Доминик Сильвен - Когда людоед очнется

— Где ее нашли?

— В парке Монсури. Там, где работал ваш приятель и соотечественник. Пока не испарился.

— Погодите-ка! А доказательства у вас есть?

Он лишь вздохнул, не сводя с нее пристального взгляда.

— Брэд лучше всех на свете, — продолжала она. — К тому же в Монсури есть и другие садовники.

— Разумеется, но только он был знаком с жертвой. Он работал у нее под окнами.

— Вы только что сказали, что он работал в парке Монсури.

— Скажем, он еще и подрабатывал. Мне трудно поверить, что он так и не связался с вами. Вы утверждаете, что он спас вам жизнь. Обычно это сближает.

— Повторяю, после Катрины я не получала от Брэда никаких известий. Если вы думаете, будто я знала, что он во Франции, то вы очень сильно заблуждаетесь.

— А если вы думаете, что со мной можно разговаривать таким тоном, то заблуждаетесь еще сильнее.

Ингрид смерила его самым холодным взглядом, на какой только была способна. В ответ он одарил ее очередной беглой ухмылкой.

— Хотите чего-нибудь попить? — поинтересовался он слащаво.

— No.

— Напрасно. Мы здесь надолго.

Солнце заливало Париж золотистым сиянием. Ингрид шла вверх по бульвару Опиталь, твердя себе, что весна слишком прекрасна, чтобы предаваться унынию. Доказательством тому служили улыбки парижан, синее чудо-небо, по которому скользили чудо-облака, и внезапный ветерок, веявший свежестью и шаловливо ласкавший кожу, так что хотелось бродить по улицам до самой ночи. Она заставила себя сделать несколько глубоких вдохов и улыбнуться. Где-то она прочла, что для хорошего настроения достаточно придать лицу правильное выражение, а тело, повинуясь душе, довершит начатое. Но, добравшись до Питье-Сальпетриер, она заметила скамейку напротив цветочного магазинчика и села, позволив себе наконец излить душу:

— Fuck! Fuck! Fuck!

Этот чертов майор продержал ее больше трех часов. Они с его тощим помощником-подпевалой допрашивали ее, сменяя друг друга. Но почему они не желали верить, что она знать ничего не знала о приезде Брэда в Париж? Она снова попыталась отвлечься и сосредоточилась на алюминиевых ведрах с цветами, выставленных на тротуар. Азалии, лилии, даже мимоза, такое редкое и хрупкое растение. Она закрыла глаза, пытаясь уловить ее аромат, но все заглушали выхлопные газы.

Она и подумать не могла, что Брэд мог уехать из Штатов и приобрести поддельные документы. Конечно, у него французские корни, но где он научился говорить по-французски как заправский француз? И почему не навестил ее? Откуда у него ее афишка? Какое отношение он имеет к этому жуткому убийству? Задушена. За-ду-ше-на. У нее было ощущение, что это слово, уродливое и труднопроизносимое, бьется у нее в голове, как муха о стекло. Задушена. Задушена.

— Fuck! Fuck! Fuck!

В одиночку ей ответа не найти. В одном она уверена: несмотря на все свои таланты в области защиты зеленых насаждений от любых летучих и ползучих гадов, Брэд и мухи не обидит. И уж тем более не станет убивать бедняжку в парке Монсури.

Решительным шагом она направилась к станции «Сен-Марсель». Ей известно, где найти собеседников, способных на большее, чем без конца задавать одни и те же идиотские вопросы, надеясь добиться результата. Между прочим, почему о полицейских допросах говорят «поджаривать на медленном огне»? Ведь между поварами и полицейскими нет абсолютно ничего общего.

5

— На закуску я тебе советую взять спаржу.

— Просто спаржу, без ничего?

— Ну что ты! Поджаренную с пармезаном и пармской ветчиной.

— Недурно. А потом?

— А потом ножку ягненка.

— С картошкой?

— Молодой и рассыпчатой.

— А вино?

— Легкое «кот-роти». Я только что его получил. Весьма недурное. Начнешь с него?

— Если ты отведаешь его вместе со мной, Максим.

— Ладно, но только один глоток, Лола. Сейчас начнется запарка, мне надо быть в форме.

Лола Жост проследила взглядом за тем, как Максим Дюшан бодрым шагом устремился к винному погребу. У нее тоже было приподнятое настроение. Она встала рано утром и смаковала кофе, облокотившись на подоконник открытого окна, выходившего на улицу Эшикье, осененную благодатью.

То было великое таинство. Каким образом лишенная деревьев городская магистраль с редкими цветочными горшками на подоконниках могла передавать это ощущение бурлящей природы? Хотелось верить, что воздух был насыщен не только пыльцой, а еще и частицами, заряженными животворной силой.

