было отослано почтой.

– Естественно.

– А кто его относил?

– Доминик, мой лакей уже двадцать лет, – ответил барон. – Любые попытки искать в этом направлении – пустая трата времени.

– Никакие поиски не могут быть пустой тратой времени, – нравоучительно произнес Шолмс.

Первое расследование завершилось. Шолмс попросил разрешения удалиться.

Часом позже, за обедом, он увидел Софи и Анриетту, детей баронов д’Эмблеваль, двух хорошеньких девочек восьми и шести лет. Они немного поговорили. Шолмс ответил на любезности барона и его жены такой неприятной гримасой, что они решили умолкнуть. Подали кофе. Шолмс проглотил содержимое чашки и встал из-за стола.

В этот момент вошел слуга и принес адресованное Шолмсу сообщение, переданное по телефону. Шолмс открыл его и прочитал:

«Выражаю свои восторг и восхищение. Полученные вами в столь короткий срок результаты потрясают. Я смущен.

Шолмс с раздражением показал послание барону:

– Теперь вы начинаете верить, мсье, что ваши стены имеют глаза и уши?

– Я ничего не понимаю, – прошептал растерянный господин д’Эмблеваль.

– И я тоже. Зато я понимаю, что здесь ни одно движение не ускользает от Люпена. Ни одно произнесенное слово не остается не услышанным.

Этим вечером Вилсон улегся спать со спокойной совестью выполнившего свой долг человека, у которого осталась одна лишь задача – сон. Поэтому он очень быстро уснул, и ему виделись чудесные сны, в которых он преследовал Люпена и самостоятельно его задерживал. Преследование ощущалось настолько реально, что он проснулся.

Кто-то прикасался к его кровати. Он выхватил револьвер.

– Еще одно движение, Люпен, и я выстрелю.

– Черт возьми! Это уж слишком, старина!

– Как, это вы, Шолмс? Я вам нужен?

– Мне нужны ваши глаза. Вставайте…

Он подвел Вилсона к окну.

– Смотрите… с другой стороны ограды…

– В парке?

– Да. Вы ничего не видите?

– Я ничего не вижу.

– Да нет, вы кое-что видите.

– О, в самом деле, какая-то тень… даже две.

– Ну вот, видите? Около ограды… смотрите, они шевелятся. Не будем терять время.

Держась за перила, они в темноте спустились вниз и оказались в комнате, выходившей на площадку сада, и через стеклянную дверь увидели два силуэта на том же месте.

– Занятно, – сказал Шолмс, – мне кажется, что я слышу в доме какой-то шум.

– В доме? Невозможно! Все спят.

– И все же прислушайтесь…

В этот момент со стороны ограды раздался тихий свист, и они увидели неяркий свет, который, казалось, шел из дома.

– Должно быть, д’Эмблевали зажгли свет, – прошептал Шолмс. – Это их комната находится над нами.

– Да, наверное, это их мы слышали, – сказал Вилсон. – Может, они собираются наблюдать за оградой.

Второй раз свист прозвучал тише.

– Не понимаю, не понимаю, – раздраженно сказал Шолмс.

– И я тоже, – признался Вилсон.

Шолмс повернул ключ в замке, отодвинул засов и тихонько толкнул створку двери.

Третий свист, на этот раз более громкий и с другой модуляцией. Шум над их головами усилился.

– Я бы сказал, что это на террасе будуара, – прошептал Шолмс.

Он просунул голову в приоткрытую дверь, но сразу же отпрыгнул назад. Вилсон выглянул. Совсем рядом с ними кто-то приставлял к стене лестницу у балкона террасы.

– Дьявол, – прошептал Шолмс, – в будуаре кто-то есть! Вот откуда шум. Скорее убираем лестницу.

Но в этот момент неизвестный соскользнул вниз, лестницу убрали, и человек, прихвативший ее, побежал к ограде, где его поджидали сообщники. Шолмс и Вилсон рванулись следом и догнали человека, когда тот приставлял лестницу к ограде. Из-за ограды раздались два выстрела.

– Вы ранены? – закричал Шолмс.

– Нет, – ответил Вилсон.

Он схватил человека и попытался остановить его. Но тот развернулся и, удерживая преследователя одной рукой, другой нанес удар ножом ему прямо в грудь. Вилсон вскрикнул, пошатнулся и упал.

