Стейн Ривертон - Хамелеон. Смерть явилась в отель. Дама не прочь потанцевать

Старший инспектор принял его весьма дружелюбно. Он усадил молодого человека за небольшой полированный столик и между ними завязался непринужденный разговор. Они сидели друг против друга. На блестящей поверхности стола не было ничего, кроме блокнота и карандаша.

Начался небольшой допрос. Полицейский в штатском костюме оставался в кабинете. Иногда в кабинет заходили какие-то люди, они передавали старшему инспектору записки, тот бросал на них беглый взгляд, небрежно сминал и вертел в пальцах. Раза два эти люди что-то шептали му на ухо. Все в кабинете напряженно прислушивались, стараясь уловить хоть что-то из сказанного. Было похоже, будто два человека играют в шахматы в присутствии заинтересованных зрителей.

Профессор Арвидсон впервые в жизни наблюдал столь неофициальный и какой-то неформальный допрос. Прежде всего его поразило дружеское отношение старшего инспектора к подозреваемому молодому человеку. Их беседа напоминала ленивую болтовню уже порядком утомленных поездкой пассажиров в вагоне поезда. Пожилой человек встретил молодого соотечественника и, чтобы убить время, делает вид, будто его очень интересуют дела попутчика.

Кроме того, профессора удивило, что о смерти господина Мильде или о краже у ростовщика вообще не было сказано ни слова. Разговор шел о посторонних вещах, он словно описывал большие круги. Обычно очень серьезный старший инспектор позволял себе шутить и иронично поддразнивать своего собеседника, однако самым дружеским образом. Иногда в его голосе звучали даже искренняя сердечность и участие, и тогда старший инспектор обращался к преступнику, называя его просто по имени: Послушайте, Кнуд-Оге… или Кнуд-Оге, расскажите-ка мне…

Зачем инспектор задает ему столько не относящихся к делу вопросов? — недоуменно думал профессор. Где бывает, с кем общается, что делает, сколько пьет, часто ли играет и по крупному ли? Этот разговор открывал перед профессором совершенно новый Копенгаген, не весь, только его часть, может быть, половину, ночной Копенгаген с его непостижимыми развлечениями, танцами, заведениями, странными людьми — это был особый мир с необычными вкраплениями и веселья и страха. Старший инспектор был знаком с этим миром, по-видимому, не хуже, чем его собеседник, и когда они весело вспоминали некоторые шумные праздники, на которых присутствовало много дам с самыми невероятными прозвищами, в голосе старшего инспектора начинали звучать дружеские нотки, словно он хотел сказать: Да-да, это нам хорошо известно, мы сами не прочь иной раз покутить.

Однако профессор Арвидсон был внимательный наблюдатель и довольно быстро разгадал систему старшего инспектора: преступник не должен был даже заподозрить, что именно на самом деле интересовало полицию. Молодой человек просидел в кабинете уже целый час, он все время был в напряжении и начал уставать. У корней его светлых, вьющихся волос выступила испарина, улыбка перестала быть открытой и доверчивой, черты лица как бы застыли. Он нерешительно поставил локти на стол.

Теперь профессор начал улавливать связь в этом легком, казалось бы ничего не значащем разговоре. Обнаружил наконец тонкую, едва уловимую сеть, по мере разговора она становилась все заметней и ячея ее делалась все меньше.

Старший инспектор сделал вид, будто узнал все, что его интересовало, и сейчас отпустит молодого человека. Разговор подошел к концу.

— Да, между прочим, вы ведь были у нас здесь совсем недавно, — вдруг сказал он. — Тогда дело касалось азартных игр. Если не ошибаюсь, вам пришлось уплатить штраф?

— Было дело. Надо же как-то убивать время, — ответил молодой человек.

— Но вас тогда окружали всякие подозрительные личности, да и место тоже было весьма подозрительное, эта гостиница «Неаполь».

Кнуд-Оге улыбнулся:

— Я не робкого десятка.

— Вы, наверное, всегда носите при себе оружие?

— Нет, мне оружие не нужно.

— Значит, вы не носите с собой огнестрельного оружия?

— Не припомню такого.

Старший инспектор вдруг наклонился к нему через стол:

— Скажите, в последние восемь дней вы не держали в руках револьвера?

— Нет.

— Вы в этом уверены?

— Вполне.

Старший инспектор не спускал с него глаз:

— Ваши слова свидетельствуют против вас, — сказал он. — Почему вы так дрожите? Стол ходуном ходит у вас под руками.

