Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок
Был и третий выход, который он избрал: притворяться неведающим в надежде, что связь окончится сама собой, и предпринимать какие-то шаги — словно это так легко придумать, — чтобы ее разрушить. Он долго ломал себе голову, не накинуть ли еще пятьсот фунтов, дабы уговорить упрямого Джуда Дэвиса. Мысль о столь крупных суммах была просто невыносима. К тому же никто не мог поручиться за благоприятный исход. Он считал, что Перл не устояла перед физической привлекательностью Годфри и его неслыханной самоуверенностью, удивительной в таком маленьком человеке. Но стоит уничтожить этот выдуманный образ, как разлетятся иллюзии, побудившие его глупую красавицу-жену связаться с обыкновенным вульгарным слугой-недоростком. Однако женщины народ ненадежный. От них всего следует ждать.
Можно, конечно, пожертвовать целым состоянием, чтобы стереть его в порошок, сбить с него спесь, поубавить самонадеянности у этого наглого петушка, унизить его дикое высокомерие…
Даже успехи Энджелла в прочих областях жизни никак не компенсировали этой неудачи. Был произведен обмен соглашениями, из рук в руки передан чек на десять тысяч фунтов; лорд Воспер, проматывающий деньги в Лозанне, оказался теперь целиком и полностью опутан хитроумным юридическим договором, обязывающим его продать усадьбу Меррик и все прочее компании «Земельные капиталовложения» за дополнительные восемьдесят тысяч фунтов, когда усадьба перейдет в его собственность. Сэр Фрэнсис Хоун был очень доволен, что в дебатах, последовавших за речью королевы в палате представителей, не было сделано никаких объявлений о строительстве в этом районе. Дело потихоньку продвигалось вперед, и Хоуну было известно, что в скором времени Министерство обратится к консультантам по поводу плана строительства.
Сэр Фрэнсис остался также доволен покупкой Каналетто. Получив картину, он призвал экспертов со стороны, подтвердивших мнение Кристи. Картина теперь занимала почетное место в гостиной сэра Фрэнсиса, над камином работы Адама.
Уилфреду все это казалось суетой и томлением духа. Жизнь обретала для него смысл только за столом, он находил извращенное удовольствие в том, чтобы вернуть потерянный вес. Дома он притворялся, что придерживается диеты, но за его стенами поглощал обеды, достойные Гаргантюа. Его клуб вовсе не был раем для гурманов: туда ходили, скорее, беседовать, чем есть, поэтому даже в те вечера, когда он играл в бридж, он частенько ужинал в одном из славившихся своей кухней ресторанов в Сохо. Как-то, в один из вторников в конце ноября, он поужинал в ресторане на Сент-Мартинз Лейн слоеными пирожками с рокфором, за чем последовали палтус «берси», цыпленок с грибами и гренками с паштетом из куриной печенки, затем филе со свежим паштетом из гусиной печенки и трюфелями под соусом «мадера». Он завершил ужин ванильным суфле и кофе и запил двумя бутылками вина.
В клубе, за бриджем, он вдруг почувствовал изжогу, что удивило и обеспокоило его. Они оба взяли карты, он и его партнер, старичок по имени Морис, прославившийся в двадцатые годы своими любовными похождениями. Поэты и пэры спорили по поводу его греческого профиля, борьба за его благосклонность вызывала сцены жесточайшей ревности, он был замешан в одном из громких скандалов того времени. Теперь это был высохший старичок с морщинистыми щеками, лысиной и горестно опущенными углами рта. А ведь слыл когда-то красавцем.
Морис был незлобивым человеком, несколько суетливым и дотошным, но сегодня его присутствие раздражало Энджелла. Вид его напоминал ему о собственной бренности, о том, во что скоротечное время обращает и молодость, и красоту. Вспомнилась Энджеллу и лживая красота и молодость в доме № 26 на Кадоган-Мьюз, свежая, податливая, цветущая, которая в этот самый момент могла быть добычей другого мужчины, нарушавшего права его, Энджелла, собственности и крадущего у него счастье и наслаждение.
Они сыграли один роббер и проиграли его, затем потянули карты и вновь оказались партнерами. Когда-то Морис считался хорошим игроком, но после микроинсульта стал рассеян. Они умудрились дойти до трех-без-козыря, не имея ни одной заручки в трефах, но благодаря неудачному выходу контрпартнера Энджелл сумел-таки набрать положенные взятки. При следующей сдаче, — поскольку они были уже в зоне, и не будучи полностью уверенным в своем партнере, — Энджелл удержался от назначения в пиках, дававшего им роббер, и вместо этого с полным основанием дублировал пять бубен, назначенных противниками. По ходу игры противники взяли две взятки в червах, причем Морис сбросил сначала валета, а затем тройку. Как только контрпартнеры начали козырять, Энджелл взял своим тузом и пошел в черву. У Мориса оказалась десятка. Игра была выиграна.
