Агата Кристи - Немой свидетель
– Это она после шока, бедняжка, – говорила мисс Лоусон.
И сокрушенно добавляла, испытывая удовлетворение от несчастья, которое внесло хоть какую-то живость в унылое их существование:
– Боюсь, она никогда уже не оправится от него.
Доктор Грейнджер, напротив, был совершенно другого мнения.
Он уверял мисс Аранделл, что к концу недели она сможет спуститься вниз, что, к великому счастью, она не сломала ни единой косточки, что она не представляет никакого интереса для настоящего солидного врача и что, будь у него все пациенты такими, ему пришлось бы немедленно отказаться от своей практики и подыскивать себе иное поприще.
А Эмили Аранделл отвечала старому доктору в том же духе – они были давними друзьями. С ней он не разводил церемоний, да и она откровенно пренебрегала его наставлениями, – однако оба они всегда получали удовольствие от общения друг с другом.
После того как доктор с громким топотом удалился, престарелая дама долго лежала нахмурившись и почти не слушая болтовню Минни Лоусон, которая из лучших побуждений просто не закрывала рта. А затем вдруг, словно очнувшись, набросилась на мисс Лоусон.
– Бедный наш маленький Боб! – ворковала мисс Лоусон, склонившись над собакой, которая лежала на коврике возле кровати хозяйки. – И не жалко тебе твоей бедной мамочки, ты причинил ей столько бед?!
– Не будьте идиоткой, Минни! – сердито гаркнула мисс Аранделл. – Где же ваше хваленое чувство справедливости? Разве вам не известно, что у нас в Англии любой считается невиновным до тех пор, пока не доказана его вина?
– Но ведь известно…
– Ничего нам не известно! – снова гаркнула Эмили. – И перестаньте суетиться, Минни. Перестаньте хватать то одно, то другое. Вы не умеете вести себя у постели больного! Уходите отсюда и пришлите ко мне Элен.
Мисс Лоусон покорно выскользнула за дверь.
Эмили Аранделл посмотрела ей вслед и почувствовала легкое раскаяние. Минни, конечно, действует ей на нервы, но старается изо всех сил.
Мисс Аранделл нахмурилась.
Ей было ужасно жаль себя. Она относилась к числу тех энергичных, волевых старушек, которые привыкли решительно действовать в любой ситуации. Но в данной ситуации она просто не знала, как ей действовать.
Бывали моменты, когда она теряла уверенность в себе и не доверяла собственной памяти. А посоветоваться было совершенно не с кем.
Полчаса спустя мисс Лоусон, преодолев на цыпочках скрипящие половицы, вошла в комнату с чашкой мясного бульона в руках и замерла в нерешительности, увидев, что хозяйка ее лежит с закрытыми глазами. И тут Эмили Аранделл вдруг резко произнесла:
– Мэри Фокс.
Мисс Лоусон едва от неожиданности не уронила чашку.
– Кокс, дорогая? – переспросила она. – Вы хотите, чтобы я подбросила угля в топку?
– Вы что, оглохли, Минни? При чем тут кокс? Я сказала: «Мэри Фокс». Я встретила ее в Челтнеме в прошлом году. Она была сестрой одного из каноников[6] кафедрального собора в Эксетере[7]. Дайте мне эту чашку. Не то вы превратите ее в блюдце. И прекратите ходить на цыпочках. Вы даже не представляете, как это раздражает. А теперь спуститесь вниз и принесите мне лондонский телефонный справочник.
– Может, просто найти вам нужный номер, дорогая? Или адрес?
– Если бы я хотела, чтобы вы это сделали, я бы так и сказала. Делайте то, что я вам велю. Принесите справочник и поставьте возле моей кровати письменные принадлежности.
Мисс Лоусон поспешила выполнить приказания.
Когда она, сделав все, что от нее требовалось, выходила из комнаты, Эмили Аранделл неожиданно произнесла:
– Вы славное, преданное существо, Минни. Не обращайте внимания на мой лай. Он куда страшнее моих укусов. Вы очень терпеливы и внимательны ко мне.
Мисс Лоусон вышла из комнаты порозовевшая, счастливо бормоча что-то под нос.
Сидя в постели, мисс Аранделл написала письмо. Она писала его не торопясь, часто задумываясь и подчеркивая наиважнейшие слова, она то и дело зачеркивала фразы и писала поверх зачеркнутого – ибо училась в школе, где ее приучили не переводить без нужды бумагу. Наконец, облегченно вздохнув, она поставила свою подпись и вложила листки в конверт. На конверте старательно вывела имя и фамилию адресата. Затем взяла еще один листок бумаги. Но на сей раз сначала составила черновик, внимательно его прочла и, кое-что поправив, переписала начисто. Еще раз перечитав все написанное, она, довольная результатом своих трудов, вложила его в другой конверт, адресовав Уильяму Первису, эсквайру[8], в адвокатскую контору «Первис, Первис, Чарлсуорт и Первис» в Харчестере.
