Энн Перри - Находка на Калландер-сквер
— Уходите из моего дома, Реджи, — сказал он, не повышая голоса. — И, пожалуйста, не возвращайтесь. Вы отныне нежелательный гость в нашем доме. А что касается полиции… Я буду действовать всеми доступными мне способами, буду говорить с каждым влиятельным лицом, чтобы они проследили, что получен ответ на каждый вопрос, расследована каждая улика, до тех пор пока они не установят окончательную правду, что же произошло на Калландер-сквер. И мне абсолютно неважно, кого это заденет, черт побери! Вы поняли меня?
Сотерон уставился на него, моргая. Стакан с хересом дрожал в его руке.
— Вы… вы пьяны! Вы сумасшедший! — Он заикался, хотя и не замечал этого, как не замечал и того, что уже пищит. — Вы хотя бы подумали, сколько вреда это может принести!
— Пожалуйста, Реджи, прекратите. Вы будете выглядеть очень смешно, если принудите меня выбросить вас отсюда.
Лицо Сотерона потемнело, потом стало малиновым. Он со злостью швырнул стакан в камин. Тот разлетелся вдребезги. Реджи развернулся на каблуках, промаршировал к выходу и хлопнул дверью. Хлопнул столь сильно, что на полке затряслись картины, и упала маленькая статуэтка.
Генерал стоял несколько минут, обдумывая, что же он только что наделал. Затем позвонил в колокольчик и, когда дворецкий появился, попросил его сказать слуге, чтобы тот принес ему пальто, так как он собирается навестить сэра Карлтона.
Роберт был дома. Балантайн увидел его в комнате для приемов. Карлтон стоял у камина, разговаривая с Ефимией. Балантайн никогда не видел, чтобы она выглядела столь счастливой. Казалось, она источала тепло. Казалось, Ефимия освещена солнечным светом. Генералу захотелось, чтобы он явился по совсем другому поводу. Но злость в нем еще клокотала.
— Добрый вечер, Карлтон. Добрый вечер, Ефимия, вы сегодня выглядите необычайно хорошо.
— Добрый вечер, Брэндон. — В ее голосе звучали легкие вопросительные интонации.
— Извините, Ефимия. Мне необходимо поговорить с Робертом. Не будете ли вы так добры нас оставить?
Женщина была слегка озадачена, но встала и покорно вышла из комнаты.
Карлтон нахмурился, раздражение промелькнуло на его лице.
— Что случилось, Балантайн? Ты был не очень-то вежлив с моей женой. Это должно быть действительно важным. Иначе твоя бесцеремонность окажется непростительной.
Балантайн был не в настроении говорить о таких пустяках.
— Роберт, ты пытался использовать свое влияние, чтобы остановить полицию от дальнейшего расследования?
Карлтон невозмутимо посмотрел на него. Его открытое лицо не выражало никакой вины и ничего не скрывало.
— Да, я говорил с ними. Думаю, Питт уже наделал достаточно вреда. Я не жду ничего хорошего, если он будет по-прежнему совать свой нос в наши личные дела, в наши трагедии и ошибки. У него было достаточно времени, чтобы установить, кто родил этих несчастных детей и что с ними случилось. Нет никаких шансов, что полиция когда-нибудь обнаружит, кто же был любовником Елены Доран. Да и вряд ли найдет его, если даже узнает, кто это был. Что касается Фредди Больсовера, неизвестно, был ли он шантажистом или нет; вполне вероятно, что его убил проходящий грабитель. Для Софи будет лучше, если мы решим, что этак оно и было. И — остановимся на этом.
— Чушь! — вскричал Балантайн. — Ты прекрасно знаешь, что его убили именно потому, что он слишком далеко зашел в своем шантаже. И на этот раз наткнулся не на какого-то похотливого болвана, который заигрывал с горничными, а на убийцу.
Лицо Карлтона напряглось.
— Ты в самом деле веришь в это?
— Да. И если ты порядочный человек, то тоже веришь. Я знаю, ты боишься за Ефимию. Я тоже боюсь. Но гораздо больше боюсь того, во что я превращусь, если попытаюсь прикрыть дело…
— Хорошо, Фредди был шантажист, — уклончиво сказал Роберт. — Оставим негодяя в покое. Если не по другим причинам, то хотя бы ради Софи.
— Прекрати себя обманывать, Роберт. Кто бы он ни был, его убийством нельзя пренебречь лишь потому, что оно неприятно и его расследование доставляет нам неудобства. В какого дьявола ты веришь? Неужели в тебе ничего не осталось, кроме желания жить в комфорте?
Карлтон резко вскинул голову. Глаза его засверкали. Но что он мог возразить? Он открыл было рот, чтобы ответить, но не мог найти нужных слов. Балантайн стоял невозмутимо, и в конце концов именно Карлтон опустил голову.
— Я завтра поговорю с министром, — сказал он негромко.
— Хорошо.
— Не знаю, хорошо ли это. Кэмпбелл и Реджи очень давят. Хотят замять это дело. Реджи беспокоится за себя, конечно, а Кэмпбелл, я думаю, — за Софи. Кошмарная для нее ситуация! Бедная девочка… Мэрайя о ней заботится. Она очень умелая женщина и всегда знает, что делать в трудные времена. Но ничто не защитит Софи от позора, если история получит огласку.
