Дороти Сэйерс - Где будет труп
— Эй! — недовольно позвала она.
В ответ — ни движения, ни звука.
«Совершенно не хочется, чтоб он просыпался, — подумала Гарриет. — Не понимаю, зачем я кричу».
— Эй!
— Может, у него припадок или обморок, — сказала она вслух. — Или солнечный удар. Очень похоже. Такая жара.
Она подняла голову и, щурясь, посмотрела в нестерпимо сиявшее небо, потом нагнулась и прижала ладонь к поверхности скалы. Она оказалась обжигающей. Гарриет крикнула еще раз, а затем, наклонившись над мужчиной, схватила его за плечо.
— Эй, вы живой?
Мужчина ничего не ответил, и она потянула за плечо. Оно слегка подалось — как мертвый груз. Она наклонилась ниже и осторожно подняла его голову.
Гарриет повезло.
Это был труп. Причем такой, что не возникало ни малейших сомнений. Сам мистер Вильям Вир из Лайонс-Инна, которому «убийца горло распорол»[18], не мог быть более бесспорным трупом. Голова не осталась у Гарриет в руках только потому, что позвоночник был цел. Гортань и все крупные сосуды были перерезаны, шея рассечена до самой кости. Кошмарный поток, ярко-красный и блестящий, струился по поверхности камня и стекал в ложбинку внизу.
Гарриет выпустила голову из рук, ей внезапно стало дурно.
Она часто описывала такие трупы в книгах, но видеть воочию — это совсем другое. Откуда ей было знать, что перерезанные артерии выглядят так неопрятно и что кровь издает такой отвратительный смрад, а палящее солнце его усиливает. Ее руки были красные и мокрые. Она оглядела платье. Оно, слава богу, не пострадало. Гарриет машинально спустилась вниз, обошла вокруг скалы и долго отмывала пальцы в море, с нелепым тщанием вытирая их носовым платком. Содрогнувшись при виде красной струйки, стекавшей по скале в чистую воду, поспешно отошла подальше и села на камень.
— Труп, — громко сообщила Гарриет солнцу и чайкам. — Труп. Очень кстати!
Она засмеялась.
— Главное, — вновь услышала она свой голос, — главное — не теряться. Не теряй голову, девочка моя. Что бы в этом случае сделал лорд Питер Уимзи? Или нет, разумеется, Роберт Темплтон?
Роберт Темплтон неустанно расследовал преступления под обложками собственных книг Гарриет. Она прогнала из головы образ лорда Питера Уимзи и сосредоточилась на Роберте Темплтоне. Выдающиеся научные способности этого джентльмена сочетались со сказочно развитой мускулатурой. У него были руки орангутанга и некрасивое, но притягательное лицо. Она призвала на помощь его призрак в довольно-таки кричащих брюках-гольф, в которые привыкла наряжать своего героя, и стала с ним мысленно совещаться.
«Убийство или самоубийство?» — вот о чем конечно же первым делом спросил бы себя Роберт Темплтон. Он бы сразу исключил несчастный случай, решила она. Таких несчастных случаев не бывает. Темплтон тщательно осмотрел бы тело и объявил…
Вот именно. Он бы осмотрел тело. Он, несомненно, славился хладнокровием, с которым осматривал тела, описанные самым отталкивающим образом. Тела, превратившиеся в бескостный студень в результате падения с самолета, тела, обуглившиеся до неопознаваемых головешек, тела, раздавленные в лепешку колесами тяжелого транспорта, после чего их приходилось отскребать с дороги лопатами, — Роберт Темплтон не моргнув глазом осматривал их все. Гарриет подумала, что никогда в должной мере не ценила толстокожесть своего литературного отпрыска.
Но то Роберт Темплтон, а простой смертный бросил бы труп и побежал за полицией. Только вот полиции-то как раз и не было. Насколько хватало глаз, вокруг не было ни души — ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, лишь небольшая рыбацкая лодка виднелась в море на некотором расстоянии. Гарриет бешено замахала руками, но люди на борту либо не заметили ее, либо решили, что она просто делает какую-нибудь гимнастику для похудения. А может быть, собственный парус загораживал им берег, потому что они шли галсами против ветра и судно сильно кренилось. Гарриет крикнула, но ее голос заглушили крики чаек.
Она стояла и безнадежно звала на помощь, как вдруг почувствовала, что ноги промокают. Несомненно, начался прилив, и вода быстро прибывала. Это обстоятельство внезапно привлекло ее внимание и полностью прояснило ум.