7

Признание

Неожиданно старший инспектор переменил тактику. Он хорошо знал этот тип преступников — они быстро запутывались в своих выдуманных показаниях и попадали в ловушку. Главным образом, это касалось молодых и неопытных людей, которые еще не сидели в тюрьме и не имели дела с судьями. Старший инспектор внимательно, даже с некоторым разочарованием следил за молодым человеком. Ему казалось, что тот сдался слишком быстро. От хитрого, изворотливого, способного к сопротивлению Кнуд-Оге он ждал большего. Теперь же Кнуда-Оге Хансен сидел перед старшим инспектором поникший, бледный и дрожащий. Старший инспектор раздумывал, как лучше нанести последний удар. Наконец он с бранью обрушился на молодого человека — он умел с каждым говорить на его языке, характерном именно для его круга, и потому слова инспектора били точно в цель. Смысл сказанного сводился к тому, что Кнуд-Оге идиот, если думает, что своей дурацкой ложью сумеет провести опытного полицейского, да он просто болван и потому увяз по уши. Если бы он сразу сказал правду, его положение сейчас было бы неизмеримо лучше, во всяком случае, он не потерял бы понапрасну столько времени.

— Что же касается того револьвера, — продолжал старший инспектор, — то у нас есть доказательства, что несколько дней назад вы показывали его своей любовнице Катрине Гаванской.

Инспектор кивнул на одного из следователей, вошедшего в кабинет во время допроса:

— Пока вы тут громоздили одну ложь на другую, этот человек побывал у вас дома, — старший инспектор сверился с одной из переданных ему недавно записок, — и ваша хозяйка сказала, что видела у вас в комоде револьвер, спрятанный под рубашками, причем именно такой, какой нас интересует — с серебряной пластинкой на рукоятке.

Старший инспектор наклонился к молодому человеку, стараясь поймать его взгляд, но тот все время прятал глаза.

— Почему вы отрицаете, что у вас был этот револьвер? — спросил старший инспектор. — Ведь у нас в стране не запрещено владеть оружием?

Кнуд-Оге Хансен поднял глаза и устало улыбнулся:

— Да просто потому, что я украл этот револьвер, — ответил он. — Это я обокрал лавку ростовщика. Но ничего более серьезного на моей совести нет.

— Это случилось две недели назад?

— Да, примерно так.

— А что вы делали в эти две недели?

— Как обычно, слонялся по городу. Но вообще-то, не помню.

— Однако последние два-три дня вы должны помнить!

— Конечно.

Старший инспектор начал записывать показания в протокол. Потом спросил:

— Вспомните, где вы были вечером 29, это была среда. Где вы были в среду вечером?

— Как раз тот вечер я хорошо помню, — ответил молодой человек. — И я прекрасно понимаю, почему вы меня об этом спрашиваете. Но я этого не совершал.

— Чего не совершали?

— Это не я застрелил того старика.

— Вы говорите об убитом господине Мильде?

— Да, если его так зовут.

— Хорошо. Но вы так и не ответили на мой вопрос. Где вы были в тот вечер?

— На площади Святой Анны.

— В доме убитого?

— Да.

— Вы знали господина Мильде?

— Никогда не видел и никогда с ним не разговаривал.

— Каким образом вы в тот вечер проникли к нему в дом?

— Через сад. Я сообразил потом, что мои следы должны были быть видны на лужайке. Незадолго перед тем шел дождь.

— Вы подобрали ключ, чтобы открыть калитку?

— Подобрал или нет, но калитку мой ключ открыл.

— Что вам там понадобилось?

— Что может быть нужно человеку, который таким образом проникает в чужой дом? Что-нибудь украсть, конечно.

— Вы сбирались украсть что-нибудь определенное? Деньги, драгоценности…

— Я знал, что у этого старика в кабинете находится большая сумма денег.

— И вы нашли эти деньги?

— Нет.

— Почему?

— Потому что когда я вошел из сада в комнату, он уже сидел мертвый в своем кресле. На шее у него была кровь. Я так испугался, что тем же путем сбежал оттуда.

— Однако рядом с убитым нашли ваш револьвер? — заметил инспектор.

— Тогда этот револьвер был уже не мой, — ответил Кнуд-Оге Хансен.

— Но вы признаете, что проникли в квартиру господина Мильде, чтобы обокрасть его?

— Да.

— И в том, что он был уже мертв, когда вы вошли в его кабинет?

— Да.

— Значит, вас кто-то опередил?