Чарльз Сноу - Смерть под парусом
Эвис дрожала, прижимаясь к моей руке. Внезапно из ее горла вырвался истерический смешок, и этот звук, казалось, как нельзя лучше подходил мертвой улыбке Роджера.
— Йен… — Она с трудом выговаривала слова. — Абсурд, Йен. Этого просто не может быть.
Я слушал ее напряженный голос, и на секунду меня охватило ощущение нереальности, словно все происходящее — какая-то страшная шутка. Потом я попытался взять себя в руки.
— Нет, это происходит на самом деле, моя дорогая. Нужно позвать остальных. Уильям! — крикнул я. — Поднимись сюда, пожалуйста! Произошло нечто очень неприятное.
Я даже не улыбнулся про себя такому нелепому преуменьшению.
Уильям, голый по пояс, бегом поднялся по трапу кормового люка, спрыгнул в кокпит и посмотрел на Роджера.
— Мертв, — заключил Уильям, и, хотя все и — так было ясно, это короткое слово прозвучало окончательным приговором.
— Неужели ничем нельзя помочь? — задал я бессмысленный вопрос.
— Выстрел в сердце, — с холодной уверенностью профессионала объяснил Уильям. — Позови остальных, Эвис. Нужно поставить судно на якорь.
Он спокойно взял руководство в свои руки. Обращаясь за помощью к Уильяму, я подсознательно чувствовал, что он единственный среди нас, для кого действовать так же естественно, как дышать. Уильям высвободил румпель из руки мертвого Роджера, отвязал грота-шкот от крепительной утки и повел яхту с той уверенностью, которую он привносил в любое дело.
На палубу выбрались Кристофер и Филипп.
— Роджер мертв, — просто сказал Уильям. — Нам нужно причаливать. Вы вдвоем идите на нос и приготовьтесь.
— Мертв? — переспросил Кристофер.
Губы Филиппа побелели, и он на мгновение словно лишился дара речи. Потом взял себя в руки.
— Ты серьезно или?.. — Голос его слегка дрожал.
— Иди на нос и не болтай! — резко оборвал его Уильям, но возражений не последовало.
Пока Уильям выбирал место для стоянки, на кормовую палубу, где я стоял с багром в руках, поднялась Тоня.
— Роджер убит, — шепотом сообщил я.
— Вижу, — ответила девушка.
Голос ее звучал совсем хрипло, напомаженные губы как-то странно кривились.
Вскоре Уильям нашел на берегу среди бесконечных зарослей камышей твердый выступ[10] и решил, что нужно пристать к нему. Работая в напряженном молчании, мы бросили якорь и свернули парус.
— Лучше все оставить как есть, — деловым тоном сказал Уильям, указывая на тело. — Накроем его тентом. В противном случае у проплывающих мимо может возникнуть вопрос, что мы тут делаем с трупом на палубе.
Я видел, что Эвис покоробила его невозмутимость, да и мне самому не понравился тон Уильяма, но теперь требовалось принести тент, а не думать об утонченности манер. Когда все было сделано и для посторонних взглядов яхта приобрела обычный вид судна, бросившего якорь на ночь, Уильям повернулся к нам.
— Хорошо. Теперь у нас есть немного времени. Давайте пройдем в большую каюту и все обсудим. — Уже начав спускаться по трапу, прибавил: — Я должен вернуться к себе и надеть рубашку. А вы пока устраивайтесь.
Мы расселись в большой каюте и не сговариваясь оставили Уильяму место в центре; я расположился справа от него, Кристофер — слева. Филипп и Тоня сели рядом с Кристофером, а Эвис рядом со мной — облокотившись на койку и подперев рукой подбородок. Похоже, она была на грани обморока и не замечала тревожных взглядов, которые бросал на нее Кристофер. Все молчали. Пока мы ждали Уильяма, вид пустого места нервировал меня.
Наконец он пришел, занял оставленное ему место, закурил, а я заметил, что пальцы у него не дрожат.
— Всем понятно, что произошло, — начал он. — Роджера убили, причем в течение последнего получаса.
— Ты уверен, что это убийство? — спросил Кристофер.
— Револьвера нигде не видно. Наверное, выбросили за борт, — сказал Уильям. — Не так-то легко бросить револьвер за борт, после того как прострелишь себе сердце.
Кристофер согласился.
— Совершенно очевидно, что Роджера убили, — продолжил Уильям. — И произошло это в последние полчаса.
— Как тебе удалось определить время? — На меня произвела впечатление его уверенность. — Трупное окоченение?
— Оно еще не началось. В любом случае на признаки трупного окоченения может ссылаться только глупец или мошенник. Время окоченения тела зависит от множества факторов — например от физической нагрузки непосредственно перед смертью. — В голосе Уильяма сквозили нотки высокомерия. — Нет, предел в полчаса я устанавливаю исходя из того, что мертвый человек не может управлять яхтой, проходящей поворот. Я не знаю эту реку, но готов поспорить — через десять минут будет очередная излучина.