— О чем вы, дорогой мой, думали? — сказал Энджелл, — вы же показали мне, что у вас всего две червы. Мы могли бы посадить их без одной.
— Неужели я действительно показал, Уилфред? — прошепелявил Морис. — Ах, да, точно, голубчик. Припоминаю. Видите ли, я хотел запудрить им мозги. Решил, что они будут пытаться выиграть игру на ренонсах, и думал напугать их и заставить козырять, — он довольно хихикнул, восхищенный собственной хитростью. — Бывает, правда, что вместо противника надуешь собственного партнера. Ничего не поделаешь.
При следующей сдаче их контрпартнеры назначили малый шлем в бубнах и выиграли его.
Энджелл отказался от следующей партии. Часы показывали половину десятого, он почувствовал усталость и заторопился домой. Им овладело чувство фатальной обреченности. Пусть он застанет их вместе, значит, так велит судьба. Значит, это неизбежно. Он выпил две порции чистого виски, вышел на улицу и подозвал такси. В такси его немного мутило.
Отбросив все предосторожности, он вошел в дом, хлопнул входной дверью, сбросил пальто. В прихожей горел свет, полоска света проникала из-под двери гостиной, но его никто не окликнул. Он с шумом растворил дверь. Перл сидела за работой, подшивая юбку. Одна.
— Уилфред, — сказала она, — вы сегодня рано. Что-нибудь случилось?
— Я себя неважно чувствую, — ответил он. — Мне как-то не по себе. — Он рухнул на стул, чуть не сломав его.
— В чем дело? Хотите брэнди?
— Видимо, что-то с сердцем. — У него кольнуло в боку, когда он входил в дом. — Пожалуй, я просто немного здесь отдохну.
Она пошла на кухню, где, по настоянию Уилфреда, хранились все спиртные напитки. Наливая брэнди, она думала: ничего не скажешь, повезло, Годфри позвонил в шесть и отложил свидание. Леди Воспер еле дышит, он не может уйти, вот уж поистине повезло.
Она принесла брэнди и, пока он пил, терпеливо стояла рядом.
— Вы, наверное, совсем заработались? Что случилось? Это началось в клубе?
— Я почувствовал себя плохо и вернулся домой. Хорошо, что вы не ушли.
— Да. Может, позвать доктора?
— Подождите. — Что это? Искреннее беспокойство или притворная заботливость; может, она уже предвкушает его смерть и блага, которые за ней последуют? Боль не оставляла, как подспудно гложущая мысль.
— У меня был тяжелый день. Мне нездоровилось, когда я уходил с работы. Следовало сразу поехать домой.
Он выпил брэнди и попросил еще. Потом позволил увести себя в спальню. У него кружилась голова. Она помогла ему раздеться, но когда собралась уйти, он попросил ее остаться, посидеть с ним. Все съеденное и выпитое комком подступало к горлу.
Перл села у кровати, и он взял ее за руку. Он нуждался в сочувствии. Поддельном или настоящем, он все равно в нем нуждался.
После третьей рюмки боль наконец исчезла, осталось лишь ощущение переполненности и тяжести в желудке. Но потребность в утешении не прошла. Он готов был излить ей все свое горе, довериться ей, словно не она явилась виновницей драмы, упасть в объятия той, которая причинила ему боль. Он с трудом внял остаткам здравого смысла, шептавшего ему, что тут-то он ее и потеряет.
Он вдруг заговорил об Анне. Словно пытался через ту старую трагедию выразить все свои теперешние беды, ему хотелось раскрыться до конца. Он рассказал ей об их первой встрече и о последующих. Он не стал объяснять, что встретил Анну вскоре после войны, когда только что кончились годы унижений, перенесенных им в армии, и когда в сравнении с суровой и непонятной военной службой гражданская жизнь и люди сначала обрадовали его. Настал короткий период уверенности в себе, тут-то он и встретил Анну и начал за ней ухаживать. С ее смертью умерла не только их любовь, а нечто гораздо большее.
— Наша последняя встреча, — сказал он. — Я стараюсь о ней не думать, иногда не вспоминаю месяцами и вдруг… Может быть, женитьба все вновь во мне пробудила. Анна словно ожила в вас.
Перл смущенно повела плечами.
— Я не хочу быть чьим-то прообразом.
— Нет. Но я, видимо, не разлюбил ее, и когда влюбился в вас…
