Дороти Сэйерс - Где будет труп

Гарриет скользнула взглядом по его худым ногам и спортивной фигуре.

— Не напрашивайтесь на комплименты, — сказала она холодно. — Все знают, что ваша вялость напускная и что своими артистичными пальцами вы на самом деле можете завязать узлом кочергу. Перкинс обрюзгший, шея у него цыплячья, а руки висят как плети. — Она повернулась к Глейшеру. — Перкинс не годится в головорезы. Когда вы подозревали меня, и то было убедительнее.

Глейшер моргнул, но удар выдержал.

— Да, мисс. В пользу той версии многое говорило.

— Конечно. Почему, кстати, вы от нее отказались?

Казалось, чутье подсказало Глейшеру, что он ступает по тонкому льду.

— Ну, она была немного, скажем так, слишком очевидной, а кроме того, мы не нашли никакой связи между вами и покойным.

— Вы очень мудро поступили, наведя справки. Ведь вы обо всем знали только с моих слов, так ведь? А сделанные мной снимки говорили о том, что я человек хладнокровный. И мое прошлое довольно-таки… назовем его богатым.

— Именно так, мисс. — Взгляд суперинтенданта совершенно ничего не выражал.

— А кого, к слову, вы обо мне расспрашивали?

— Вашу уборщицу.

— О! Вы подумали, что она знает, была ли я знакома с Полем Алексисом?

— По нашему опыту, — отвечал Глейшер, — уборщицы обычно знают такие вещи.

— Верно. И вы правда больше меня не подозреваете?

— Разумеется, нет!

— На основании характеристики, данной уборщицей?

— И дополненной, — проговорил суперинтендант, — нашими собственными наблюдениями.

— Понятно.

Гарриет пронзила Глейшера взглядом, но такими методами его было не пронять — он любезно улыбнулся в ответ. Уимзи, слушавший разговор затаив дыхание, решил, что невозмутимый полицейский заслуживает первой премии за проявленный такт. И обронил непринужденное замечание:

— Вы и мисс Вэйн в два счета расправились с теориями друг друга. Не хотите ли послушать, чем мы занимались весь вечер?

— Очень хочу, милорд.

— Мы начали, — сказал Уимзи, — с поисков улик в личных вещах покойника, в надежде, разумеется, пролить свет на Феодору и шифровки. Инспектор Ампелти проявил сочувствие и любезно предложил помочь. Помощь его и впрямь оказалась неоценимой. Два часа он тут сидит, глядя, как мы обшариваем все щели и закоулки, и всякий раз спешит сообщить, что эту щель и тот закоулок он уже обыскал и тоже ничего не нашел.

Инспектор Ампелти фыркнул.

— Мы не обнаружили ничего, кроме словаря Чемберса, — продолжил лорд Питер, — да и его обнаружили не сегодня. Его еще раньше нашла мисс Вэйн, когда при помощи кроссвордов отлынивала от работы над книгой. В этом словаре многие слова отмечены карандашом. Когда вы вошли, мы занимались тем, что их выписывали. Не хотите ли услышать, что у нас в коллекции? Вот несколько экземпляров. Читаю наугад: семафор, дипломат, покаяние, фаворит, паркетный, пеликан, любовница, монашеский, херувим, кабриолет, костюмерная, корабль, псалтырь, светило, личность, геральдист, пустячный, корысть, безумство. Тут еще много. Эти слова что-нибудь вам говорят? Некоторые из них вызывают ассоциации с церковью, другие — нет. Например, любовница. К ней я могу добавить тамбурин, пародию и дикобраза.

Глейшер рассмеялся:

— Звучит так, будто парень и сам увлекался кроссвордами. Это хорошие длинные слова.

— Но не самые длинные. Существуют слова гораздо длиннее, такие как предопределение, человеконенавистник и диафрагматический, но он не отметил ни одного настоящего членистоногого. Самое длинное из тех, что мы нашли, — «костюмерная», одиннадцать букв. Однако у всех есть два общих свойства, довольно любопытных.

— Какие, милорд?

— Ни в одном слове буквы не повторяются, и нет слов короче семи букв.

Суперинтендант Глейшер вдруг вскинул руку, как школьник на уроке.

— Шифр! — выкрикнул он.

— Именно, шифр. Мы думаем, что это ключевые слова к шифру, а так как в них не повторяются буквы, можно попытаться угадать, какого рода этот шифр. Беда в том, что мы уже насчитали несколько сот помеченных слов, а конца алфавита все не видно. Что заставляет меня сделать неутешительный вывод.

— Какой?

