Роковая ошибка - Найо Марш
Сворачивая к воротам своего дома, Верити уже было пришла к этому утешительному выводу, когда вдруг увидела машину Бейзила Шрамма, припаркованную прямо перед входом.
Сам Шрамм сидел за чугунным столиком под липами спиной к ней, однако, услышав звук мотора, развернулся и увидел ее. Когда машина затормозила, он уже стоял рядом и ждал, чтобы открыть ей дверцу.
– Ты, конечно, не ожидала меня здесь увидеть, – сказал он.
– Нет.
– Прости, что докучаю. Если позволишь, я хотел бы сказать тебе несколько слов.
– Едва ли я могу тебе помешать, – непринужденно заметила Верити, быстро прошла к ближайшему стулу и с облегчением села. Во рту у нее пересохло и под ребрами ощущалась какая-то дрожь.
Он взял другой стул и придвинул к ней. Она мысленно видела его как бы в двойном фокусе: таким, каким он был двадцать пять лет назад, когда она по его милости оказалась в глупом положении, и таким, каков он был теперь, – не слишком изменившимся или постаревшим внешне.
– Хочу попросить тебя о большой, очень большой любезности, – сказал Шрамм и выжидательно замолчал.
– Вот как?
– Конечно, ты воспримешь ее как жуткую дерзость. Это и есть жуткая дерзость, но ты всегда была великодушна, Верити, разве не так?
– На твоем месте я бы на это не рассчитывала.
– Что ж, мне остается только попытаться. – Он достал портсигар – серебряный, со скользящим замочком. Этот портсигар подарила ему Верити. – Помнишь? – спросил Шрамм, открыл портсигар и предложил ей сигарету.
– Нет, спасибо, я не курю.
– Раньше курила. Какая у тебя сильная воля! Мне бы, конечно, тоже следовало бросить, но я курю. – Он издал ничего не означающий «светский» смешок и прикурил. У него немного дрожали руки.
«Я знаю, какой версии должна придерживаться, если он спросит, зачем, по-моему, он пожаловал, – подумала Верити. – Но смогу ли я? Сумею ли избежать тех слов, которые позволят ему предположить, будто мне все еще не безразлично? Знаю я такие ситуации. Когда все уже позади, думаешь, какой достойной, спокойной и непоколебимой ты должна была быть, но вспоминаешь, как эта решимость покидала тебя на каждом шагу. Как тогда, когда он меня унизил».
Шрамм тем временем готовил свою амуницию. Даже в период расцвета его привлекательности Верити часто замечала, насколько прозрачными, глупыми и предсказуемыми были его уловки.
– Боюсь, – начал он, – что собираюсь говорить о прошлом. Ты сильно против?
– Не вижу особого смысла в этом разговоре, – бодро ответила она. – Но против ничего не имею.
– Я надеялся на это.
Он помолчал, видимо ожидая, что она предложит ему продолжить, но, поскольку она ничего не сказала, заговорил снова.
– Вообще, ничего особенного на самом деле. Я не собирался придавать этому большого значения. Это просто просьба к тебе сохранять то, что называют «блистательным бездействием», – он снова рассмеялся.
– Да?
– Насчет… Ну, Верити, надеюсь, ты сама догадалась, на какой именно счет, ведь так?
– Я и не пыталась.
– Что ж, если говорить совсем честно и прямо… – Он запнулся на секунду.
– Совсем честно и прямо?.. – Верити не удержалась от того, чтобы повторить его слова, но сумела подавить скепсис в интонации. Однако это навело ее на мысль о другом записном фразёре – мистере Маркосе с его фирменным «если говорить совершенно хладнокровно».
– Это касается того глупого дела, случившегося тысячу лет назад в «Святом Луке», – продолжал между тем Шрамм. – Полагаю, ты уже о нем и забыла.
– Это трудно забыть.
– Знаю, все выглядело дурно. И мне следовало… ну… встретиться с тобой и объяснить вместо того, чтобы…
– Удрать? – подсказала Верити.
– Да. Ты права. Но понимаешь, тут есть смягчающие обстоятельства. Мне чертовски были нужны деньги, и я бы их вернул.
– Но ты их так и не получил. Банк поставил под сомнение подпись на чеке, не так ли? А мой отец не стал выдвигать против тебя обвинения.
– Что было чрезвычайно великодушно с его стороны! Он всего лишь уволил меня и сломал мне карьеру.
Верити встала.
– Было бы смешно и неловко обсуждать это. Думаю, я знаю, о чем ты хочешь меня попросить. Чтобы я пообещала ничего не сообщать полиции. Верно?
– Если говорить совсем честно…
– О, не надо, – перебила его Верити и закрыла глаза.
– Прости. Да, дело именно в этом. Просто они наседают, а я не хочу сам подносить им боеприпасы.
Верити постаралась сформулировать ответ очень осторожно, не торопясь.
– Если ты просишь меня не ходить к мистеру Аллейну и не рассказывать ему о том, что когда ты был студентом моего отца, у нас завязался роман и ты воспользовался этим, как подложенным для перехода через грязь камнем, чтобы подделать подпись моего отца на чеке, то – нет, я не собираюсь этого делать.
Она не почувствовала ничего, кроме неловкости за него, увидев, как кровь бросилась ему в лицо, но не отвернулась, когда Шрамм произнес:
– Спасибо тебе как минимум за это. Я этого не заслужил, и я был недостоин тебя. Господи, каким же я был дураком!
Она сдержалась, чтобы не добавить: «И не только в этом отношении», посмотрела ему прямо в глаза и сказала:
– Наверное, я должна поставить тебя в известность, что знаю о вашей с Сибил помолвке. Очевидно, что полиция подозревает здесь нечестную игру, и догадываюсь, что главный наследник согласно ее завещанию…
Он закричал, перебив ее:
– Ты не можешь… Верити, ты ведь не думаешь, что я… я… Верити?
– Убил ее?
– О господи!
– Нет. Я не думаю, что ты это сделал. Но должна предупредить тебя: если мистер Аллейн разузнает о «Святом Луке» и эпизоде с чеком и спросит меня, правда ли это, я не стану ему лгать. Никаких заявлений я делать не буду. Напротив, вероятней всего, скажу, что предпочитаю не отвечать на этот вопрос. Но лгать не стану.
– О господи, – повторил он, уставившись на нее. – Значит, ты меня так и не простила?
– Простила? Это здесь вообще ни при чем, Бейзил, говорю абсолютно честно. – Верити посмотрела ему прямо в глаза. – Это слово здесь неуместно. Конечно, мне горько вспоминать о том, что случилось, не скрою. В конце концов, у каждого есть гордость. Но в остальном это вопрос теоретический. Простила ли я тебя? Полагаю, должна была, но… нет, это здесь вообще ни при чем.
– Но если ты «предпочтешь не отвечать на этот вопрос», – сказал Шрамм, иронизируя, судя по всему, над собой не меньше, чем над ней, – то что должен будет подумать Аллейн? Сомнений у него не останется. Послушай, он уже наседал на тебя?
– Он