– Проклятие, – прорычал Шолмс, – если его убили, и я убью!

Он уложил Вилсона на лужайке и ринулся к лестнице. Но было поздно: неизвестный уже перелез через ограду к сообщникам, и все они скрылись в чаще.

– Вилсон, Вилсон, ну же, ничего страшного… Простая царапина.

Двери особняка распахнулись. Появился господин д’Эмблеваль, за ним слуги со свечами в руках.

– Что? Что случилось, – закричал барон, – господин Вилсон ранен?

– Ничего, обычная царапина, – повторил Шолмс, пытаясь обмануть себя.

Кровь текла ручьем, лицо Вилсона было мертвенно-бледным. Двадцатью минутами позже доктор констатировал, что острие ножа прошло в четырех миллиметрах от сердца.

– В четырех миллиметрах от сердца! Этому Вилсону всегда везло, – констатировал Шолмс.

– Повезло, повезло, – повторил доктор.

– Черт возьми! Благодаря крепкой конституции он еще хорошо отделался…

– Шесть недель постельного режима и два месяца на выздоровление.

– Не больше?

– Нет, если не будет осложнений.

– А почему, черт подери, вы думаете, что возможны осложнения?

Полностью успокоившись, Шолмс пошел в будуар к барону. На этот раз таинственный посетитель уже не был так скромен. Он совершенно беспардонно прихватил табакерку, украшенную бриллиантами, колье с опалами, а также все, что могло уместиться в карманах настоящего налетчика.

Окно было открыто, одно из стекол аккуратно вырезано. Общий осмотр на рассвете показал, что лестницу позаимствовали из ремонтирующегося дома, откуда и пришел взломщик.

– Короче говоря, – сказал господин д’Эмблеваль не без иронии, – это точное воспроизведение кражи еврейской лампы.

– Да, если мы согласимся с первым вариантом, принятым полицией.

– Так вы не согласны с этим? Вторая кража не заставила вас изменить мнение о первой?

– Нет, мсье.

– Невероятно! У вас есть несомненное доказательство того, что нападение, происшедшее сегодня ночью, было совершено кем-то извне, а вы продолжаете настаивать, что еврейская лампа была похищена кем-то из нашего окружения?

– Кем-то, кто живет в вашем особняке.

– Да объясните же!

– Я ничего не объясняю, мсье, я констатирую два факта, связанных между собой лишь формально, я рассматриваю их по отдельности и ищу связующее их звено.

Его убежденность казалась настолько серьезной, а действия выглядели настолько обоснованными, что барон согласился:

– Хорошо. Сообщим комиссару…

– Ни в коем случае, – тут же воскликнул англичанин, – ни в коем случае! Я обращусь к этим людям только тогда, когда возникнет необходимость.

– Однако… как же стрельба?

– Не имеет значения!

– А ваш друг?

– Мой друг всего лишь ранен. Устройте так, чтобы доктор хранил молчание. А я отвечаю за все, что связано с полицией.

Два дня прошли без каких-либо происшествий. Шолмс продолжал свое расследование с невероятной тщательностью. Его самолюбие подпитывалось воспоминанием о смелом вторжении, совершившимся у них на глазах и увенчавшимся успехом, несмотря на его присутствие. Он без устали обыскивал особняк и сад, разговаривал с прислугой, подолгу задерживался в кухне и на конюшне и, хотя не обнаружил улик, проливавших свет на случившееся, не терял присутствия духа.

«Я его найду, – думал он, – здесь я его найду. В данном случае речь не идет, как в деле с Белокурой дамой, о движении наугад и о достижении неизвестной цели неизвестными путями. На этот раз я нахожусь на поле боя, и мой враг – уже не только неуловимый и невидимый Люпен. Его сообщник из плоти и крови находится в особняке. Достаточно малейшей детали – и я ухвачусь за ниточку».

И эту деталь (благодаря которой Шолмс сделал свои умозаключения со столь изумительной виртуозностью, что дело о еврейской лампе считается одним из тех, где он победоносно продемонстрировал свой полицейский гений) ему предоставил случай.

На третий день после полудня Шолмс, войдя в комнату, расположенную над будуаром, где дети делали уроки, встретил Анриетту, младшую из сестер. Она искала свои ножницы.