Джозефина Тэй - Мистификация
Его сомнения разрешились, когда он увидел отъезжающий от пристани грузовик. Брет поднял большой палец, и сидевший за рулем загорелый потный шофер осклабился при виде этого международного жеста и затормозил. Брет вспрыгнул на высокую подножку, и водитель втащил его в кабину. Так началась его новая жизнь.
Брет собирался устроиться на работу во Франции. По пути в Гавр, когда выяснилось, что одними жестами объясняться трудно и они с шофером неспособны понять друг друга, Брет размышлял, какую бы ему поискать работу. Его иллюзии развеял человек, оказавшийся рядом с ним за столиком в бистро.
— Мой юный друг, — сказал он Брету, глядя на него меланхоличными глазами спаниеля, — для того, чтобы получить работу во Франции, недостаточно иметь силу и здоровье — нужны еще документы.
— А в какой стране не нужно документов? — спросил Брет. — Мне все равно, куда ехать.
У него вдруг возникло чувство, что весь мир лежит у его ног.
— Черт знает, — ответил его сосед. — Человечество все больше становится похоже на стадо овец. Иди в гавань и заберись на какое-нибудь судно.
— Какое?
— Неважно. У вас в Англии есть игра, в которой…? — и он объяснил свою мысль жестами.
— А, считалка навылет! Эне, бене, мо?
— Вот-вот! Пойди в порт, сосчитай «эне, бене, мо» и залезай на борт посудины, на которую выпадет «мо». Только смотри, чтобы тебя никто не заметил. На кораблях цепляются за документы еще больше, чем на суше.
Брет выбрал «Барфлер», и ему даже не понадобились документы. Кок на «Барфлере» давно искал себе помощника, и Брет явился ему, как манна небесная.
Славная была житуха! Грязный кубрик, вонявший затхлым оливковым маслом, огромные серые волны, вздымавшиеся над палубой и необъяснимым образом проходившие под днищем судна, не причинив тому никакого вреда, еженедельные запои кока, когда Брету приходилось полностью брать приготовление пищи на себя, не получая за это ни копейки, уроки игры на губной гармонике и весьма оригинальный подбор книжек, валявшихся в кубрике. Добрая старая посудина!
Брет многому научился за время плавания, но, самое главное, получил новую фамилию. Капитан вписал его в судовой журнал под именем «Брет Фаррар». Так он и остался Фарраром. Фамилию Фаррел выудили из телефонной книги, а фамилию Фаррар по ошибке сочинил капитан старой калоши. Не все ли равно?
А что было потом?
Мексика, порт Тампико и запах нефти. Портовый служащий спросил его:
— Ты англичанин? Хочешь работу на берегу?
Брет пошел узнать, что это за работа, подозревая, что ему предложат мыть посуду в каком-нибудь ресторанчике.
Странно даже подумать, что он мог бы и по сей день жить в этом огромном тихом доме с затененными полупустыми комнатами, обставленными изящной мебелью, с внутренним двориком, мощенным глазурованными плитками, и с яркими цветами без запаха. Жить в роскоши, а не валяться на разбитой койке в бедном квартале Лондона. Брет понравился старику-хозяину, и тот даже хотел его усыновить, но Брет и здесь не чувствовал себя дома. Он с удовольствием читал вслух английские газеты: он читал, а старик водил желтым пальцем по строчкам в своем экземпляре. Но все же это было не то. («Если он не понимает по-английски, какой смысл читать ему вслух английские газеты?» — спросил он, когда ему предложили это место; ему объяснили, что старик понимает «по-писаному», выучив английский язык по словарю, хотя не знает, как произносятся слова. И хочет, чтобы их произносил настоящий англичанин).
Нет, такая работа была не по нем. Все равно, что жить среди декораций для фильма.
И он ушел от старика и нанялся поваром в ботаническую экспедицию. Когда он укладывал вещи, дворецкий сказал ему в утешение:
— Хорошо, что сам уходишь, а то бы тебя отравила его любовница.
Брет и не подозревал о существовании любовницы.
Так, поваром, он добрался до границы с американским штатом Нью-Мексико. Отсюда уже было несложно перебраться в Штаты — даже не надо было переплывать реку. Брету нравились странные угловатые пейзажи Мексики с яркими контрастами света и тени, но все же, как и у старого аристократа в Тампико, он не чувствовал себя здесь дома.
Дальше жизнь пошла в гору. Сначала он был помощником повара у строителей в Лас-Крузес. Ну и чудная была публика! Есть соглашались только то, к чему привыкли, а от его английского произношения приходили в восторг: «Ну-ка повтори, лайми[4]». Общий хохот и восторженное: «Во дает!»
Затем он оказался на Снейк-ривер — готовил обед для ковбоев. Вот где он открыл для себя лошадей и впервые почувствовал, что нашел свое призвание.