— Что они меняли ключевое слово после каждого письма. Думаю, дело было так: в каждом письме содержался ключ к следующему, а эти слова Алексис пометил про запас, чтобы были наготове, когда придет его очередь писать.

— А это не могут быть уже использованные слова?

— Вряд ли. Он бы не успел отправить больше двух сотен шифровок с начала переписки, то есть с марта. Если б даже писал по письму в день, столько бы не набралось.

— Верно, милорд. Но все-таки, если тот документ, что мы при нем нашли, — одна из этих шифровок, тогда ключ — одно из помеченных тут слов. Это немного облегчает дело.

— Непохоже. Я думаю, это слова для писем, которые писал Алексис. В каждом письме он указывал свой ключ для своего следующего письма. Но его корреспондент делал то же самое. Наоборот — ключевое слово для письма, найденного у Алексиса, тут, скорее всего, не помечено. Если только это письмо он не сам написал, что маловероятно.

— Но мы даже это не можем утверждать, — простонал Глейшер. — Потому что корреспондент прекрасно мог выбрать слово, которое Алексис приберег про запас. Это может быть что угодно.

— Совершенно верно. Тогда единственное, чем этот словарь нам помог, — мы знаем, что в шифре использовалось английское слово и письма, вероятно, были написаны по-английски. Но не обязательно: они могли быть написаны по-французски, по-немецки или по-итальянски — в этих языках тот же алфавит, — но уж точно не по-русски: там алфавит совсем другой. И на том спасибо.

— Если тут замешаны большевики, — глубокомысленно сказал Глейшер, — удивительно, что они не писали по-русски. Это бы удвоило секретность. Русский язык сам по себе ужасен, а уж русский шифр — и вовсе впору повеситься.

— Именно. Я уже говорил, что мне плохо верится в большевистскую теорию. Однако — черт побери! Увязать эти письма с Уэлдоном у меня никак не выходит.

— Хотел бы я знать, — вставил инспектор, — как убийцы, кто бы они ни были, выманили Алексиса на Утюг. А если он туда пришел из-за большевиков, то как Уэлдон и компания узнали, что он там будет?

Выходит, встречу назначили те же люди, что и горло перерезали. Отсюда вывод — кто письмо написал, тот и убийство совершил. Либо Уэлдон с компанией, либо иностранцы.

— Истинно так, царь[178].

— А при чем тут Ольга Кон? — спросила Гарриет.

— Хороший вопрос, — сказал Уимзи. — Это самая большая тайна из всех. Могу поклясться, что она говорила правду. И мистер Салливан, который, несмотря на свою фамилию, ни капельки не похож на ирландца, тоже говорил правду. В разрушенной стене цветок, из щели в камне я тебя извлек, и, как поэт отмечает далее, если бы я мог понять, что такое корень, и листок, и лепесток, познал бы я, кто эту плоть рассек[179]. Но я не могу понять. Кто этот таинственный бородач, пришедший к мистеру Салливану за портретом русской девушки, и как этот портрет, подписанный «Феодора», попал в бумажник трупа? Темная история, Ватсон.

— Возвращаюсь к первоначальному мнению, — проворчал инспектор. — Парень был с придурью, сам зарезался, и дело с концом. Может, у него была мания собирать фотографии девушек и посылать самому себе шифрованные письма.

— Отправляя их из Чехословакии?

— Ну, значит, кто-то делал это за него. Насколько я понимаю, у нас нет обвинения ни против Уэлдона, ни против Шика, а обвинение против Перкинса дырявое, как дуршлаг. Что до большевиков — где эти большевики? Ваш друг, старший инспектор Паркер, наводил справки о действующих у нас большевистских агентах и выяснил, что никто из них в последнее время здесь не появлялся. И известно, что каждый из них делал в четверг 18-го. Вы скажете, что это был неизвестный большевистский агент, но их тут вовсе не так много, как можно подумать. Ребята в Лондоне знают гораздо больше, чем может представить обычная публика. Если бы Алексис и его приятели занялись чем-нибудь не тем, там бы сразу поняли, в чем дело.

Уимзи вздохнул и поднялся.

— Пойду домой спать, — объявил он. — Надо дождаться, пока придут фотографии письма. Жизнь — прах и пепел. Я не могу доказать свои версии, а тут еще Бантер снова меня бросил. Он покинул Уилверкомб в тот же день, что и Вильям Шик, оставив записку, что один из моих любимых носков потерян в прачечной и что он пожаловался управляющему. Мисс Вэйн, Гарриет, если вы позволите мне вас так называть! Будьте моей женой, следите за моими носками и, между прочим, станьте первой писательницей, которая приняла предложение руки в присутствии суперинтенданта и инспектора полиции!

— Не стану. Даже ради заголовков в газетах.