«Животворная сила! И что это на меня нашло?» — улыбнулась она про себя.

Лола села за свой обычный столик, откуда открывалась панорама «Дневных и ночных красавиц», хотя слово «панорама» было слишком звучным для скромного местного ресторанчика. Появился Максим с вином и штопором. От одного взгляда на этикетку у Лолы потекли слюнки. Хлоя, официантка, хорошо знавшая пристрастия хозяина и отставной комиссарши полиции, поставила на стол вазочку с зелеными оливками.

Максим разлил вино, и Лола вдохнула содержимое своего бокала.

— Знаешь, что сказал бы Рабле, Максим?

— Нет, но хотел бы узнать.

— «Насколько же запах вина соблазнительнее, пленительнее, восхитительнее, животворнее и тоньше, чем запах елея!»[5]

— Поддерживаю, — сказал Максим, отпивая глоток.

Лола последовала его примеру и удовлетворенно причмокнула. Тут она увидела фигуру Ингрид, промелькнувшую за широкими окнами «Красавиц». Когда та вошла, Лола заметила, как измучена ее подруга. Она хотела было предложить ей присоединиться к ним за чашей «кот-роти», но вовремя одумалась. Американка придерживалась разумного и здорового образа жизни и до самого вечера не брала в рот спиртного.

Ингрид рухнула на стул, словно пестрый мешок с картошкой. Высмотрев в ведерке бутылку, она налила себе, даже не взглянув на этикетку, не полюбовавшись цветом вина, не насладившись его букетом, и залпом проглотила чудесный нектар. Максим и Лола воздержались от каких-либо комментариев: ситуация была не из простых, а заряженные животворной силой частицы явно не подействовали на Ингрид Дизель. Они молчали, давая ей подыскать нужные слова, и когда она их нашла, голос ее был искажен неизъяснимой яростью:

— Они вызвали меня в нерассветную рань и сообщили, что один из моих лучших товарищей убил девушку, словно свинью, а потом слинял, как последний трус.

— Спокойно, — сказала Лола. — Давай по порядку. Кто это «они»?

— Твои экс-коллеги.

— Легавые из Десятого округа?

— Нет, с площади Италии. Майор Саша Дюген, невыносный тип.

— Ты хочешь сказать, невыносимый?

— Невыносимый, невывозимый, какая разница!

— Я знаю о нем понаслышке. Честолюбив. Между прочим, он самый молодой майор в Париже. К тому же женат на высокопоставленной чиновнице из Министерства внутренних дел, такой же честолюбивой, как он сам. А что за друг?

Ингрид набрала в грудь побольше воздуха и заговорила о Брэде Арсено, Новом Орлеане, нападении, спасении, Магнолия-холле и даже о попугаях, орущих на ветках Великана, о лимонаде, поджидавшем их в холодильнике, и о рыбках, резвившихся в протоке. Лола и Максим позволили ей размотать до конца клубок воспоминаний. Не только потому, что воспоминания были колоритными: повествование явно шло на пользу Ингрид, певшей дифирамбы своему другу-садовнику. Лола, как истинный комиссар полиции в отставке, подумала, что ее американская подруга пытается убедить саму себя в непричастности этого Брэда к преступлению, так как не в силах полностью избавиться от подозрений.

— А что за убийство? — спросила она.

— Убита девушка. Задушена в парке Монсури. Медленно и жестоко. Пластиковым пакетом.

— Кажется, я что-то такое читала в газете, — подтвердила Лола. — А когда это было?

— Ну конечно! — вмешался Максим. — Совсем недавно. Девочки, дальше можно не искать.

— Да и зачем? — хмыкнула Лола. — Чего нам еще искать — такое вино, такая компания. И славная страшилка на закуску.

— Как ты можешь шутить, Лола? Это ужас что такое!

— Я спускаю пар. И тебе советую.

— Чтобы расшевелить твое волнение и выгнать покой, придется попотеть.

— Лучше говорить «взволновать» и «нагнать страху», Ингрид, но это все мелочи.

— «Взволновать» — гадкое слово.

— Не спорю, но оно значит именно то, что значит.

Ингрид пожала плечами и снова налила себе вина.

Максим вернулся со старым номером «Франс суар». Разгладив газету, он протянул ее Лоле.

В среду, 22 марта, в 6.45 утра, пара джоггеров наткнулась на чудовищную находку. Безжизненное тело Лу Неккер, двадцати четырех лет, проживавшей в Тринадцатом округе, лежало в парке Монсури (Четырнадцатый округ). На девушку напали на рассвете; по-видимому, убийца воспользовался пластиковым пакетом, чтобы задушить жертву. Преступление было совершено до открытия парка, но комиссариат на площади Италии обращается к возможным свидетелям. Расследование ведет майор Саша Дюген.