— Я очень рад, что есть хоть кто-то, кто сохранил ясную голову, — не смог удержаться генерал от язвительного выпада. Ярость его была еще слишком горяча. — Сочувствую Софи, но истина дороже. Передай Ефимии мои извинения.
Балантайн повернулся и вышел. Когда он будет беседовать с Брэнди и Огастой, его гнев пройдет. Затем он вернется сюда, быть может, завтра, и помирится с Карлтоном. В будущем, когда это станет необходимо, он придет и на помощь Софи.
Когда Брэндон вернулся домой, его встретил слуга. Сообщил, что пришла с визитом мисс Эллисон и хочет его видеть. Генерал был раздражен, он был далеко не в лучшей форме, ему не хотелось, чтобы мисс Эллисон увидела его в таком состоянии. Слуга стоял и ждал, а он все не мог придумать хорошего предлога, чтобы ей отказать.
Шарлотта ждала его в кабинете. Когда Балантайн вошел, она обернулась. При виде ее лица он вспомнил, с какой радостью встречался с нею раньше, сколь чистыми и нежными были черты ее лица, ни капли лукавства. В ней не было ничего необычного, но это успокаивало и одновременно возбуждало.
— Шарлотта, дорогая моя! — Генерал подошел к ней, протянув вперед руки, но она свои руки держала за спиной. — Что случилось?
Шарлотта изменилась в лице, и Брэндон испугался этого; он не хотел замечать в ней ничего нового.
— Генерал Балантайн, — сказала она немного натянуто, видно было, что она чувствует себя неловко. Лицо ее горело, но взгляд она не отводила. — Я должна признаться, что обманывала вас. — Шарлотта глубоко вздохнула. — Эмили Эшворд — действительно моя сестра, но я — не незамужняя, как говорила вам. Эллисон — моя девичья фамилия. Я — Шарлотта Питт…
Вначале это имя ничего не сказало генералу, он не увидел обмана. Неужели она могла подумать, что он бы не принял ее на работу, узнав, что она замужем?
— Инспектор Питт — мой муж, — сказала она просто. — Я пришла сюда, потому что хотела узнать о младенцах и, если они были мертворожденные, предложить поддержку их матери. Сейчас я хочу помочь Джемайме. Мистер Сотерон заявил, что она шантажировала его, а затем убила Фредди, поссорившись с ним при дележе денег. Если Томаса заставят прекратить дело, если никто не раскроет, кто же убил доктора Больсовера, это обвинение будет висеть над ней всю ее жизнь.
— Вы замужем за Питтом? — Он нахмурился. — За полицейским?
— Да. Простите меня за то, что ввела вас в заблуждение. Я никогда не думала, что это может что-то значить. Пожалуйста, думайте обо мне что хотите, только не позволяйте им препятствовать Томасу отыскать истину, хотя бы относительно доктора Больсовера. Нельзя обвинить кого-то и оставить обвинение недоказанным. Если бы Джемайма была на одной ступени с ним, Сотерон не посмел бы так поступить. Он сказал это только потому, что знал: она никогда не сможет защитить себя, как и не сможет в ответ обвинить его во лжи.
Балантайн чувствовал, как иллюзии уходят от него, как новые ценности встают на их место. Мечта была хрупкой и глупой, он не смог бы признаться в этом даже себе. Теперь место мечты заняла теплая, нежная боль; со временем она станет постоянной спутницей, частью его жизненного опыта.
Генерал медленно вздохнул:
— Я уже видел сэра Роберта Карлтона. Вот где я был, когда вы пришли. Завтра он поговорит с министром.
Улыбка начала светиться у Шарлотты в глазах, затем она осветила лицо, а затем, казалось, охватила ее всю. Там, где она стояла, был словно высвечен контур ее фигуры.
— Я рада, — тихо произнесла Шарлотта. — Я не предполагала, что вы были там, простите меня за это. — Она запахнула плащ потуже и прошла мимо него к выходу.
Балантайн позволил ей уйти. Он был слишком наполнен эмоциями, чтобы говорить. Ее похвала и доверие жгли его сердце сильнее, чем это бывало в самые светлые дни юности.
Он долго стоял один в комнате, прежде чем послать за Брэнди. Когда сын вошел, Балантайн был совершенно готов к разговору и сразу же перешел к делу:
— Этим вечером я был у Роберта Карлтона. Я убедил его поговорить с министром, чтобы позволить полиции продолжать расследование, причем столь долго, сколь будет необходимо. И — как бы это ни было болезненно — пока они не раскроют правду. Фредди Больсовер был шантажистом, и это, вполне вероятно, могло быть мотивом для его убийства. Вполне естественно, что полиция должна проверить это… Не перебивай меня, Брэндон. Я говорю тебе это потому, что они, без сомнения, придут в наш дом снова. Они уже знают о глупых развлечениях Кристины с Максом. Если ты что-то совершил, что может сделать тебя уязвимым, я советую тебе рассказать об этом сейчас, мне, и затем полиции. Если это не имеет никакого отношения к Фредди, я попрошу их не доводить дело до разглашения.
