Рекс Стаут - В лучших семействах
Вскоре появился Лидс, который прикатил в видавшем виды фургончике с кузовом, переоборудованном под большую проволочную клетку, и мы вчетвером отправились смотреть псарню и округу. Лидс вводил меня в курс дела, а я задавал умные вопросы и делал пометки в блокноте. Потом мы перекочевали в дом, где принялись обсуждать использованный яд, способ отравления, возможных подозреваемых и так далее. Я даже притомился. Мне ведь приходилось играть роль, и не только из-за того, чтобы ни у кого не возникло подозрений по поводу истинной цели моего приезда, но еще и потому, что Аннабель была слишком хорошенькая, чтобы я мог стерпеть ее скептический настрой. Самое смешное, что отравленный пес даже не издох. Он жил и здравствовал. Я же так пыхтел и старался, словно для нас с Ниро Вульфом это было самое крупное дело за весь год, так что Лидс просто так, за здорово живешь, заполучил детективной работы на добрых полсотни долларов. Никого мы, естественно, на чистую воду не вывели, но вы бы только послушали, какие меткие вопросы я задавал!
Когда Аннабель и Хэммонд оставили нас, чтобы вернуться в Берчвейл, я расспросил Кэлвина Лидса о Хэммонде, который, вообразите себе, и в самом деле оказался банкиром. Да еще каким – вице-президентом Кредитной компании Метрополитен, который занимался всеми финансовыми делами миссис Рэкхем после смерти ее первого мужа. Когда я съехидничал, что, похоже, Хэммонд собирается заняться также, и всерьез, и невесткой миссис Рэкхем, Лидс пробурчал, что ничего такого не замечал. Я спросил, кто еще ожидается за ужином.
– Вы и я, – ответил Лидс. Он не спеша потягивал виски из высокого стакана. Мы сидели в небольшой гостиной в его домике, в которой не было ничего примечательного, кроме бесчисленных фотографий собак на стенах. На улице Лидс передвигался с живостью и энергией, которые составили бы честь многим людям вдвое моложе его; теперь же он расслабленно возлежал на кушетке. Он напомнил мне одну из собак, которую мы видели во время экскурсии: та псина нежилась на солнышке у дверцы своей клетки.
– Вы и я, – сказал Лидс, – а также моя кузина, ее муж, миссис Фрей, с которой вы уже познакомились, Хэммонд и еще один политический деятель, всего семеро...
– Что за политический деятель?
– Оливер А.Пирс.
– Я на короткой ноге с целой кучей политиканов, но о таком не слыхал.
– Только не говорите ему об этом, – буркнул Лидс. – Хотя в свои тридцать четыре он добрался лишь до законодательного собрания, но все же он потерял несколько лет из-за войны, как и многие другие молодые люди. Дайте ему шанс. Один, больше не надо.
– А кто он, друг семьи?
– Нет, и это очко в его пользу. – Лидс отхлебнул из стакана. – Когда он впервые появился здесь прошлым летом, он приехал как гость миссис Фрей, во всяком случае, она его пригласила, но очень скоро один из них, видно, поднадоел другому. Однако Пирс не терял времени зря: успел познакомиться с Линой Дарроу и втюрился в нее по уши.
– Кто такая Лина Дарроу?
– Секретарша моей кузины... Кстати, она тоже будет за ужином, так что выходит восемь. Не знаю, кто позвал его... возможно, кузина... но приехал он, такой занятый деятель, только ради Лины Дарроу. – Лидс хмыкнул. – В свои годы мог бы быть поосмотрительнее.
– Вы невысокого мнения о женщинах, не так ли?
– Они мне безразличны. – Лидс прикончил виски. – А с кем бы вы на моем месте предпочли жить – с такими изумительными животными или с женщиной?
– С женщиной, – убежденно ответил я. – Правда, я ее еще не выбрал, ведь их так много, но даже если она вдруг окажется сукой, то я искренне надеюсь, что не одной из ваших. Мне нужна такая, которую можно без опаски спускать с поводка. – Я махнул рукой. – Впрочем, оставим это. Вам больше по душе собаки, и на здоровье. А миссис Фрей тоже считается членом семьи?
– Да, – лаконично ответил он.
– Миссис Рэкхем держит ее как память о погибшем сыне? Или это помогает ее неврозу?
– Не знаю. Спросите ее сами. – Лидс выпрямился и встал на ноги. – Вы, конечно, знаете, что я был против ее визита к Ниро Вульфу. Я поехал с ней только потому, что она настаивала. Не представляю, на что она надеется, но вред ее затея принесет наверняка, это как пить дать. По-моему, вам не стоило приезжать сюда, но коль скоро вы здесь, то мы с таким же успехом можем пойти к ним и распивать их виски, а не мое. Пойду умоюсь.
И вышел.