Он стал ковбоем, и хозяин с удивлением обнаружил, что самые упрямые лошади слушались мальчишку-англичанина.
Какое-то время он помогал кузнецу на ранчо Вильсон. Там он впервые познал женщину. Но это не шло ни в какое сравнение с тем счастьем, которое он испытывал, когда ему удавалось найти подход к кусачей брыкливой лошади, которую хозяин уже определил на убой. Таких на ранчо было несколько. Когда он сказал хозяину, что хочет попробовать их объездить, тот отозвался:
— Валяй, только не жди, что я буду платить за твое лечение. Я тебя нанял помогать кузнецу, а не объезживать бешеных мустангов.
Одним из этих мустангов и был Дымок, его красавец Дымок. Хозяин подарил ему Дымка за объездку непокорных лошадей. И когда Брет перешел работать на Лейзи Уай, он взял Дымка с собой.
На Лейзи Уай он занимался только объездкой. Это было самое счастливое время в его жизни. Оно продолжалось два года.
А потом. Минута невнимания, запоздалая реакция — очень уж его разморил жаркий день — и вдруг спина лошади вздыбилась и упала на него. И он услышал треск своей бедренной кости.
Больница в Эджмонте. Она была вовсе не похожа на больницы, которые он видел в кино. Ни хорошеньких сестер, ни красивых молодых хирургов. Стены в палатах были серо-зеленого цвета, кровати — старые и облезлые, а сестры шатались от усталости. Некоторые его баловали, другие — игнорировали.
А с ранчо вдруг перестали приходить письма от ребят. Как трудно было заново учиться ходить! И как ужасно было осознать, что сросшаяся нога стала короче, и он всю жизнь будет хромать.
А потом пришло письмо от хозяина, которое сокрушило все его надежды вернуться на Лейзи Уай.
На территории ранчо нашли нефть. Уже пробурили первую скважину, уже строили первую вышку — почти рядом с домом, где жили объездчики. В конверт был вложен чек — этих денег Брету хватит на первое время. Еще хозяин спрашивал: что делать с Дымком?
Зачем хромому человеку лошадь на нефтяном прииске?
Брет плакал при мысли, что он больше никогда не сядет на Дымка. Плакал в темной палате, впервые в жизни.
Да, объезжать лошадей он больше не может — уже не та реакция. Но работать на прииске не станет. Можно найти другую работу с лошадьми.
Он нанялся на «экскурсионное ранчо». Это тоже была жизнь, как в кино.
Неловкие горожанки в неподходящей одежде трусили на унылых клячах, подпрыгивая в седле. Иногда ему казалось, что спина у лошади вот-вот разломится пополам.
Женщина, которая хотела выйти за него замуж.
Она вовсе не соответствовала его представлению о богатых старухах, желающих купить себе молодого мужа. Она не была толстой, глупой и чувствительной. Она была худенькой, с усталым лицом и вообще довольно милой женщиной. Ей принадлежал дом, стоявший на склоне холма неподалеку от их «ранчо». Она говорила, что ногу ему можно растянуть, и она заплатит за операцию. На этот крючок она и пыталась его поймать.
Одного у «экскурсионного ранчо» отнять было нельзя — там платили хорошие деньги. Никогда в жизни Брет столько не зарабатывал. Рассчитавшись на «ранчо», он решил съездить на атлантическое побережье и там истратить свои сбережения. И вдруг с ним что-то случилось. Приехав в восточные штаты, увидев этот зеленый край, где не было западных просторов, почувствовав запах весенних садов, Брет вдруг вспомнил об Англии и его неудержимо туда потянуло. С чего бы это, удивился он. Он не собирался возвращаться в Англию еще много лет.
Несколько недель он провел в борьбе с самим собой. Что за ребячество? Зачем ему туда? И вдруг сдался. В конце концов он никогда не видел Лондона. Почему бы не съездить в Англию и не посмотреть Лондон? Повод не хуже других.
Так Брет оказался в этой комнатушке в Пимлико и так он встретился с Лодингом.
ГЛАВА 5
Брет встал и вынул из кармана пальто пачку сигарет.
Почему его не так уж сильно возмутило предложение Лодинга?
Может быть, он догадывался, что тот предложит что-нибудь сомнительное? Или уже по лицу Лодинга было ясно, что это за человек? Или он просто не принял это всерьез — настолько невероятно было, чтобы он, Брет Фаррар, ввязался во что-нибудь подобное.
Предложение Лодинга не вызвало у него негодования. Он не сказал: «Задумал обокрасть своего друга? Ну и подонок же ты!», или что-нибудь в этом роде. С другой стороны, Брет всегда считал, что его не касаются ни грехи, ни печали, ни радости посторонних людей. И потом, нельзя же послать к чертовой матери человека, гостеприимством которого ты пользуешься.