— Тогда все достаточно просто подсчитать, — заметил я. — Теперь без двадцати десять. Мы с Эвис поднялись на палубу в девять двадцать пять.
— Значит, убийство было совершено не раньше четверти десятого, — подхватил Уильям. — Все ясно. Роджера убили между пятнадцатью и двадцатью пятью минутами десятого. — Он умолк на секунду, а затем продолжил своим спокойным, бесстрастным голосом: — И сделал это один из присутствующих.
У меня замерло сердце; рядом со мной Эвис издала какой-то тихий звук, похожий на всхлип. Филипп пытался протестовать, но Уильям осадил его:
— Не будь ребенком, Филипп. Думаешь, кто-то добрался вплавь до яхты, пристрелил Роджера и снова уплыл — эдакая утренняя зарядка? Откуда он мог знать, что рядом никого не будет?
У меня по спине пробежал холодок, и мы все со страхом посмотрели друг на друга. Кто бы это мог быть? Несмотря на захлестнувшие меня чувства, я понимал, что Уильям прав.
А он тем временем безжалостно продолжал, не повышая голоса:.
— Роджера застрелили с близкого расстояния. Ты сам видел почерневшую от пороха рубашку. Неужели ты думаешь, что незнакомец смог подняться на борт незамеченным, подойти вплотную, а затем выстрелить?
Возразить было нечего.
— Ты прав, Уильям. — Голос у меня слегка дрожал, но я этого не стыжусь.
После недолгих колебаний Кристофер кивнул; в голубых глазах Филиппа застыло изумление. Тоня достала зеркальце, тщательно пригладила бровь и грудным голосом спросила:
— Ну и кто же из нас это сделал?
— Полагаю, — усмехнулся Уильям, — он — или она — в любом случае не признается.
Затем я внес предложение, которое, несмотря на всю свою неэтичность и бесполезность, как мне и теперь кажется, было самым разумным выходом из ужасной ситуации, в которой мы все оказались.
— Послушайте. Я на тридцать лет старше любого из вас, и, надеюсь, вы позволите мне высказать свое мнение о случившемся. Мы все тут друзья, и, мне представляется, все хотят минимизировать возможный ущерб. Роджер мертв, и еще одна смерть не поможет ни ему, ни нам. Поступок убийцы непростителен — по крайней мере для меня. Но даже если я не в силах простить убийцу, это не значит, что мне хочется видеть его — тут я должен прибавить «или ее» — смерть. Я не верю в справедливую месть. Мне она представляется слишком похожей на преступление. Поэтому я предлагаю всем дать клятву: если убийца признается, мы все представим как самоубийство и ни одна живая душа никогда ни о чем не узнает. Но при одном условии — совершивший это навсегда оставляет нашу компанию и больше не появляется в нашей жизни.
В каюте наступила тишина. Молчание прервал Уильям, и его голос звучал непривычно мягко.
— Вы сказали то, на что у меня самого не хватило смелости, Йен.
— Вы согласны дать клятву? — спросил я. В каюте повисла мертвая тишина. Кто признается? Кто признается? Мое сердце учащенно билось. На лбу проступил холодный пот. Я с трудом выдавливал слова. — Прошу всех пообещать, что они не разгласят услышанного. — Все молчали. — Хорошо. Тогда я первый — кто бы ни признался и в чем бы ни признался, я буду хранить тайну до конца жизни. Если кто-то не хочет давать клятву, пусть скажет об этом сейчас.
Никто не произнес ни слова.
— Значит, вы согласны. Теперь я обойду всех и попрошу повторить клятву — или признаться.
Дрожащим пальцем я обвел каюту.
— Начну с Тони. Вы обещаете молчать?
Наши взгляды встретились; карий и серый глаза девушки блестели. Я вдруг понял, какое у нее волевое лицо.
— Конечно, обещаю, — бесстрастно произнесла она. — А вы чего ждали?
Кто-то едва слышно вздохнул. Итак, Тоню можно исключить. Я поспешно продолжил обход.
— Филипп?
Он как-то обмяк, и я увидел, как Тоня повернулась к нему.
Филипп пожал плечами и с полуулыбкой ответил:
— Обещаю.
Тоня схватила его за руку, но я уже не обращал на них внимания.
Кристофер, Уильям или Эвис?
— Теперь ты, Кристофер. Обещаешь молчать?
— Да, — тихо ответил он.
Его худое смуглое лицо было суровым. Трое поклялись хранить молчание. Признаться могли Уильям или Эвис. Неужели Уильям? Стараясь сдержать волнение, я взглянул в его умное лицо: одна рука поглаживает квадратный подбородок, взгляд прямой и спокойный.