4
Лидс предоставил мне на выбор либо ехать на автомобиле – что заняло бы три минуты, – либо пройти по лесной тропинке, и я проголосовал за пешую прогулку. До опушки леса было рукой подать, около сотни ярдов от угла псарни. Денек выдался довольно теплым для начала апреля, но стоило солнцу скрыться за вершиной холма, как воздух заметно посвежел, и я невольно ускорил шаг, что, впрочем, было вполне оправданным, так как я едва поспевал за Лидсом. А Лидс несся, закусив удила. Когда я выразил недоумение по поводу того, что ни в лесу, ни на открытом месте нам не попалась ни одна изгородь, он пояснил, что его земля это всего лишь уголок поместья миссис Рэкхем, который она отвела ему под застройку уже довольно давно.
Заключительную часть пути мы проделали по извилистой, посыпанной гравием дорожке, которая змеилась между лужайками, кустами, деревьями и клочками голой земли. Вообще провинциальная жизнь стала бы куда краше, если бы удалось отменить закон, запрещающий прокладывать между примыкающими владениями прямые дорожки. А то получается, что чем крупнее и богаче имение, тем сильнее вьются меж угодьями дорожки, и тем труднее соседям навещать друг друга. Как бы то ни было, в конце концов мы с Лидсом, успешно преодолев замысловатый лабиринт, достигли усадьбы миссис Рэкхем и вошли без звонка или стука, из чего я заключил, что Лидс тоже считался своим.
Все шестеро присутствующих собрались в комнате, или скорее зале (она была длиннее и шире, чем весь дом Лидса), устланной двумя десятками ковров, так и норовивших выскользнуть у меня из-под ног, и уставленной тремя дюжинами предметов, пригодных для сидения. Несмотря на ломящийся от напитков бар на колесиках, мне показалось, что долженствующее веселье еще не воцарилось, потому что встретили нас с Лидсом так, словно такого замечательного события не случалось целую вечность. Лидс представил меня гостям и хозяйке, поскольку считалось, что я не знаком с миссис Рэкхем, а затем, когда мой бокал наполнили, Аннабель Фрей прочитала лекцию о том, как я работаю. Оливер А. Пирс, государственный муж, тут же загорелся и потребовал, чтобы я продемонстрировал свое искусство, учинив каждому из них допрос с пристрастием как подозреваемому в отравлении собаки. Я отбрыкивался, но они настаивали, и мне пришлось уступить. Увы, на сей раз я выступил без привычного блеска.
Пирс оказался ловким малым. Его поведение подчинялось закону природы, который определяет особую неповторимую манеру общения народного избранника со всеми, кто уже достиг возраста выборщика; впрочем, природное чутье и отменная реакция позволяли ему легко маскировать этот недостаток, хотя он был примерно одних лет со мной. Впрочем, фигурой он мне тоже не уступал: высокий, широкоплечий, с располагающим честным лицом и улыбкой, которая в долю секунды зажигалась, как лампа-вспышка. Я завязал узелок на память, чтобы проверить, не живу ли я в его избирательном округе. Карьера ему, конечно, обеспечена, вопрос лишь в том, как высоко и как скоро он взлетит.
Если вдобавок к собственным талантам и достоинствам Пирс сумеет заполучить себе в упряжку еще и Лину Дарроу, то взлетит он очень высоко и очень скоро. На первый взгляд, она была помоложе Аннабель Фрей, лет двадцати шести, и я никогда не видел более прелестных глаз. Она их явно недооценивала или излишне скромничала. Когда я ее допрашивал, она прикинулась, что я припер ее к стенке, но глаза выдали, что она в два счета могла оставить меня в дураках. Не знаю, водила она меня за нос или практиковалась, либо же просто пыталась сойти за простушку.
Барри Рэкхем не только озадачил меня, но еще ухитрился посеять в моей душе смуту. Не знаю, то ли я глупее, чем считает Ниро Вульф, и дважды глупее, чем считаю я сам, то ли мистер Рэкхем был умнее, чем выглядел. В Нью-Йорке таких как он хоть пруд пруди, а из него нью-йоркское так и лезло. Зайдите в любой бар на Мэдисон-авеню от пяти до половины седьмого и увидите там шестерых, а то и восьмерых барри рэкхемов: не юнцов, конечно, но и отнюдь не убеленных сединами; мужественной наружности (если не считать длинных отполированных ногтей), утомленных и, напротив, свежих и рвущихся в бой, в зависимости от состояния; и всех с немного отечными глазами. Я знал его как облупленного, во всяком случае так думал, однако никак не мог решить, известна ли ему подлинная причина моего приезда; впрочем, как раз это я и собирался выяснить. Если известна, то считайте, что ответ на вопрос, состоит ли он на жалованья у Зека, уже получен; если же нет, то вопрос оставался открытым.