Она прикинула: до Уилверкомба — ближайшего города — не меньше восьми миль. Вдоль дороги, наверное, стоят дома, но живут в них, вероятно, рыбаки, и десять к одному, что она найдет там только женщин и детей, в критической ситуации бесполезных. К тому времени, как она разыщет мужчин и приведет их на берег, море, скорее всего, уже скроет тело. Убийство это или самоубийство, а тело крайне необходимо осмотреть, пока все, что можно, не смыто водой или не размокло. Она решительно взяла себя в руки и твердыми шагами подошла к трупу.
Это был молодой человек, одетый в хороший костюм темно-синей саржи и изящные, даже чересчур, узкие коричневые туфли. Носки лиловые, и галстук тоже был лиловым до того, как покрылся отвратительными пятнами крови. Серая шляпа из мягкого фетра упала с головы — нет, ее сняли и положили на скалу. Гарриет подняла ее и заглянула внутрь, но увидела только бирку с именем изготовителя. Это была известная, но не в лучшем вкусе, шляпная фирма.
Голову, которую прежде украшала эта шляпа, покрывала густая копна волос, тщательно, но не слишком коротко подстриженных и благоухающих бриллиантином. Лицо, как ей показалось, было и при жизни довольно бледным и не имело следов загара. Открытые голубые глаза, от взгляда которых ей стало не по себе. Рот раскрылся, демонстрируя два ряда ухоженных, очень белых зубов. Изъянов в рядах не было, но она заметила коронку на одном из коренных. Гарриет попыталась определить возраст мужчины. Это было трудно, поскольку неожиданно оказалось, что он носил короткую темную бородку клинышком — из-за нее он выглядел старше и смахивал на иностранца. И все-таки Гарриет решила, что он очень молод. В абрисе носа и лица была какая-то незрелость, говорившая, что ему немногим больше двадцати.
Она перевела взгляд с лица на руки и снова удивилась. Что бы там ни думал Роберт Темплтон, она-то сразу решила, что элегантно одетый юноша забрался в это нелепое уединенное место для самоубийства. А если так, то очень странно, что у него на руках перчатки. Он лежал скрючившись, рука под туловищем, и перчатки были сильно испачканы. Гарриет начала было стягивать одну, но ее снова захлестнуло отвращение. Тем не менее она отметила, что это были свободные замшевые перчатки хорошего качества, специально подобранные к костюму.
Самоубийство в перчатках? Почему она решила, что это самоубийство? Что-то ведь навело ее на эту мысль? Ну конечно. Если это не самоубийство, то куда делся убийца? Он точно не пришел по пляжу со стороны Лесстон-Хоу — она же помнит пустую сверкающую полосу песка. Там были только ее собственные следы, они шли от гальки через пляж. В сторону Уилверкомба песок тоже был чист, за исключением одной цепочки отпечатков — предположительно принадлежавших жертве.
Значит, он пришел на пляж один. И умер в одиночестве, если только убийца не прибыл по морю. Как давно он умер? Прилив начался только что, а на песке нет отметин от днища лодки. По обращенной к морю стороне скалы никто конечно же взобраться не мог. Сколько времени назад тут хватало глубины, чтобы лодка могла подойти близко к трупу?
Гарриет пожалела, что так мало знает о приливах и отливах. Если бы Роберту Темплтону случилось по долгу службы расследовать преступление на море, она бы, разумеется, во все это вникла. Но она всегда избегала проблем, связанных с морем и берегом, — именно потому, что не хотелось обременять себя разысканиями. Несомненно, безупречный по определению Роберт Темплтон знал о приливах все, но это знание было заперто внутри его безупречного призрачного мозга. И все-таки, как давно лежащий здесь человек умер?
На этот вопрос Роберт Темплтон тоже знал ответ, поскольку изучал медицину в числе прочих наук, а кроме того, не выходил из дому без термометра и других инструментов для определения свежести трупов. Но у Гарриет термометра не было, а если бы и был, это бы ничего не дало. Темплтон имел привычку небрежно изрекать: «Судя по степени окоченения и температуре тела, я бы сказал, что смерть наступила тогда-то и тогда-то», — не уточняя, сколько именно градусов по Фаренгейту показывал его термометр. Что до окоченения, то его, естественно, не наблюдалось, поскольку окоченение (это Гарриет знала) обычно наступает спустя четыре — десять часов после смерти. На синем костюме и коричневых туфлях не было следов морской воды, а шляпа лежала на скале. Но четыре часа назад вода покрывала скалу и смыла бы следы. Должно быть, трагедия случилась позже. Гарриет потрогала труп. Он казался теплым. Но в такую жару остыть невозможно. Затылок и темя были почти так же горячи, как скала. Ниже, в тени, тело было прохладнее, но не холоднее ее собственных рук, вымытых в море.