После чего она взяла первый конверт, где было указано имя мосье Эркюля Пуаро, и, отыскав в телефонном справочнике нужный адрес, переписала его на конверт.
В дверь постучали.
Мисс Аранделл быстро сунула конверт под клапан бювара[9].
Ей вовсе не хотелось давать пищу любопытству Минни. Минни и так любила совать нос куда не следовало.
– Войдите, – сказала она и со вздохом облегчения откинулась на подушки.
Теперь она сделала все необходимое, чтобы не оказаться безоружной в сложившейся ситуации.
Глава 5
Эркюль Пуаро получает письмо
События, о которых я только что рассказал, разумеется, стали известны мне гораздо позже, после тщательного опроса членов семьи. Полагаю, я изложил все достаточно верно.
Мы с Пуаро оказались вовлеченными в дело благодаря письму, полученному от мисс Аранделл.
Я отлично помню тот день. Стояло жаркое, душное утро уходящего июня.
Пуаро совершал торжественную церемонию вскрытия утренней корреспонденции. Он брал в руки каждое письмо, сначала внимательно его разглядывал, потом аккуратно взрезал конверт специальным ножичком; прочитав письмо, клал его в одну из четырех стоп возле кружки с шоколадом, ибо имел отвратительную привычку пить шоколад на завтрак. Все это он проделывал автоматически, словно хорошо отлаженная машина.
Так уж у нас было заведено, и малейший сбой тотчас обращал на себя внимание.
Расположившись у окна, я глазел на проезжавшие мимо машины. После недавнего возвращения из Аргентины зрелище бурлящего Лондона явно будоражило мою истосковавшуюся по нему душу.
Обернувшись к Пуаро, я с улыбкой сказал:
– Ваш скромный Ватсон[10] осмеливается сделать некое умозаключение.
– С удовольствием выслушаю вас, мой друг.
Приняв соответствующую позу, я важно констатировал:
– Сегодня утром среди прочих писем одно вас особенно заинтересовало.
– Вы настоящий Шерлок Холмс! Совершенно верно!
– Видите, ваши методы пошли мне на пользу, Пуаро, – засмеялся я. – Раз вы прочитали письмо дважды, значит, оно привлекло ваше внимание.
– Судите сами, Гастингс.
Заинтригованный, я взял письмо и тут же скорчил кислую гримасу. Оно представляло собой два листка, исписанных старческими, едва различимыми каракулями, и к тому же было испещрено многочисленными поправками.
– Мне следует прочитать это, Пуаро? – жалобно спросил я.
– Необязательно. Как хотите.
– Может, вы перескажете его содержание?
– Мне хотелось бы знать ваше мнение. Но, если у вас нет желания, оставьте его.
– Нет-нет, я хочу знать, в чем дело.
– Вряд ли вы что-нибудь поймете, – сухо заметил мой друг. – В письме толком ни о чем не говорится.
Сочтя его высказывание несколько несправедливым, я без особой охоты принялся читать письмо.
«Мосье Эркюлю Пуаро.
Уважаемый мосье Пуаро!
После долгих сомнений и колебаний я пишу (последнее слово зачеркнуто), решилась написать вам в надежде, что вы сумеете помочь мне в деле сугубо личного характера. (Слова „сугубо личного“ были подчеркнуты три раза.) Должна признаться, я о вас уже слышала от некой мисс Фокс из Эксетера, и хотя сама она не была знакома с вами, но сказала, что сестра ее шурина, имя которой, к сожалению, не помню, говорила о вас как об исключительно отзывчивом и разумном человеке („отзывчивом и разумном“ подчеркнуто один раз). Разумеется, я не стала допытываться, какого рода („рода“ подчеркнуто) расследование вы проводили для нее, но со слов мисс Фокс поняла, что речь шла о деле весьма деликатном и щепетильном». (Последние четыре слова подчеркнуты жирной линией.)
Я прервал на какое-то время чтение. Разбирать едва видимые каракули оказалось нелегкой задачей. И снова спросил:
– Пуаро, вы полагаете, стоит продолжать? Она что-нибудь пишет по существу?
– Наберитесь терпения, мой друг, и дочитайте до конца.
– Легко сказать, набраться терпения… Здесь такие каракули, будто это паук забрался в чернильницу, а потом прогулялся по листкам бумаги. У сестры моей бабушки Мэри, помнится, был такой же неразборчивый почерк, – проворчал я и снова погрузился в чтение.
«Мне думается, вы смогли бы помочь мне разобраться в той сложной дилемме, которая встала передо мной. Дело очень деликатное, как вы, наверное, уже догадались, и требует крайне осторожного подхода, поскольку я все еще искренне надеюсь и молю бога („молю“ подчеркнуто дважды), что подозрения мои не оправдаются. Человеку свойственно порой придавать слишком большое значение фактам, имеющим вполне обыкновенное объяснение».
