Филлис Джеймс - Тайна "Найтингейла"
— Что-нибудь случилось? — спросил он. — Не могу ли я помочь?
Она прищурилась и внимательно посмотрела на него, словно хозяйка, оценивающая качество куска говядины. Ее ответ был неожиданным.
— Вы умеете танцевать? — властным тоном спросила она.
— Был чемпионом лондонской полиции три года подряд, — соврал он. Полиция, разумеется, не устраивала никаких соревнований по танцам, но он подумал, что ей это вряд ли известно, и к тому же эта ложь, как часто бывало, сама сорвалась с языка — легко и непринужденно.
И вновь напряженный, оценивающий взгляд.
— Вам понадобится смокинг. У меня еще сохранились вещи Мартина. Я собираюсь их продать, но скупщик еще не приходил. Обещал прийти сегодня после обеда, но не пришел. Ни на кого теперь нельзя положиться. Вы на вид примерно той же комплекции. До болезни он был довольно полным.
Мастерсон удержался от того, чтобы рассмеяться, и серьезным тоном сказал:
— Я бы рад помочь, если у вас какие-то затруднения. Но я полицейский. И пришел сюда, чтобы получить нужные сведения, а не танцевать всю ночь.
— Не надо всю ночь. Бал заканчивается в одиннадцать тридцать. Это конкурс бальных танцев, который проводится в бальном зале Атенеум недалеко от Странда. Мы могли бы поговорить там.
— Проще было бы поговорить здесь.
На ее сердитом лице застыло упрямое выражение.
— Я не буду разговаривать здесь.
Она говорила с капризной настойчивостью хнычущего ребенка. Но вдруг она твердым голосом объявила ультиматум:
— Или бал, или никаких сведений.
Они молча смотрели друг на друга. Мастерсон размышлял. Сама идея, конечно, была нелепой, но он ничего от нее сегодня не добьется, если не согласится. Далглиш послал его в Лондон за сведениями, и самолюбие не позволяло ему вернуться в Дом Найтингейла без них. А что скажет его самолюбие, если он проведет остаток вечера в качестве кавалера этой размалеванной старой карги? Танцы сами по себе трудности не представляли. Этому умению, не самому важному в числе прочих, его научила Сильвия. Это была беспутная блондинка на десять лет старше его, жена скучного управляющего банком, которому сам Бог велел наставить рога. Сильвия была помешана на бальных танцах, и они вместе продвигались вперед от конкурса к конкурсу (бронзовая, серебряная и, наконец, золотая медаль), пока муж не начал действовать чересчур угрожающе; тогда Сильвия стала намекать на развод, а Мастерсон благоразумно решил, что их отношения исчерпали свою полезность, не говоря уж о его способности к дальнейшим бальным экзерсисам, и что честолюбивому человеку, ищущему предлог, чтобы какое-то время вести относительно правильный образ жизни, служба в полиции давала возможность сделать неплохую карьеру. С тех пор его отношение к женщинам и танцам изменилось, да и времени для того и другого стало меньше. Однако Сильвия сыграла свою полезную роль. Как говорили в Школе криминалистики, в полицейской службе всякое умение пригодится.
Нет, с танцами трудностей не будет. А вот достойная ли она его партнерша — это другой вопрос. Вечер, возможно, закончится провалом, и независимо от того, пойдет он с ней или нет, она, возможно, когда-нибудь заговорит. Но когда это будет? Далглиш любит работать быстро. У них сейчас один из тех случаев, когда число подозреваемых ограничено небольшой замкнутой группой людей, и Далглиш считал, что такое расследование, как правило, должно занимать не больше недели. Он не поблагодарит своего подчиненного за потерянный вечер. К тому же надо каким-то образом оправдать ту задержку в машине. Непростительно было бы вернуться ни с чем. А, да ладно! Хоть будет что рассказать парням. А если станет совсем невмоготу, он всегда сможет отделаться от нее. Не забыть бы только прихватить с собой собственную одежду на случай, если придется спасаться бегством.
— Ладно, — сказал он. — Но за мои услуги должно быть вознаграждение.
— Вы его получите.
Смокинг Мартина Деттинджера подошел ему лучше, чем он ожидал. Странная это процедура — переодевание в чужую одежду. Он вдруг заметил, что роется в карманах, как будто в них тоже можно найти какие-то улики. Но ничего не нашел. Ботинки оказались слишком малы, и он не стал даже пытаться натянуть их на себя. К счастью, на нем были черные ботинки на кожаной подошве. Хоть и тяжеловаты для танцев и не совсем подходили к смокингу, выбирать не приходилось. Он сложил свой собственный костюм в картонную коробку, неохотно предоставленную миссис Деттинджер, и они отправились.
Он знал, что будет невозможно найти место для машины ни на самом Странде, ни где-либо поблизости, и потому проехал дальше, на Саут-Банк, и припарковался возле здания Совета Большого Лондона. Оттуда они прошли пешком до вокзала Ватерлоо и поймали такси. Пока что все шло неплохо. Она закуталась в необъятных размеров старомодное манто. От него сильно воняло кошками, но хотя бы не было видно, что под ним. За всю дорогу ни он, ни она не проронили ни слова.
Когда в начале девятого они добрались до места, танцы уже начались, огромный зал был переполнен. Они прошли к одному из немногих оставшихся не занятыми столиков под балконом. Мастерсон заметил, что инструктора-мужчины щеголяли с красными гвоздиками, а женщины — с белыми. Кругом вовсю целовались и ласково похлопывали друг друга по плечам и рукам. Какой-то мужчина поспешил семенящей походкой к миссис Деттинджер и стал рассыпаться перед ней мелким бесом.
— Вы прекрасно выглядите, миссис Ди. Я слышал: Тони заболел. Какая жалость. Но я рад, что вы нашли себе партнера.
Взгляд, брошенный на Мастерсона, был исполнен легкого любопытства. Миссис Деттинджер ответила на это приветствие, неловко дернув головой и изобразив удовольствие на своем лице. Но при этом даже не пыталась представить Мастерсона.
Следующие два танца они просидели за столом, и Мастерсон довольствовался тем, что разглядывал зал. Все было обставлено с невыносимо скучной респектабельностью. Под потолком висела огромная связка воздушных шаров, готовых, несомненно, спуститься в момент оргиастической кульминации нынешнего празднества. Оркестранты в красных мундирах с золотыми эполетами имели угрюмо-сдержанный вид — похоже, эти балы им порядком уже надоели. Мастерсон предполагал, что проведет вечер в циничной отстраненности, наблюдая за безумствами других и находя брезгливое удовольствие в отвращении к происходящему. Ему вспомнились слова французского дипломата об англичанах, танцующих «avec les visages si tristes, les derrieres si gais».[22] Здесь же зады были положительно степенны, а вот на лицах застыли улыбки искусственного восторга, столь неестественные, что Мастерсон даже подумал, не учит ли эта школа принимать определенное выражение лица при определенных па в соответствии с заданным образцом. Вне танцевальной площадки все женщины выглядели озабоченно, и на их лицах читалась вся гамма переживаний от легкого трепета до отчаянного страха. Их было гораздо больше, чем мужчин, и некоторые из них танцевали друг с другом. Большинство были среднего возраста или старше, и все как одна в одинаково старомодных платьях с тугим декольтированным лифом и широченными юбками-клеш, усеянными блестками.
Третий танец был квик-степ. Внезапно миссис Деттинджер повернулась к нему и сказала: «Мы танцуем». Он послушно вывел ее на площадку и обхватил ее неподатливое тело левой рукой. Он смирился с тем, что вечер будет долгим и трудным. И если только эта старая гарпия может рассказать что-нибудь важное — а старик, кажется, считает, что может, — то, ей-Богу, она выложит все, даже если ему придется трястись с ней на этой чертовой площадке, пока старуха не рухнет. Эта мысль ему понравилась, и он стал развивать ее. Он представил себе миссис Деттинджер как бы распавшейся на части, вроде марионетки, которую перестали держать за веревочки: тонкие ножки неуклюже раскинулись в стороны, а ручки бессильно повисли. Если только он сам не рухнет первым. Те полчаса с Джулией Пардоу были не самой лучшей подготовкой к вечеру на танцевальной площадке. А старая карга была полна энергии. Он уже слизывал языком капельки пота, стекающие к уголкам рта, а у нее даже не участилось дыхание и руки были прохладные и сухие. Лицо перед его глазами застыло в напряжении, взгляд остекленел, рот приоткрылся. Было такое впечатление, будто он танцует с двигающимся мешком костей.
Прогремел заключительный аккорд. Дирижер развернулся лицом к площадке и одарил всех деланной улыбкой. Танцоры расслабились и позволили себе слегка улыбнуться. Калейдоскоп красок стянулся к середине площадки, потом распался на новые узоры, по мере того как танцоры, расцепив объятия, засеменили к своим столикам. Поблизости вертелся официант, ожидая заказов. Мастерсон поманил его пальцем.
— Вы что будете? — спросил он нелюбезным тоном скряги, которого заставили платить за угощение.
